Шаляпин - Виталий Дмитриевский

А меньше чем через год, 9 августа 1957-го, в нише плотно заселенного жильцами дома Шаляпина на Новинском бульваре установили мраморный бюст певца работы скульптора А. Елецкого и открыли мемориальную доску. Выступали живые свидетели триумфов артиста: театровед П. Марков, певец И. Козловский, режиссер Р. Симонов, итальянский гость — партнер Шаляпина Тито Скипа.

Когда-то Шаляпин писал: «Каждый раз, когда в Лондоне я с благоговением снимаю шляпу перед памятником Ирвингу, мне кажется, что в лице этого актера я кладу поклон всем актерам мира. Памятник актеру на площади! Это ведь такая редкость!»

В конце 1960-х годов возникло намерение создать двухсерийный фильм о Шаляпине. Идея родилась у Марка Донского, народного артиста СССР, признанного кинематографического мэтра. Когда-то начав свою служебную карьеру в следственных органах ЧК Украины, Донской вскоре переквалифицировался в кинорежиссера, его фильмы о Ленине, экранизация горьковской трилогии и повестей «Мать», «Фома Гордеев» имели зрительский успех. Сценарий о Шаляпине создавался совместно с драматургом и бардом Александром Галичем, первая часть дилогии называлась «Слава и жизнь», вторая — «Последнее целование». Интервью М. Донского в журнале «Советский экран» в начале 1968 года называлось «Шаляпин без легенд». Однако прохождение сценария через цензурное ведомство шло медленно и трудно: только 21 марта 1971 года газета «Советская культура» сообщила о предстоящем начале съемок. К тому времени сценарий уже вырос до масштабов трилогии и обрел новые названия: «Душа без маски», «Слава», «Маска и душа». Но тут возникли уже непреодолимые обстоятельства: «вызывающее поведение» поэта и барда А. Галича и последующая его вынужденная эмиграция поставили на фильме о Шаляпине крест. М. Донскому в утешение пожаловали вскоре звание Героя Социалистического Труда.

Миф неблагодарного «блудного сына», не успевшего покаяться и вернуться на родину, продолжает циркулировать в массовом сознании.

Федор Иванович, как хорошо известно, сам выбрал место своего упокоения на парижском кладбище Батиньоль. Здесь похоронены многие его друзья: художник Л. Бакст, семья А. Бенуа, композитор С. Ляпунов… Через 26 лет после кончины певца, в 1964 году, согласно совместной воле супругов, там же похоронили и Марию Валентиновну.

Но в 1980-х годах в умах почитателей певца, охваченных патриотической идеей духовного единения, возникла мысль перезахоронить его прах на родине. Перенесение праха с места на место, можно сказать, национальная традиция. Еще отважный европеец-путешественник по России XVIII века маркиз де Кюстин поражался: «В России и мертвые должны повиноваться причудам того, кто царит над живыми».

В 1982 году сын Шаляпина Федор Федорович обращается к советскому журналисту и писателю Юлиану Семенову с просьбой помочь ему вернуть в Россию портрет великого певца работы художника А. Головина, который в свое время был продан на Запад. Во время командировки в княжество Лихтенштейн Юлиан Семенов встретился с русским эмигрантом бароном Эдуардом фон Фальц-Фейном и с Федором Федоровичем. Именно тогда они и поставили перед собой задачу — перенести на родину прах великого артиста.

Одним из участников этого замысла оказался и священнослужитель Борис Григорьевич Старк. В письме автору книги от 17 марта 1987 года — Старк к этому времени переселился из Парижа в Ярославль, где получил церковный приход, — он сообщал:

«…Мне пришлось принять участие в его (Шаляпина. — В. Д.) отпевании и погребении в 1938 году. Потом много лет я был одним из инициаторов переноса праха Ф. И. на русское кладбище Ст. Женевьев де Буа под Парижем, так как его могила на кладбище Батиньоль была запущена. Семья уехала в США… Но его вдова Мария Валентиновна ни за что не захотела этого делать. Позднее, уже вернувшись на Родину, я был одним из инициаторов его переноса в Москву и у меня хранятся письма и Ирины Федоровны, и И. С. Козловского, освещающие все трудности долголетних хлопот, пока все не увенчалось успехом. Слава Богу!»

Но вернемся к реальным исполнителям этого смелого проекта.

Встретившись с Федором Федоровичем Шаляпиным, Юлиан Семенов пламенно воскликнул:

«Шаляпина так ждут в России… Много у нас горестного, ужасного, сплошь и рядом происходит то, что и объяснить-то нельзя, но ведь память по Федору Ивановичу только дома надо хранить, где же еще?! Несчастные — по несчастному гению, лишенному родины…»

Вскоре сын певца обнародовал документ, свидетельствующий о его твердых намерениях:

«Я, Федор Федорович Шаляпин, ставший после кончины моего старшего брата, художника Бориса Федоровича Шаляпина, главой семьи Шаляпиных, даю мое согласие на перевоз гроба с прахом отца из Парижа на Родину.

Моя сестра, Татьяна Федоровна Чернова, урожденная Шаляпина, как мне известно из беседы с нею, также присоединяется к этому согласию.

Документ составлен в Вазуце, столице княжества Лихтенштейн, двадцать четвертого декабря тысяча девятьсот восемьдесят второго года в резиденции барона Эдуарда фон Фальц-Фейна, моего друга.

Свидетели подписания этого документа, барон Эдуард фон Фальц-Фейн и писатель Юлиан Семенов».

Далее предоставим слово Юлиану Семенову:

«…Вернувшись в Москву, я позвонил из Шереметьева в Министерство культуры.

— Победа! Семья Шаляпиных, отвергавшая ранее идею о перезахоронении Федора Ивановича, дала согласие на перевоз праха!

— А кто, собственно, позволит привозить в страну социализма прах антисоветчика, лишенного нашего гражданства?

— Талант не имеет гражданства, — заметил я, понимая, что говорю не то, и тем более не тому:передо мною вновь была столь знакомая нам из многовековой России ватнаястена — куда страшней стены бетонной или железной…

— Странная позиция, — ответил незримый собеседник. — Она лишена самого понимания наших традиций — как вековечных, так и революционных…

Говорил я с человеком такого уровня, который не обойдешь; понял, что надежда осталась лишь на Андропова. Он тогда уже был секретарем ЦК, но городской телефон, который дал мне в шестьдесят седьмом году, только-только переехав на Лубянку (возглавлять Комитет государственной безопасности. — В. Д.), сохранил и на Старой площади».

В итоге последующих приятельских бесед писателя и секретаря ЦК КПСС принципиальное согласие на перенос праха Шаляпина было получено: некий начальственный голос по телефону сообщил Юлиану Семенову: «Юрий Владимирович просил продолжить работу по перезахоронению праха Шаляпина».

Оставались проблемы организационные. О них рассказывает сотрудник Музея музыкальной культуры им. М. И. Глинки Р. В. Саркисян:

«Федор Федорович Шаляпин поручил эксгумацию специальной фирме, которая доставила гроб в специальном вагоне. Самолет должен был взлететь, и тут выяснилось, что вагон невозможно открыть. Пришлось бежать к начальнику станции, который разрешил взломать вагон с тем, чтобы гроб успели погрузить в самолет. Дети от разных жен ехали в разных отсеках. На поле встречать в Шереметьево никто не был допущен. „Детей“ провели в депутатскую комнату. Там они разместились тоже не вместе, а раздельно. Затем все отправились в гостиницу „Метрополь“. На следующий день в Большом театре была устроена панихида без единого слова. В фойе бельэтажа был установлен гроб. Рядом портрет. По обеим сторонам гроба стояли дети. Накануне работникам Министерства культуры строжайше было объявлено хранить в тайне все подробности. В Большом театре присутствовал замминистра культуры А. Иванов. На кладбище его не видели. В Большой театр пускали строго по билетам. На кладбище пускали всех. В Большом театре было все оцеплено молодыми людьми. На кладбище их тоже было много. После похорон Министерство культуры устраивало поминки в „Метрополе“.

На следующий день Федор и Татьяна поехали в Загорск, но к обедне опоздали. Однако панихиду все-таки отслужили. К ним были очень внимательны. И был устроен роскошный обед. Федору, впрочем, стало плохо…

Еще в аэропорту Федор, узнав, что будет в Большом театре, ругательски ругал Большой театр, говорил, что там разучились петь…

Федор и Татьяна посетили Музей Глинки, накануне там были Стелла и Марина. Марина рассказывала о Марии Валентиновне. У нее (Марии Валентиновны. — В. Д.) был очень хороший характер. Всегда умела вовремя смолчать, но умела и настоять на своем, сделать, как она хочет. На авеню Эйло у нее был пятиэтажный дом, который она сдавала (один этаж занимала семья). Марина уверяет, что она с мужем снималау мамы квартиру. Потом Мария Валентиновна переехала в Италию (продав дом), но жила отдельно от детей».