Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века - Елена Никулина

Спустя 30 лет, в 1786 году, «Ведомость о содержащихся в Соловецком монастыре колодниках» насчитывала 15 человек. Среди них были безумные (дворовый Сергей Трифонов, «малороссиянец» Антон Любимский и дворянин Михаил Ратицов); бывший архимандрит Григорий Спичинский, «во многих клеветах и неосновательных доносах и ложных разглашениях известный»; лишенный дворянства и чинов «по высочайшему указу за неумышленное смертное отца своего убийство» Петр Шелешов; отставной подпоручик Александр Теплицкий, сосланный «за развращенную жизнь». Среди заключенных находились и подделыватель банкнот «бывший Пушкин», и кошевой атаман Запорожской Сечи Петр Калнишевский, присланный «по докладу» Потемкина, только что принятого в запорожские казаки и повелевшего навсегда разорить гнездо казацкой «вольности». Атаман, заточенный «для содержания безвыпускно из монастыря и удаления не токмо от переписок, но и от всякого с посторонними людьми обращения за неослабным караулом», был освобожден лишь в 1801 году, но не пожелал уйти из монастыря и скончался там спустя два года в возрасте 112 лет. О вине некоторых узников ничего не сообщалось. Например, неизвестно, за что бывшего полкового лекаря Алексея Лебедева надлежало держать «под крепкою стражею особо от прочих колодников и кроме церкви его никуда не выпускать, приняв при этом всенаистрожайшие предосторожности, дабы он ни себе, ни другим вреда по безумию причинить не мог; ‹…› предписано не допускать его общения с другими ни на словах, ни на письме, а потому не давать ему письменных принадлежностей», при этом о его жизни было приказано «сообщать каждогодно князю Вяземскому».[778]

Спасо-Евфимиев монастырь в Суздале с 1767 года принимал в свои стены душевнобольных колодников, находившихся под надзором воинской караульной команды из шести рядовых под начальством унтер-офицера. Инструкция, данная генерал-прокурором князем А. А. Вяземским архимандриту, предписывала: «Содержать оных безумных в отведенных от архимандрита порожних двух или трех покоях, однако не скованных, и иметь за ними присмотр такой, чтобы они себе и другим по безумию своему не могли учинить какого вреда, чего ради такого орудия, чем можно вред учинить, отнюдь бы при них не было, так и писать им не давать. Буде ж бы который из них стал сумасбродить, то в таком случае посадить такого одного в покой, не давая ему несколько времени пищи; а как усмирится, то тогда можно свести его по-прежнему с другими. Кои же смиренны и сумасбродства не делают, таких пускать для слушания божественного пения в церковь, однако под присмотром же караульных; причем смотреть за ними, чтобы с посторонними не вступали в непристойные разговоры, также бы не ушли с монастыря. Караульным с ними, сколько возможно, вступать без употребления строгости, а поелику они люди в уме поврежденные, то с ними обращаться с возможной по человечеству умеренностью. Буде ж бы который из них стал произносить что важное, но как сие происходить будет от безумного, то онаго не слушать и в донос о том не вступать, а только что произнесено будет, рапортовать воеводе». Вскоре после поступления умалишенных в монастырь там было устроено особое арестантское отделение, отгороженное от остальной территории монастыря каменной стеной. Согласно документам монастырского архива, с 1766 по 1800 год там побывали 62 узника. Как и в Соловки, Тайная экспедиция отправляла в монастырь ревизоров: с этой миссией в 1777 году там побывал ее секретарь Сергей Федоров, а в 1796–1797 годах – коллежский советник А. С. Макаров. Среди «сидельцев» обители были драгун Н. Рагозин, посаженный в 1759 году за «безумство», отставной канцелярист Головин – за переход в магометанство. Раскольник-драгун И. Скворцов оказался в монастыре за сочинение письма, в котором «почитал себя пророком Илиею», осуждение церковных обрядов и именование императора Петра I антихристом. Монах Палладий попал в обитель «для смирения» за доносы «с дерзкими выражениями». «За дерзновенную присылку бумаг в безумстве на высочайшее имя с разными доносами» здесь находился солдат Илья Буханов. Купец М. Щелкановцев угодил в монастырь «за разглашение злодея Пугачева и за раскол». «Совершенно повредившийся в уме» игумен Амвросий в 1782 году выдавал себя за сына императрицы Елизаветы и эрцгерцога Фридриха Прусского, а отставной бригадир Федор Аш, как уже говорилось, просил принять престол И. И. Шувалова в качестве якобы сына Анны Иоанновны.[779]

Состав заключенных в тюрьме Кирилло-Белозерского монастыря принципиально не отличался от контингента узников монастырских тюрем в Суздале и на Соловках: сюда также присылались еретики, безумные, лица «распутного поведения» и государственные преступники. Для их содержания использовались камеры в пряслах крепостных стен.

Женщин заточали в московские Ивановский, Новодевичий и Вознесенский монастыри. В первом из них сидела знаменитая Салтычиха в особой «покаянной» камере не выше трех аршин (2,1 метра), полностью находившейся ниже поверхности земли. Узнице, содержавшейся в полной темноте, лишь на время еды передавался свечной огарок; ей не дозволялись прогулки, запрещалось получать письма. По крупным церковным праздникам бывшую помещицу отводили к небольшому окошку в стене храма, через которое она могла прослушать литургию, а для духовного окормления к ней допускалась настоятельница монастыря. В 1779 году ее перевели в каменную пристройку к храму, имевшую зарешеченное окошко, в которое было дозволено заглядывать посетителям монастыря и даже разговаривать с узницей; там она содержалась до самой своей смерти 27 ноября 1801 года. В Вознесенском монастыре была заточена за истязания крепостных другая помещица-изуверка, Лопухина. В 1797 году следствие выявило «невыносимые мучения» 16 крепостных: порку плетьми, битье поленом, запирание зимой в холодном чулане. Лопухину приговорили к пожизненному заключению в монастыре, но уже через три года она была отдана под присмотр родных.[780]

В Новодевичий монастырь Екатерина II распорядилась в 1775 году поместить на «неисходное здесь пребывание» дочь графа Кирилла Разумовского Елизавету – за побег и венчание с генералом графом Апраксиным. Ее супруг был отправлен в сибирский Успенский Долматов монастырь под жесточайший надзор: «Содержать под строжайшим караулом, никуда не только из того монастыря неисходно, но и к нему никого не допускать и содержать его в особой келье, не выпуская из оной кроме церкви Божией на славословие, да и то за караулом, никуда. Писем писать отнюдь ни к кому и для того пера, чернил, бумаги и чем только можно писать никак ему не давать. Для караула послать четырех человек [солдат]. Без именного указа никого к нему не допускать. Однако ж озлобления и неучтивости кроме своей должности отнюдь оному Апраксину не чинить. На питание отпускать ему в сутки 50 копеек, унтер-офицеру 6 копеек и солдатам по 4 копейки. На отопление особо 100 рублей». Впрочем, наказание было недолгим – императрица смилостивилась: Разумовская была освобождена в том же году, а Апраксин через два года; но чета оставалась в ссылке в своих имениях и окончательное прощение получила лишь в 1796 году.

Но столичные обители показались бы роскошными апартаментами тем, кому выпало, как сестрам Екатерине, Елене и Анне Алексеевнам Долгоруковым, заточение в дальних и бедных монастырях. В 1739 году ссыльные мужчины из их рода отправились на казнь, а едва не ставшая царицей, а ныне «разрушенная невеста блаженные и вечно достойные памяти императора Петра II девка Катерина» была помещена в Томский Рождественский монастырь «под наикрепчайшим караулом».[781] Там жили всего семь монахинь (одна из них слепая), от дряхлости уже не выходивших из келий; ухаживали за ними «четыре неимущих вдовы». Как писал томский архимандрит в своем докладе сибирскому митрополиту Антонию, «с 1736 по 1740 год дачи им денежного и хлебного жалования не было и ныне нет; а пропитываются монахини милостынею».

Упразднение Тайной экспедиции в 1801 году мало что изменило в порядках монастырских тюрем – они также исправно функционировали на протяжении всего XIX века.

«Содержать в остроге под крепким караулом неисходно»

По Соборному уложению 1649 года после отбытия тюремного заключения отправлялись в ссылку все «тати» (воры), мошенники и разбойники; туда отправлялись «корчемники» и «табашники»: первые – после битья кнутом, вторые – с урезанными носами и рваными ноздрями; а также подьячие, склонные к тому, «чтобы пошлинами покорыствоваться», и посадские тяглые люди, если «учнут за кого закладываться и называться чьими крестьяны и людьми», чтобы не платить налогов.

После Уложения появились указы, по которым ссылка назначалась уже как самостоятельное наказание. Ей подлежали убийцы «пьяным делом в драке, а не умышлением»; «кто у себя медные деньги держать учнет»; укрыватели краденого; уличенные в краже «с пожара». Ссылкой наказывали за насильственное освобождение «оговорных людей» и своеобразный способ повреждения нравственности: если кто «с пьянства наскачет на лошади на чью жену и лошадью ее стопчет и повалит и тем обесчестит». Указы 1679 и 1680 годов повелевали не увечить воров, ранее приговаривавшихся к отсечению рук, ног или двух пальцев, а ссылать в Сибирь. В 1681 году ссылка была назначена торговым людям, использовавшим «воровские непрямые весы». В числе других наказаний ссылка полагалась раскольникам и всем, кто «меж христианы непристойными своими словами чинят соблазн и мятеж»; лжекалекам – за прошение милостыни «притворным лукавством», земским старостам и целовальникам – за злоупотребления по сбору денег.