Звезда Любви - Юлия Леонова

— Нечасто такое увидишь, — вздохнул он. — Ширь-то какая, простор!

— Дух захватывает, — согласился Павел.

— То ли еще будет, Ваше сиятельство! В здешних местах такие богатства сокрыты! Зверья, птицы, рыбы видимо-невидимо. А вот как до Амура дойдем, там еще и не такое увидите.

— Так ты, Савелий Яковлевич, стало быть, бывал на Амуре?

— Доводилось, — кивнул головой казак. — Но вот спускаться до самого низовья не приходилось.

— Все когда-то впервые бывает, — усмехнулся Шеховской. — Я вот тоже не думал никогда, что окажусь здесь.

Наскоро позавтракав, небольшой отряд тронулся в дальний путь. Обогнув Байкал, спустились к Нерчинску, откуда решено было сплавляться на лодках. У Шеховского было письменное распоряжение Муравьева к местному начальству о том, чтобы экспедиции было оказано всяческое содействие, в том числе и обеспечить лодками для сплава по реке. Оставив лошадей и перегрузив всю поклажу в три больших лодки, тронулись вниз по Нерче, что впадала в Шилку.

Шилка и Аргунь, сливаясь вместе, собственно и образовывали Амур. Шилку одолели за неделю пути. Погода благоприятствовала, и по пути никаких неприятностей не случилось. Впереди был Амур, неизвестный и неизведанный. По прикидкам проводника, их ждало более двух с половиной тысяч верст по реке. Помогая веслами, в день удавалось пройти почти 60 верст. Павел налегал на весла наравне с остальными и к вечеру падал с ног от усталости, но несмотря на это после ужина садился у костра со своей тетрадкой и карандашом и записывал впечатления от прожитого дня, стараясь не упустить ничего из виду. Чем ниже спускались по течению, тем шире и полноводнее становился Амур. Река определенно могла использоваться для судоходства. Именно это более всего интересовало Муравьева.

Весна сменилась жарким летом. Во время ночевок на берегу путешественников одолевали тучи гнуса, которые легкий прибрежный ветерок от реки разогнать был не в силах. Почти полтора месяца Шеховской не видел ничего, кроме воды. Он привык засыпать и просыпаться под мерный плеск волн. Первоначальное восхищение сменилось раздражением, а конца Амуру все не было. Ничего не хотелось больше, как только побыстрее добраться до конечной цели путешествия. Ближе к низовьям Амура по пути все чаще стали встречаться поселения нивхов, которых казаки между собой называли гиляками. Они охотно принимали путешественников в своих деревеньках, в обмен на ножи и табак делились с казаками разной снедью.

Наконец, долгое и трудное путешествие подошло к концу, и путешественники были бесконечно рады, достигнув Петровского. Невельской встретил Шеховского как старого друга. У четы Невельских был свой небольшой домик, состоящий из двух комнат, одна из которых служила спальней, а вторая столовой, кабинетом или гостиной, в зависимости от обстоятельств. Поразила Павла и перемена, произошедшая с Екатериной Ивановной. Шеховской даже представить себе не мог, чтобы утонченная светская барышня, воспитанница Смольного, сама своими руками занималась всеми насущными делами. Но более всего его поражала ее преданность делу своего супруга. С каким вниманием она относилась к его исследованиям, с какой трогательной заботой старалась обеспечить уют в маленьком деревянном домишке! При этом ее внимания и заботы хватало на всех. Молодые офицеры экспедиции на нее разве что не молились. Поистине, она ангел! — думал Павел. Вряд ли какая-нибудь из знакомых ему светских красавиц решилась бы на такой отважный шаг и отправилась бы в Богом забытый край, чтобы быть рядом с супругом, вместе с ним переносить все тяготы жизни вдали от благ цивилизации.

Вечером, передав Невельским письма от родных и друзей, после бани и сытного ужина Павел долго беседовал с Геннадием Ивановичем. Первое, о чем заговорил с ним Невельской — это насколько, по оценке Шеховского, возможно судоходство по реке. Еще в Петербурге Невельскому была поставлена задача составить подробнейшие карты здешних мест. В предыдущую зимовку Геннадию Ивановичу и его людям удалось собрать все необходимые сведения, и он готов был передать их с Шеховским Муравьеву.

В день прибытия у Шеховского не было времени, как следует рассмотреть пост Петровский. Проснувшись поутру, он первым делом прошелся по окрестностям. Пост представлял собой небольшое поселение, приютившееся на продуваемой всеми ветрами галечной косе, выступающей в Охотское море. Кроме домика Невельских, в поселении имелись казармы для нижних чинов и флигель для офицеров.

Вечером, ужиная в гостях у четы Невельских, Павел заметил, что Екатерина Ивановна подолгу задумчиво смотрит в его сторону. Очевидно, Александра писала ей о нем, — смутился он. При мыслях о Саше кровь бросилась в лицо, окрашивая скулы ярким румянцем. Ему нечего было стыдится, но тем не менее он ощущал себя виноватым во всей этой истории. Он почти не вспоминал о ней во время пути, не до того было, он вообще мало о ком думал в эти дни, даже мысли о Жюли перестали тревожить его покой.

Разговор зашел о делах и общих знакомых в Иркутске. Екатерина Ивановна живо интересовалась всем, что происходило в городе и заставила Павла со всеми подробностями рассказать о своем знакомстве с Волконскими.

— А с Александрой Вы не виделись? — поинтересовалась Катерина, подтверждая его предположения о том, что именно Александра была причиной столь пристального внимания к нему за ужином со стороны хозяйки дома.

— Нет. Я уже не застал их в Иркутске, — тихо ответил Павел. — Письма для вас мне Струве передал.

— Жаль, — вздохнула Екатерина Ивановна.

Выйдя от Невельских, Павел остановился, вглядываясь в небо. Уже смеркалось, но по еще светлому небосводу, предвещая непогоду, неслись темные грозовые облака, сильный ветер трепал кудри на непокрытой голове. Слышно было, как грохочет Охотское море, вздымая валы воды и обрушивая их на галечную косу. Но отчего-то грозная стихия, что собиралась вот-вот обрушиться на поселенцев, нашла самому ему до конца непонятный отклик в его душе. Какой-то пьянящий восторг разливался в крови при мысли о той мощи, что сейчас грохотала в небесах, вздымала волны, обрушивала их на побережье. Предложи ему кто-нибудь в этот момент вернуться к спокойной размеренной жизни в столице, вряд ли бы он согласился. Впервые за долгое время он ощущал себя свободным от различных, зачастую надуманных, условностей. Ах, какая же это роскошь — быть самим собой! — невольно улыбнулся он. Подставив лицо беснующемуся ветру, Павел усмехнулся своим воспоминаниям: ведь когда-то его заботило мнение света, хотя он всеми силами старался не показать того; когда-то он, не особо задумываясь, поступал вопреки своей воле и убеждениям, лишь бы соблюсти принятые в свете условности, а ныне он был волен в своих поступках и мог поступать так, как ему велела его совесть и позволяло воспитание. Там, на другом конце света, осталась вся его прежняя жизнь, — и она тоже осталась там, в прошлом. Сама его жизнь изменилась, и ей больше не было в ней места. Пусть остается в воспоминаниях, но он должен и будет жить дальше. Отец прав, жизнь его не закончилась со смертью жены, хотя — видит Бог! — это было чертовски больно: вырвать ее из сердца, отпустить, оставить всякие мысли о ней.