Разбойничьи Острова - Яна Вальд

бежала, как от погони. Схватилась за скользкий валун на линии прибоя и рухнула на колени в воду. Взвыла, как от боли:

— Алтимар!!!

И вспомнила всю свою жизнь, от далекого лета Посвящения, до нынешнего дня.

Трещины

Из восьми каменных тронов были заняты два. Регинцы остервенело уничтожали символы Общины, истуканы Каэ и Алтимара были сброшены и расколоты. Но троны-валуны намертво вросли в землю Острова Советов, они ждали своих владельцев, словно ничего не произошло. Третьего Старейшину еще предстояло выбрать, а гадания о Мудрых так и оставались без ответа. Может, Арлиг еще не выбрал свою ставленницу, а, может, с покорными ему Жрицами говорили боги и запретили исполнять прихоти Старейшины, — Дельфина не знала. В другие времена решения столь не полного Совета не имело бы законной силы. И разве до суда теперь, когда предстоит отстроить заново столько домов. Надо выйти за рыбой, пока еще на набрали полную силу шторма, и засолить на зиму хотя бы четверть обычного запаса. Не погребены сотни тел, Островам грозит мор, если не поторопиться. Надо принести жертвы богам и испуганным духам плодородия…

Дельфина, видно, начинала стареть: ее уже не удивляло, что время для расправы люди найдут всегда. Регинские могилы островитяне обходили стороной, так и не осквернили, но предатель много хуже врага. Вся боль и ярость Островов сосредоточились на Теоре.

Малолюдно на Больших Советах не было никогда, а сегодня Дельфине казалось, что население Островов утроилось. Пришли все. Даже дэрэ, отличившимся в боях, разрешили присутствовать. Кэв с трудом сидел на земле, прислоняясь к дереву, рядом с ним поблекшая молчаливая Меда. Глядя на нее, Дельфина непроизвольно крепче прижимала к себе сына. Она с детьми оказалась в первых рядах толпы, из уважения тэру пропускали ее вперед.

Арлиг поднялся, и толпа мигом умолкла. Началось…

— Теор, сын Тины, есть ли тебе что сказать в свое оправдание?

Его связанным вывели на Холм, пред очи братьев и богов, ответа не дождались.

— Есть ли кому-нибудь что сказать в его защиту?

Дельфина опустила голову. Сколько еще человек, как она, были уверены, что именно Теор покончил с Гэрихом Ландским? Но брат ее не станет выпрашивать себе жизнь и первым посмеется над ней, если она выскажет вслух догадку. Взоры обратились к Тине, единственной родне Теора. Она отвечала, тверда и безразлична, как серый валун:

— Слышит Алтимар и слышат мои братья: тот, кто предал Острова, мне чужой. Если мне прикажут снести ему голову, я сделаю это охотно.

С трудом поднялся Терий:

— Теор, сын Тины, ты не брат нам и не один из нас. Будь приговорен к смерти за то, что сделал.

Дельфина мысленно отозвалась: “Ради великой Мара — будь приговорен к покою”. Но, видно, не услышали ее боги…

— Ты будешь повешен, Теор, сын Тины. Тот из вас, братья, кто не находит приговор справедливым, пусть выйдет из толпы и коснется рукой Каэ в знак своего несогласия.

Голос Терия чуть сбивается: от Каэ остались обломки. Толпа истово орет “Смерть! Смерть!”, никто и шагу не делает к идолу.

Кроме одной женской фигуры.

Под озадаченные возгласы она поднимается на Холм и кладет руку на кусок каменной шевелюры.

Каждый тэру вправе оспорить решение Старейшин, для того и собирается Большой Совет. Но авторитет троих избранных так велик, что несогласие возникает редко. Тем не менее, женщина выразила свою волю, и Арлиг кивает ей:

— Меда, дочь Унды и Корвилда, говори.

Блуждающий взгляд Меды замирает на Теоре, кажется, спалит его на месте.

— Отец и наставник, ты сказал, он будет повешен. Я видела, как моя дочь сгорела заживо. Как погибли ваши близкие? — спрашивает Меда толпу, и ее слова старательно повторяют глашатаи. — Он будет только повешен?? Умрет без мучений??

“Я действительно слышу это, Господин Морской? Наяву, не в кошмаре? От Меды!”

Меда заслуживала остаться на всю жизнь кокетливой хохотушкой, маленькая Фемина заслуживала дожить до старости. Рыжая фигура на холме веет даже не злобой, а чистой тьмой, холодом тел на морском дне, пеплом всех сожженных домов. И толпа взрывается:

— Правильно!

— Не будет ему легкой смерти!

С трудом Терий перекрикивает гомон:

— Он ведь не регинец! Когда-то он был одним из нас, мы не можем обойтись с ним, как с врагами!

Перст Меды направлен на Старейшину, как туча стрел:

— Ты не уберег нас, отец Островов! А теперь жалеешь это чудовище, потому что помнишь его ребенком. Моя дочь сгорела заживо! Пусть он будет сожжен! Да на влажном хворосте, чтоб горел медленно!

Ее уже мало кто слышит, но слова превратились в демонов и разлетелись по Островам, Дельфина всем телом ощущает кипяток горя и мести. Тысячи голосов завывают “моя мать!”, “мой муж!”, “вся наша деревня!”, тысячи рук готовы растерзать предателя прямо здесь. Жалеют, что убить его можно только один раз.

— Почему мы судим его? Разве регинцы нас судили?

— Вы виновны, Отцы-Старейшины! Вы должны исполнить нашу волю! — слова, что звучат для Дельфины, как раскат грома.

Кто это сказал? Не узнать. Паутина трещин на устоях Общины.

— Содрать с него кожу заживо! И сделаю это я!

К ужасу Дельфину, это говорит Алтим, и, похоже, всерьез. Она кладет ему руку на плечо:

— Да что ты, сынок! — но он не слышат.

Может, ее услышат с Холма?

Дельфина резво взбежала наверх, подняла руки и набрала полные легкие:

— Братья! Братья!

Многие готовы слушать любимую Жрицу Островов, но задние ряды ее не разглядели. Где же глашатаи? Без них толпа зажила своей собственной жизнью и превратилась в стихию.

— Тэру! — кричала Дельфина тем, кто обращал на нее внимание, а люди меж тем подступали все ближе. — Если он заслужил все, что вы предлагаете, разве мы заслужили стать палачами??

Кэв сделал десять шагов вперед и тяжело рухнул на колени, но его голос как-то сумел пробиться:

— Твои дети живы, сестра. Ты говорить не смеешь.

За ним и без глашатаев повторили — увы, у многих есть основания так сказать. И у Арлига тоже. Арлиг охотно отдал бы Теора толпе, но это значит — отдать толпе власть. Последнее слово не должно быть за бунтовщиками. Наэв, Ирис и еще сотни человек закричали в ответ Кэву, что никто не смеет прерывать Дельфину:

— Она одна из нас и Островам не хуже тебя служила!

А что же Дельфине возразить? Кэв ведь прав, легко ей рассуждать. Она знает, что пережить смогла бы многое, но только не смерть своего ребенка.

Яростные перепалки вот-вот перерастут