Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» - Сергей Степанов

Он не подозревал, что в Петербурге его агент немедленно сообщил лидерам партии о своем поступлении на службу в охранное отделение. Рысс уверял жандармов в том, что на террористическом фронте царит затишье. Как раз в это время максималисты заканчивали последние приготовления к покушению на Столыпина. Поразительно, что даже после взрыва министерской дачи на Аптекарском острове Трусевич не понял, что агент водит его за нос. Рысс довольно долго мистифицировал охранное отделение, скрывал важную информацию, намеренно направлял жандармов на ложный след. По сведениям Герасимова, максималист намеревался покончить с директором Департамента полиции во время конспиративной встречи. Только получив доказательства, что Рысс задумал лишить его жизни, Трусевич окончательно отказался от его услуг. Естественно, Рыссу не удалось сохранить революционную чистоту. Некоторые из его сведений были успешно использованы жандармами. Возможно, он дал понять, что максималисты готовят грандиозную экспроприацию в Фонарном переулке, хотя полиция не смогла толком распорядиться этими сведениями и позволила после перестрелки боевикам уйти с добычей в 600 тыс. рублей. Впоследствии Рысс был арестован и казнен. В свете этой истории допущенные в Киеве ошибки не выглядят исключением. Более того, их можно назвать типичными. В 1906 г. Трусевич едва ушел от пули агента-двойника, в 1909 г. Курлов чуть не разделил участь полковника Карпова. В 1911 г. Богрову поверили так же, как до этого поверили Рыссу и Петрову.

Тайная полиция, пользуясь особым положением в государственной системе, вольно обращалась с законами. Весьма распространенным было нарушение писаных и неписаных правил. Что бы ни говорил публично Столыпин о строгом выполнении правовых норм, на самом деле он и его предшественники закрывали глаза на грубые отступления от юридических требований, если это мотивировалось интересами полицейского розыска. Например, Трусевич, кстати, юрист по образованию, с ведома Столыпина устроил побег Рыссу, совершившему тягчайшие преступления, включая убийство. Чтобы придать большую достоверность побегу, двух городовых, охранявших арестанта, отдали под суд и отправили на каторгу. Бесцеремонно попирался закон, что же говорить о министерских инструкциях и циркулярах.

Инструкция запрещала использовать секретных осведомителей в качестве агентов наружного наблюдения. Однако Спиридович вызвал в Киев одного из своих осведомителей по социал-демократам и велел ему наблюдать, не появится ли на торжествах кто-нибудь из партийной публики. Разумеется, начальник охранного отделения не имел права допускать агента на парадный спектакль. Но для киевских жандармов это был шаблонный прием. Генерал Курлов вспоминал, что в 1907 г. во время краткого губернаторства в Киеве Кулябко предупредил его о готовящемся покушении на представителей высшей администрации края. Террористический акт собирались осуществить на концерте. Сидя в зрительном зале, Курлов заметил Кулябко вместе с какой-то женщиной. После концерта Кулябко сказал, «что это его тайная сотрудница, которая дала ему знать о готовящемся покушении. Она все время наблюдала за залом, не появится ли в нем преступник. Она увидела его при входе и дала ему знать, что охрана очень сильна и что от задуманного покушения на этот раз нужно отказаться»[470]. Точно так же начальник охранного отделения пытался использовать сотрудника Богрова-Аленского в зале городского театра. Тут имело место дополнительное нарушение – секретных агентов нельзя было подпускать к августейшим особам. Но такие нарушения допускались постоянно. Так, в 1909 г. Кулябко, командированный для организации охраны на торжествах в Полтаве, привлек бывшего секретного сотрудника, вместе с филерами его поставили недалеко от царя. Начальник охранного отделения просто не понимал, что совершает должностное преступление. Когда после покушения на Столыпина ему предъ-явили обвинение, он пытался доказать, что не отступал от буквы департаментского циркуляра: «В этом циркуляре ничего не говорится, что сотрудников нельзя употреблять для целей охраны», а сказано, что «во избежание провала секретных сотрудников, воспрещается поручать им проследку революционеров для выяснения квартир разыскиваемых лиц и указания подлежащих аресту чинам полиции». Этих функций Богрову не поручалось, и он был допущен в Купеческий сад и городской театр лишь для выполнения поручений, возложенных на него революционерами»[471]. Юридическая казуистика не помогла, но следует признать, что жандармский подполковник был отчасти прав – подобные нарушения давно вошли в повседневную полицейскую практику.

Почему организаторы охраны приняли за чистую монету измышления Богрова? Скептики сомневались, что четверо полицейских, знавшие назубок все уловки террористов и имевшие перед глазами печальный пример Рысса и Петрова, вновь попались на ту же удочку. Посмотрим, что представляла собой четверка чинов охраны по официальным данным. За плечами Курлова была военная служба, военно-юридическая академия, где он проявил отличные успехи в науках, работа военным и гражданским прокурором, губернаторство в Минске и Киеве, где он заслужил, как и Столыпин, высочайшую благодарность, перевод в Петербург вице-директором Департамента полиции, пост начальника Главного тюремного управления и, наконец, назначение товарищем министра внутренних дел.

33-летний Веригин был самым молодым из четверки, но уже имел солидный полицейский стаж. Прямо из привилегированного училища правоведения он попал в Департамент полиции, занимал секретарскую должность и незадолго до киевского покушения был повышен до вице-директора. Полковник Спиридович считался настоящей звездой разыскного дела. Начинал он подпоручиком пехотного полка, пытался поступить, но не выдержал экзаменов в военно-юридическую академию. Зато он прошел жандармские университеты. Многие военные презрительно относились к голубым мундирам, но Спиридович относился к тем офицерам, которым жандармы казались особыми людьми, занятыми важной и таинственной работой. В своих записках он подчеркивал: «Перевестись в корпус жандармов было очень трудно. Для поступления в корпус от офицеров требовались прежде всего следующие условия: потомственное дворянство; окончание военного или юнкерского училища по первому разряду; не быть католиком; не иметь долгов и пробыть в строю не менее 6 лет. Удовлетворявший этим требованиям должен был выдержать предварительные испытания при штабе корпуса жандармов для занесения в кандидатский список и затем, когда подойдет очередь, прослушать 4-месячные курсы в Петербурге и выдержать выпускной экзамен… желающих было так много, что без протекции попасть на жандармские курсы было невозможно»[472]. Спиридовичу повезло с протекцией, он был прикомандирован к Московскому охранному отделению, прошел выучку у Зубатова и Медникова. Его знания нашли применение в Таврическом и Киевском охранных отделениях. За ним числилось множество удачных ликвидаций, раскрытие подпольных типографий, предотвращение террористических актов. Спиридович был не просто практиком. Он принадлежал к новому поколению охранников, о которых впоследствии писали: «Они были «учеными», они проходили особые курсы; более молодые из них выслушивали лекции и изучали историю революционного движения и партий в России по источникам, доступным только им. Этого мало, они могли изучать революционное движение по источникам особым, недоступным даже ученому миру – это были печатные книги, издания Департамента полиции, «ученые труды» жандармских генералов и полковников»[473]. Спиридович усердно собирал материал о подпольных организациях. На их основе он написал две книги по истории партии эсеров и социал-демократов. Жандармский труд об эсерах выгодно отличается своей основательностью от монографий советских авторов и не утратил значения до сих пор. Тот факт, что с 1906 г. ему доверили жизнь монарха, говорит сам за себя. Официально его должность именовалась – «заведующий охранной агентурой, подведомственной дворцовому коменданту».