Ступени в вечность - Людмила Минич

— Может оказаться сокровенным, — повторил Раванга, — это так. Но Дверь еще не открыта, а ты уже заглядываешь в грядущее. А между тем ни один Ведатель, ни я, ни ты, не способен увидеть даже завтрашний день Маритхи.

— Тем лучше! — подхватил Сын Тархи. — Тем интереснее угадывать узоры, что вместе с даром вплели в ее Нить Бессмертные! Давно ли ты погружался в непредсказуемое? По-настоящему неизведанное? Мне надоело видеть все насквозь, даже будущее, это уже не развлекает, а утомляет. Настоящий Ключ к Двери — ее сердце, оно знает всего одно слово, и его нужно вспомнить. Слово, которое открывает… но отзывается только раз. Нет второй попытки, нет второго слова. Потому ты и силишься отвлечь, взмутить, нагромоздить поверх других забот. Ты делаешь все, чтобы Дверь не открылась. А речи твои постоянные о Маритхе, о благе ее способны обмануть лишь тебя самого.

— Ты ведь хорошо знаешь, что я поведал Маритхе… — начал Великий, но Аркаис не стал слушать дальше, тут же перебил:

— Такие Двери не открываются, чтобы тут же затвориться, и ты это знаешь! Женщина может тебе верить, но не я. Ты отравил ее тайным знанием и думал, что дело сделано, Ключ сломан безвозвратно. Удивительно, но Нить Маритхи наделена необычной основой, она впитала это знание и еще многое сверх того. Тогда ты отправил женщину в путь по запретным землям, одну, в страхе и неуверенности, побуждая тем не менее верить тебе безраздельно. Кто из людей на это способен? Позволить ей погибнуть ты не можешь, ибо сами Бессмертные вложили Ключ в твою руку, а для тебя их дар священен, но дать идти своей дорогой ты тоже не в силах. И тогда ты заставил пребывать ее в постоянном страхе, от одной опасности к другой, вмешивался лишь тогда, когда гибель казалась неминуемой. А когда слабая женщина снова удивила нас обоих, решив покончить с существованием в страхе, ты предоставил доделать дело лишениям.

Теперь Сын Тархи говорил медленно, все время останавливаясь, точно желая, чтобы Великий вмешался, но тот оставался безмятежен. Только сейчас он подал голос.

— Она ничуть не потеряла. И страх, и лишения лишь проявляют суть человеческую. Очищают сердце, — спокойно сказал Раванга.

— Это долгий путь! — насмешливо покачал головой Аркаис. — Очень долгий, чтобы она успела пройти его в несколько дней. Это годы и годы… если повезет его осилить. А в начале — полный мрак. Тебе это известно не хуже, чем мне.

— Я не выделял ее из моих учеников. То, что досталось остальным, не минуло и ее.

— Ты сам заставлял ее раз за разом обвинять тебя и искать оправдание, чтобы к концу пути она не могла довериться ни разуму, ни сердцу. Еще бы, все время они так явно указывали на ее же слепоту! — Временами его голос терял свою едкость и становился холодным, почти безжизненным, точно Сын Тархи говорил о чем-то давно прошедшем, ненужном и неинтересном ему ни капли. — Смущал ее, взывая к стойкости и преодолению любых препятствий, и сам же отказывал в твердости передо мною. И, кроме всего прочего, еще и Тангар! Между делом, ты дал ей то, чего она более всего хотела. Но того ли она хотела на самом деле? Ты обманул ее, Раванга! Пройдет не так много времени — и женщина поймет это. Она ведь не так уж глупа. Быть может, это случится раньше, чем она войдет в Храм Ступеней, а может, и позже, — в любом случае Тангар сослужил хорошую службу Великому Раванге.

— Я не выделял ее из моих учеников, — повторил Раванга, не меняя тона. — И твои бессильные уловки не могут меня поколебать. Я хорошо понимаю, что делаю, иначе делать ничего не стоит. Ты легко извращаешь суть, но эти ухищрения говорят мне больше, чем все попытки узнать тебя, не проникая в Сферу. Поэтому я слушал со вниманием и многое узнал.

— Отрадно. Тогда направь свое внимание вот на что: она не из твоих учеников. Маритха не хотела этого и не просила. Она просила иного, — раздельно и четко выговаривал Аркаис. — А в остальном ты прав. Твоим ученикам приходится туго, это верно. Не всякий способен учить, а научить — и того меньше.

— Им не приходится осиливать большего, чем прошел я сам, в свое время, — холоднее обычного отозвался Великий. — И ты последний, кто мог бы судить, что худо для них, а что благо. В свое время ты отрекся от живительной силы Бессмертных и не способен дать ее никому. Напротив, черпаешь от себе подобных, лишая их естества! Поэтому твой путь умрет вместе с тобой.

Его легкая улыбка так и не растаяла, но застыла, как камни вокруг.

— Я делаю то же, что и ты — пробуждаю. Разница лишь в том, как это выходит.

— Это твой промысел, и только. Бессмертные не нуждаются в такой работе, а всего лишь с нею мирятся.

— Это ты так решил, не Бессмертные.

— Так говорят Бессмертные. Это отзвуки их посланий. Сам ты вряд ли задавал такой вопрос, слишком он опасен, а я много раз их спрашивал… Нет, Аркаис, не удивляйся… — покачал он головой. — Я действительно спрашивал много раз. Менялась суть, менялись слова, в которые я облекал ее, но вопрос оставался все тем же. Он ушел, когда я понял… проник в то, что люди так неудачно называют «равновесием». Твой промысел, Аркаис, не угоден Бессмертным, но он не против их законов. Он порожден этими законами, слепо, как любое действие во благо встречает сопротивление, стремящееся все уравновесить. За все нужно платить, только и всего. И сам Тархи, и Сыновья его, как вы себя называете, — порождения природных сил, не более того. Вы сами ничего не создали, вы используете те знания и силы, что Ведатели постигали и копили тысячелетиями. Твой источник, Аркаис, неестественный, застывший, почти мертвый, от Нитей, что не текут вовне, как им свойственно. Они питают тебя, чтобы не сгореть от собственного света — отсюда разрушительность, что ты несешь в себе. Поэтому ты, наделенный особыми силами, не видишь явного. Зрение твое искажено, слух, столь совершенный, тоже. Ты как пространство, искаженное под действием различных сил, пусть природных… но все же это силы, и они ограничивают, налагают бремя. Они принуждают к изменению, и проходит время, пока не появится новое равновесие. Великий замолчал.

— Ты ждешь напрасно. Продолжай. Пока я внимаю.

— Искажения всегда сопутствуют перемене. — Теперь Раванга ронял слова медленнее, перемежал их паузами, точно сам задумывался над каждым словом. — Всегда есть соблазн вернуться назад, и тут появляешься ты… и говоришь о выборе. Твои слова сладки, когда это выгодно, или горьки, когда необходимо, но всегда лукавы, потому что ты уже знаешь, какой выбор сделает человек, ведь он жаждет равновесия, которое утратил. Ты сам толкаешь несчастного в нужную сторону. Но ты не бедствие, а неизбежность, с которой я мирюсь. А еще ты человек, что всегда может выбрать иную дорогу. В любой миг отбросить искаженную суть и обрести иной мир, настоящий, незамутненный. Ты способен на это. — И он прибавил, не дожидаясь, ответит ли что-нибудь Сын Тархи: — Вернуться можно всегда. Даже если нет пути обратно…