Лавр Корнилов - Александр Ушаков

Вечером на кургане побывал генерал Богаевский. «Ощупью, ориентируясь по стонам раненых, добрался я до холмика с громким названием “штаб Корниловского полка” почти на линии окопов. Крошечный “форт” с отважным гарнизоном, среди которого только трое было живых, остальные бойцы лежали мертвые. Один из живых, временно командовавший полком, измученный почти до потери сознания, спокойно отрапортовал мне о смерти командира полковника Неженцева. Он лежал тут же, такой же стройный и тонкий; на груди черкески тускло сверкал Георгиевский крест. От позиции большевиков было несколько десятков шагов. Они заметили наше движение, и пули роем засвистали над нами, впиваясь в тела убитых. Лежа рядом с павшим командиром, я слушал свист пуль и тихий доклад его заместителя о боевом дне…»{621}

Дело явственно оборачивалось катастрофой, но по поведению командующего этого нельзя было почувствовать, хотя он, больше чем кто-то другой, должен был представлять общую картину. Понимая, что обильное цитирование документов может утомить читателя, мы все же рискнем воспроизвести здесь один из последних приказов Корнилова по армии.

ПРИКАЗ

частям Добровольческой армии

Ферма Кубанского экономического Общества

29 марта 1918 года.

19 часов 30 минут

Командующий армией приказал:

1. По занятии города генералу Маркову с частями 1-й бригады занимать станцию Владикавказской железной дороги и выставить сильную заставу с пулеметами и одним орудием к железнодорожному мосту через Кубань. Район, подлежащий наблюдению и охранению частями 1-й бригады, ограничивается улицами Новой, Садовой и рекой Кубанью. Все части иметь в кулаке и держать связь.

2. Генерал-майору Богаевскому с частями 2-й бригады занять Черноморский вокзал и разветвление железной дороги на Тимашевскую, Тихорецкую и Кавказскую. Район города, подлежащий охранению частями 2-й бригады, ограничивается улицами Новой и Садовой и железной дорогой, ведущей на Тихорецкую.

3. Генералу Эрдели — занять станицу Пашковскую, выслав разведку по всем направлениям к северу от реки Кубань и выслать дозоры в предместье Дубинка. Выслать специальные разъезды для порчи железнодорожных путей. Всем частям располагаться возможно сосредоточено и установить связь с собой и со штабом армии. С последним через штаб генерала Маркова, к которому будет телефон.

Начальник штаба генерального штаба генерал-майор Романовский{622}.

Обратим внимание: у командующего нет ни малейших сомнений в том, что Екатеринодар будет взят в тот же день. Трудно предполагать, что Корнилов был плохо информирован о положении дел. Просто он был непоколебимо уверен в том, что произойдет чудо. Не надеялся, а именно был уверен. Произойдет, потому что оно происходило всегда, потому что не могло не произойти. Эта уверенность, передававшаяся окружающим, была главным секретом «магнетического воздействия» личности Корнилова.

И чудо действительно едва не произошло. Во время атаки на Екатеринодар Партизанский полк генерала Казановича занимал позиции на левом фланге марковской бригады. Получив известие о том, что Марков взял артиллерийские казармы, Казанович принял решение прорываться в город вслед за отступавшим противником. Отряд Казановича численностью примерно 250 человек при двух пулеметах в надвигавшейся темноте занял городскую окраину и начал продвигаться к центру по Ярмарочной улице. Попадавшихся по дороге одиночных большевиков «ловили и тут же приканчивали»{623}. Казанович был уверен, что по соседним улицам идут марковцы, и потому приказал время от времени кричать «ура генералу Корнилову», для того чтобы обозначить свое местонахождение.

Через какое-то время добровольцы достигли Сенной площади. Расположив на перекрестках дозоры с пулеметами, Казанович остановился, ожидая подхода марковцев. Но время шло и все было тихо. Не слышно было ни артиллерии, ни выстрелов. На поиски бригады Маркова Казанович послал своего ординарца сотника Хоперского. Вернувшись, тот доложил, что кругом только красные, которые, видимо, не подозревают о присутствии в городе добровольцев. Тут только Казановичу стало ясно, что его отряд оторвался от своих.

Не за горами был рассвет. Нетрудно было представить судьбу отряда в том случае, если красные его наконец обнаружат. В этой ситуации Казанович решил пробиваться обратно. Партизаны двинулись назад по все той же Ярмарочной улице. Встречным красным разъездам было приказано отвечать, что идет Кавказский отряд, прибывший на подмогу. Красные спохватились лишь в последний момент, но партизанам все же удалось благополучно выбраться из города, прихватив с собой даже несколько захваченных по дороге повозок с патронами и снарядами. Правда, при этом отряд Казановича едва не попал под выстрелы своих, но в итоге все обошлось.

Известие о рейде Партизанского полка быстро распространилось в армии. Генерал Марков предлагал Казановичу немедленно общими силами повторить атаку, но тот ответил, что время уже упущено. Прорыв партизан Казановича был последним ярким эпизодом боев за Екатеринодар. Судьба отвернулась от добровольцев. Наступали тяжелые дни.

СМЕРТЬ КОРНИЛОВА

30 марта 1918 года выдалось относительно спокойным. Красные продолжали поливать добровольческие позиции оружейным и артиллерийским огнем, но активных действий не предпринимали. Добровольцы вяло отстреливались, экономя боеприпасы. По контрасту с непрерывными боями предыдущих дней могло показаться, что не происходит вообще ничего. Однако подспудно, незаметно для наблюдателей, назревало нечто очень важное.

Утром в штаб армии привезли с передовой тело Неженцева. Хоронить его не стали, предполагая устроить торжественное погребение в Екатеринодаре, и по приказу Корнилова поместили в сарае рядом со зданием фермы. В течение дня командующий несколько раз заходил туда и подолгу оставался там один. Неженцев не был другом Корнилова, как, за неимением других слов, об этом пишут мемуаристы. У Корнилова вообще не было друзей. Неженцев был для него больше чем другом, он был живым талисманом, символом удачи. Гибель Неженцева очень повлияла на Корнилова. В тот день, беседуя с самыми разными людьми, он часто не к месту говорил: «Неженцев убит… Какая потеря…»{624}

Вечером, впервые после Ольгинской, Корнилов собрал военный совет. На нем, помимо командующего, присутствовали генералы М.В. Алексеев, А.И. Деникин, И.П. Романовский, С.Л. Марков, А.П. Богаевский и кубанский атаман А.П. Филимонов. Комната, которую занимал Корнилов в здании фермы, площадью была не больше двух квадратных саженей (примерно девять квадратных метров). Здесь стояли узкая кровать, стол, заваленный бумагами и картами, и единственный стул. Собравшимся не хватило места: пришлось натащить соломы и расположиться прямо на полу. Помещение слабо освещалось двумя-тремя восковыми свечами. Окно, выходившее на позиции красных, было для маскировки завешено какой-то циновкой.