Лавр Корнилов - Александр Ушаков

Не лучшие впечатления от боя у Георгие-Афипской несколько сгладили известия о том, что конница генерала Эрдели захватила переправу. Находившийся здесь паром в нормальных условиях перевозил максимум 50 человек, или 15 всадников, или четыре телеги с лошадьми. Позже нашли где-то еще один, неисправный и меньшей подъемной силы. Это, да плюс десяток рыбачьих лодок, составляло все наличные «плавсредства». Между тем на правый берег нужно было перебросить не менее девяти тысяч человек, включая обоз и гражданских лиц, четыре тысячи лошадей и около 600 повозок, орудий и зарядных ящиков. Кубань (если читатель простит нам избитое сравнение) стала для добровольцев своего рода Рубиконом. Пути назад после этого не было. Позднее Деникин писал об этом: «Обратный отход с боем потребовал бы значительно большего времени, вернее, был бы невыполним вовсе и в случае неудачи боя грозил армии гибелью»{608}.

Первой к вечеру 26 марта переправу закончила бригада генерала Богаевского. Станица Елизаветинская была взята без боя. Здесь генерал Корнилов впервые объявил мобилизацию младших возрастов. Из казаков-елизаветинцев был сформирован Кубанский казачий полк, составивший вместе с добровольческой конницей кавалерийскую бригаду. Отряды генерала Маркова оставались пока на левом берегу, прикрывая обоз и раненых.

Корнилов очень рисковал. Если бы командование красных проявило больше инициативы, оно могло бы устроить добровольцам на переправе «вторую Березину», прижав их к реке с обеих сторон. Но, на удивление, все прошло спокойно. Лишь утром 27 марта красные начали наступление на Елизаветинскую со стороны Екатеринодара. Корниловский полк, стоявший в сторожевом охранении, понес большие потери. После полудня в дело вступил Партизанский полк генерала Казановича. Прошло не более часа, как вдруг красные совершенно неожиданно прекратили бой и отступили к городу. Добровольческий авангард выдвинулся далеко вперед, и только близившаяся ночь помешала дальнейшему наступлению. Но, в любом случае, это был большой успех. До Екатеринодара оставалось не более десяти верст.

Легкость, с которой была одержана эта победа, посеяла в добровольческом командовании уверенность в успехе всей операции. По словам Деникина, «27 марта мы беседовали в штабе о вопросах, связанных с занятием Екатеринодара, как о чем-то неизбежном и не допускающем сомнения»{609}. Говорили, что в рядах красных царит паника, что уже началась эвакуация города. Возможно, именно это и привело Корнилова к решению, которое многие позже считали роковым.

В штабе Добровольческой армии силы красных оценивали в 28—30 тысяч человек, при 20—25 орудиях и трех бронепоездах{610}. В реальности эта оценка была преувеличена. Численность защитников Екатеринодара не превышала 20 тысяч{611}. К тому же красные отряды были плохо организованы, а между руководителями обороны города Сорокиным и Автономовым существовал острый конфликт. Но при любом раскладе добровольцев было в три с лишним раза меньше. Казалось бы, логично было бросить на штурм города все имеющиеся резервы, положившись на мощь первого натиска. Однако Корнилов принял решение штурмовать Екатеринодар только силами бригады Богаевского (а это примерно три с половиной тысячи бойцов), оставив бригаду Маркова охранять переправу и обоз.

В этом был свой резон. Оставленный без охраны обоз мог стать легкой добычей красных, свободно перемещавшихся по железнодорожному мосту через Кубань. Такой исход был бы равносилен концу. Корнилов выбирал между двумя вариантами, каждый из которых мог закончиться катастрофой. Какое бы решение он ни принял, в случае неудачи оно было бы признано ошибкой, в случае победы — чудом военного гения и прозорливости.

Приказ за № 182, предписывавший начать штурм Екатеринодара, был подписан Корниловым в Елизаветинской в 11 часов вечера 27 марта 1918 года. Партизанский полк Казановича должен был атаковать город с запада, корниловцы Неженцева — занять Черноморский вокзал, коннице генерала Эрдели было приказано обойти город со стороны предместья Сады и атаковать с севера. Казанович вспоминал, что его первым побуждением после получения приказа было идти к генералу Богаевскому и добиваться отмены изданного распоряжения. «Я был уверен, что сил бригады недостаточно для овладения городом и преждевременная атака приведет к тому, что наши без того небольшие силы будут введены в дело по частям и вместо планомерной атаки получатся разрозненные действия отдельных частей»{612}. Так думали и многие другие, но приказы, как известно, обсуждению не подлежат.

Утром 28 марта Партизанский полк развернул наступление вдоль дороги из Елизаветинской в Екатеринодар. К северу от дороги лежали поля с разбросанными по ним домиками-хуторами. Летом там жили хозяева участков, но сейчас хутора пустовали. К юго-востоку от дороги на высоком берегу Кубани находились образцовая ферма Екатеринодарского экономического общества и примыкавшее к ней опытное поле. К десяти утра партизаны Казановича захватили хутора и ферму, но около полудня красные, получив подкрепление из Екатеринодара, под прикрытием артиллерии перешли в контрнаступление. Хутора добровольцам удалось удержать, но ферму пришлось оставить. Богаевский перебросил на помощь Казановичу кубанских пластунов полковника Улагая. После вторичной атаки ферма вновь была взята. К вечеру добровольцам удалось продвинуться до артиллерийских казарм, расположенных непосредственно на окраине Екатеринодара.

Потери были очень велики. Среди раненых были сам Казанович и Улагай. Силы добровольцев были на пределе. Это понимал и Корнилов. С вечера 28 марта он начал перебрасывать на правый берег Кубани и постепенно вводить в бой части бригады генерала Маркова. Еще одну характерную деталь рисует короткая справка, составленная в штабе армии:

Сведения о боевых припасах на 28 марта 1918 года

Было ружейных патронов 53 400 штук, из них выдано 45 400 и отправлено россыпью 8000 штук. Пушечных снарядов 50 штук, которые в тот же день полностью выданы 3-й батарее. К 7 часам 29 марта патронов трехлинейных нет, снарядов нет{613}.

Екатеринодар предстояло брать без патронов и снарядов, то есть фактически голыми руками. Но рядовым добровольцам было сложно заметить и правильно оценить эти тревожные признаки. В обозе, по прежнему стоявшем в Елизаветинской, падение Екатеринодара ждали с минуты на минуту. Один из участников похода вспоминал: «Вести были оптимистические: “Город взят”, “Бой уже за городом”, “Город сегодня будет взят”…»{614}