Мирная стратегия. Дилогия (СИ) - Мадоши Варвара

Кресла здесь мягче, чем все, в чем я когда‑либо сидел. Мне предлагают шампанское, кофе, чай и печенье (принимаю второе и последнее), а также костюм переодеться – идеально сшитый по моей мерке.

Пытаюсь отказаться:

– Это еще зачем?

– Разумеется, вы не обязаны, – говорит мне приятный молодой человек, совершенно не похожий ни голосом, ни манерами на Гаврилова. Повадками он больше всего напоминает секретаря (или как там правильно называется эта должность, личного помощника?) какой‑то большой шишки. Представился он Антоном, без всяких дальнейших подробностей. – Но вас, скорее всего, будут снимать и фотографировать.

– В честь чего? – поражаюсь я.

– Я не располагаю такой информацией, – выкручивается секретарь.

Что‑то в этом молодом человеке есть от станционных неписей, хоть он и живой.

Оглядываю свою одежду: черная футболка без логотипа, клетчатая рубашка и джинсы, как будто я специально старался вырядиться постереотипнее! Да уж, чем выглядеть типичным нердом, лучше уж надеть костюм. Мне, конечно, в нем будет неудобно и непривычно, но на фотках с президентом я по‑любому буду не в своей тарелке, как ни обрядись.

Однако костюм оказывается на редкость комфортным: приятная мягкая ткань, покрой – как на меня сшили… А что, может быть, и на меня! Кто их знает.

Интересно, возьми я Белкина, они бы и на него повесили галстук?

Мы, похоже, летим на запад: ночь все не кончается, хотя должен бы уже начаться рассвет. Естественно, я не спрашиваю, куда мы направляемся. Городов под нами нет, сплошная черная бездна (или просто низкая облачность). Но сам полет длится не очень долго: часа через три или четыре мы приземляемся.

Едва выхожу на верхнюю площадку трапа, на меня наваливается душная жара. Даже летом не всегда такая бывает, а сейчас еще весна.

В недоумении озираюсь.

Окружение мне ни о чем не говорит: опять прожектора и смутно видимые в темноте постройки, с тем же успехом могли и вовсе никуда не улетать. И в отдалении ждет почти такой же… нет, все‑таки немного другой вертолет.

Вскидываю голову – и к своему удивлению вижу силуэты гор на фоне начинающего синеть неба.

– Мы что, в Крыму? – удивленно спрашиваю я. – В Сочи?

Я пытаюсь сообразить, виден ли из Сочи Кавказ, и что‑то не получается. Сам я нигде особенно не был. Когда жил с родителями, мы только пару раз слетали на отдых в Турцию. А когда обрел самостоятельность, у меня то не было денег, то не с кем было оставить Друга – а потом и Белкина. Так что даже российский юг я представляю смутно.

– Почему? – удивляется Антон. – Это небольшой аэродром возле Бола, на острове Брач. Вы сейчас отправитесь на частную виллу. Вам разве не сказали?

Тут же чувствую себя идиотом: в самом деле, почему я не спросил, куда летим? Еще в шпиона играл – «вроде бы на запад», «городов внизу не видно»!

Одно непонятно: почему нужно встречаться с российским президентом где‑то… на Балканах, наверное? Главное, что не в России. Понятия не имею даже, в каком море находится этот остров Брач и город Бол, но не похоже, что в Черном или Каспийском. Как только выдастся спокойная минутка, погуглю.

Однако спокойной минутки не выдается: в вертолете под немигающими взглядами охраны мне как‑то неловко, а прилетаем мы очень быстро. Я успеваю заметить только вьющуюся серпантином под нами дорогу (ее очерчивает светящийся пунктир фонарей и ало‑золотые фары машин) и понять, что аэропорт, видимо, находился в горах. И вилла, наверное, тоже?

Вила и впрямь оказывается рядом с аэропортом: по ощущениям, летим минут десять. Но, когда выхожу из вертолета на площадке, мне в лицо ударяет запах соли и водорослей. Море!

С детства не был у моря. Даже в Петербурге – причины смотри выше.

Машинально вдыхаю полной грудью, да так, что меня, кажется, вот‑вот разорвет. Небо уже светлеет, но звезды все еще видны. Судя по их яркости, мы далеко от больших городов. С той же стороны, где розовеет первая бледная полоса, ярко горит зеленоватая для моего слабого зрения точка Венеры.

А по моему собственному времени, думаю я, уже должен быть завтрак.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В самолете мне кусок в горло не лез, однако когда еще один вежливый секретарь спрашивает, не хочу ли я перекусить, отказываюсь. Знаю, что кусок в горло не полезет.

– Тогда господа президенты хотели бы вас видеть, – продолжает секретарь.

– Господа президенты?! – еле удерживаюсь от матерного возгласа. – Множественное число?!

– Разумеется, – отвечает секретарь.

И тут до меня доходит. Конечно, нет никакого смысла лететь куда‑то к зарубежному морю, чтобы встретиться с российским президентом. А вот чтобы встретиться с главами нескольких европейских государств…

Наверное, игра «Узел» – это какой‑то совместный международный проект, осеняет меня. Именно поэтому там так много важности уделялось налаживанию сотрудничества между инопланетянами! Это все одна сплошная метафора!

Тот же самый секретарь сует мне в руки папку.

– Смотрите, – говорит, – здесь имена всех присутствующих и вежливые обращения. Просмотрите быстренько, но на самом деле не суть важно. Президента Лученко вы же знаете в лицо?

– Знаю, – бормочу я, – новогоднее обращение каждый год смотрю.

– Отлично! – без всякой иронии отвечает Антон. – Для всех остальных будут переводчики, они предупреждены и все сгладят.

Офигев, распахиваю папку. И офигеваю еще больше, потому что первым там фотография пожилого китайца, смутно памятная по новостям. «Ди Чуньи, – читаю я, – Председатель Китайской Народной Республики…»

Вторым идет фотография толстого смуглого мужчины с выражением лица, как у сытого кота, но крайне недовольного чем‑то кота. «Энрике Даллас, президент Соединенных Штатов Америки…»

Потом – Ахана Дев, премьер‑министр Индии. Несмотря на солидные годы, выглядит как красотка из Болливуда (которой и начинала свою карьеру, как я смутно помню).

Затем канцлер Германии Юсуф Бенц, которого я ожидал увидеть первым.

И только потом Татьяна Лученко, президент Российской Федерации, со своей доброй улыбкой всеобщей мамочки и холодными глазами.

Ну дела.

* * *

Наверное, в таком августейшем обществе я должен ощущать себя придавленным и незначительным, онеметь и проглотить язык.

Но именно потому, что общество такое августейшее, я не ощущаю особенных эмоций. Один бриллиант на бархатной подушке производит впечатление. Кучка бриллиантов ничем не отличается от искусно ограненного стекла.

Так и пятеро мировых лидеров, собравшихся в одной комнате, особого впечатления на меня не производят. Во‑первых, они выглядят иначе, чем на фото: старше, усталыми и более настоящими. Разве что Ахана Дев по‑прежнему хороша, как на картинке, на нее так и хочется глазеть. И особенно – на длинную, очень толстую черную косу, которую она перекинула через плечо. На фоне строгого серовато‑розового делового костюма эта коса смотрелась бы как накладная, если бы не сочеталась так хорошо с ее черными бровями (на ум приходит определение «соболиные») и скульптурно‑вылепленным лицом.

Чисто внешне наш президент, конечно, проигрывает. Но Лученко – военная косточка. Вспоминаю ее ставшую мемом шутку о макияже во время предвыборной компании: это, мол, не та боевая раскраска, которой меня учили.

Зато харизмой госпожа (отставной подполковник, если я правильно помню) Лученко заполняет всю комнату. Она первой направляется ко мне твердым шагом, протягивая руку для пожатия.

– Андрей Старостин, – говорит она. – Приятно познакомиться. Много о вас наслышана.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Госпожа президент… – бормочу я.

– Татьяна Алексеевна, – поправляет она меня строгим, но приветливым тоном школьной учительницы.

Ей за шестьдесят, то есть она ровесница моей мамы. Но выглядит гораздо моложе, даже вблизи. Несмотря на явно бессонную ночь и усталость.

– Тогда и вы зовите меня просто Андрей, – говорю я абсолютно машинально, и тут же понимаю, что именно этого от меня и добивались.