Прометей, или Жизнь Бальзака - Андрэ Моруа

"Блеск и нищета куртизанок" позволили Бальзаку воплотить двойственность своей натуры в двух персонажах романа: Люсьен де Рюбампре, олицетворявший женственные черты в характере автора, был "один из тех неполноценных талантов, которые способны желать, вынашивать замыслы, но лишены силы воли и не могут осуществлять их"; второй персонаж, Вотрен, "олицетворяющий мужское начало, дополняет Люсьена. Вдвоем они, Люсьен и Эррера, образуют политическую силу". В письме, которое несчастный юноша пишет мнимому аббату перед тем, как повеситься в тюремной камере, он с полной ясностью сознания описывает их союз: "Есть потомство Каина и потомство Авеля... В великой драме человечества Каина - это противоборство". Сыновья Каина, злые и жестокие, господствуют над сыновьями Авеля: "Одаренные безмерной властью над нежными душами, они притягивают их к себе и губят их. В своем роде это величественно, это прекрасно!.. Поэзия зла... Ты дал мне пожить этой жизнью гигантов, и с меня довольно моего существования. Теперь я могу высвободить голову из гордиевого узла твоих хитросплетений, чтобы вложить ее в петлю моего галстука..." Бальзак - потомок и Каина и Авеля. Если у него и заметны некоторые слабости Люсьена, он обладает также гением Сешара и силой Вотрена. Чтобы стать великим писателем, необходим не только талант (у Люсьена он был), но нужна и сила воли. Закон труда всегда довольно суров. Бальзак принял его, а Люсьен отверг. Поэтому и судьбы их разные.

План этого огромного произведения могучий мозг Бальзака вынашивал с 1843 года. Здоровье все не позволяло ему завершить эту вещь. Каким же недугом он страдал? По возвращении из России он заболел желтухой, потом начались ужасные головные боли. Наккар утверждал, что это не опасно. Но на Бальзака напали и другие болезни: желудочные колики, папулезная сыпь. Что касается его отношений с родными, то там его ждало "отвращение за отвращением". Госпожа де Берни предсказывала ему, что Лора в конце концов будет похожа на мать. Бальзак в ужасе убеждался, что Dilecta оказалась, как всегда, права. Брат и сестра виделись теперь реже. Бальзак, впрочем, не огорчался этим охлаждением: оно должно было облегчить положение, когда графиня Эвелина Ганская станет его женой. Он признавался, что просто содрогается, думая о том впечатлении, которое произведут его близкие на владелицу замка в Верховне. Чувство не очень благородное, но Бальзак его испытывал, и семейные связи ослабевали.

Зато у него теперь на руках Анриетта Борель, первая сообщница его романа с Ганской. Вспомним, что Бальзак хлопотал за нее в канцелярии архиепископа Парижского. В июне 1844 года она приехала во Францию. Бальзак поселил приезжую на улице Басе и отдал ей свою собственную комнату неслыханная честь! Очень скоро он обнаружил, что эта женщина глупа. По рекомендации одного священника, аббата Эгле, состоявшего в управлении епархии, настоятельница общины визитандинок готова была освободить Лиретту от обычного вклада. "Но эта дура из смирения гордо отказалась". А ведь не мешало бы приберечь кое-какие средства на тот случай, если ее призвание к монашеской жизни не подтвердится.

Наконец Бальзак, посоветовавшись с Джеймсом Ротшильдом, поместил в одно из предприятий деньги мадемуазель Борель и сообщил, что она сможет внести вклад в общину (восемь тысяч франков) из прибылей на свой капитал. Ее приняли как послушницу в орден, где не было строгого монастырского устава, и Бальзак часто навещал свою подопечную. Сама Лиретта его мало интересовала, но ведь она была хранительницей священных воспоминаний, от которых веяло очарованием его возлюбленной. Ах, когда же вернутся радости любви? Чужестранка выиграла процесс и была обижена равнодушием своего будущего мужа к такой великой победе. Он гордо ответил, что богатством желает быть обязанным только собственному своему труду. Благосклонное решение императора, очевидно, было любезностью с его стороны, говорил Бальзак.

"Помимо правосудия, это монаршья милость. Госпожа де Севинье вела тяжбу, и решение суда было представлено на утверждение Большого совета. Людовик XIV, которому его министры принесли на подпись ордонанс, начертал на нем: "Поскольку речь идет о госпоже де Севинье, постановление должно быть вынесено в ее пользу. Не хочу ничего рассматривать. С закрытыми глазами утверждаю решение". Вероятно, прекрасная дама, столь родственная по уму вам, польской госпоже де Севинье, написала своей дочери, что Людовик XIV - величайший и самый деликатный из всех монархов мира. Так я думаю".

Мнение это не понравилось. Польская госпожа де Севинье приписывала победу своим дипломатическим талантам, а не милостям двора. Затем Бальзак надавал ей всяких мудрых советов. Прежде всего надо просить Киевскую судебную палату о немедленном вводе в наследство. "Ну и влюбленные, эти два волчка!.. Пишут друг другу письма, нашпигованные цифрами и деловыми соображениями!.. Но, милый мой волчишка, ведь эти цифры - основа нашего счастья!" Ганская возвратилась из Санкт-Петербурга в Верховню. Бальзак советовал ей самой управлять имением, стать француженкой, то есть не позволять себе никакой расточительности. Она должна сразу же проявить строгость.

"Людовик XVI, который не решился обстрелять чернь картечью в начале Генеральных штатов, сам же и является виновником всей резни, происходившей в годы Революции. Так вот, востребуйте не выплаченные вам суммы по праву вашего пользования доходами с имения. Пусть недоимку обратят в денежный капитал и точно установят его размер, хотя бы вам пришлось и не сразу получить этот долг, так же как и возмещение ваших расходов по ведению процесса и поездке в Санкт-Петербург. Встряхните вашего апатичного дядюшку. Чтобы подстегнуть его, сделайте все, что женщина и такая любящая мать, как вы, может сделать, не роняя своего достоинства. Он стар и, несомненно, перед смертью обратится к религии, вы не знаете, как-действует на этих неверующих запах могилы: они выкашливают тогда свои пороки и считают себя очищенными от грехов. Старик снова увидит своих мужиков и поймет, как он был виноват перед вами и своей внучатой племянницей. А главное - обратите свои доходы в капитал и последуйте примеру той дамы, которая пристроила свои деньги в совершенно надежное предприятие. Будьте скупой! Вот так страницу я написал вам!"

Но лишь только Ганская выиграла процесс, она поспешила бежать из России. Паспорт для выезда во Францию получить было невозможно, она сразу же уехала в Дрезден - город, где полно было польских беженцев, Наскучавшись по ней, Бальзак попросил, чтобы она сняла для него комнату в Дрездене. Но прежде чем отправиться в Германию, ему нужно было во что бы то ни стало закончить "Крестьян". Газета "Ла Пресс" уже начала печатать роман, а конец еще не был написан. После первых же помещенных отрывков Бальзак сообщил Ганской о поразительном, превзошедшем все надежды успехе его произведения. Но Теофиль Готье, преданный друг, наоборот, утверждает, что в редакцию газеты ежедневно поступали письма с требованиями прекратить печатанье этого скучного романа. Роман был малопригоден для того, чтобы ежедневно кромсать его на куски, и Бальзак работал над ним без увлечения. Его мучила невралгия. "Я писал "Бирото", поставив ноги в горчичную ванну, а "Крестьян" пишу, успокаивая головные боли опиумом".

Шестого декабря 1844 года "Ла Пресс" объявила, что вскоре она начнет печатать роман Александра Дюма "Королева Марго" - Жирарден хотел занимательной интригой привлечь подписчиков в новом году. Когда срок возобновления подписки истек, газета потребовала от Бальзака продолжения "Крестьян" (за роман было заплачено заранее), но "пружина уже сломалась". Первые отзывы в печати оказались откровенно "разносными". "Вот еще одна книга, - говорил критик, - начатая для того, чтобы автор прервал ее, а закончил неизвестно когда и неизвестно как... В ней Фигаро клевещет на бедняков, вместо того чтобы злословить о богачах... Он упорно старается очернить всю сельскую жизнь... На крестьян он смотрит как на варваров, подкрадывающихся к вратам общества..." Сам Бальзак говорил, что ему опротивела эта книга. "Никогда не прощу себе, что сунулся писать "Крестьян". Он знал, что Жирарден, как Шейлок, готов вырвать у него за долг фунт живого мяса, но всякий раз, как Бальзак садился за этот проклятый роман, лицо у него передергивалось гримасами, словно у обезьяны.

Ему так хотелось помчаться в Дрезден, вновь изведать счастье любви. Но Ева решительно воспротивилась его приезду. И тогда им овладело настоящее безумие. Почему она обрекает его на адские муки? Почему доводит его до беспросветной тоски и желания покончить с собой? Почему ее так пугает мысль увидеться с ним в Дрездене? Боится, что окружающие враждебны к нему? А разве не так же было и в Санкт-Петербурге? Какие еще "русские княгини отравили" сердце его Эвелины? И если Лиддида (слово, означающее на древнееврейском языке "возлюбленная") не хочет, чтобы он приехал в Дрезден, то разве она не может встретиться с ним где-нибудь в другом месте?