Мои воспоминания. Брусиловский прорыв - Алексей Брусилов

Насчет их антибожеских диспутов рассказывал один весьма назидательный случай. Как-то на Пасхальной неделе несколько ораторов подряд несколько часов пространно доказывали, что не только никто не воскресал, но и никого даже подобного Христу и на свете не бывало.

Казалось, убедили публику своим красноречием, были очень довольны собою, никто им возражать не решался. Только под самый конец попросил слова старенький, маленький, худенький попик, пробирающийся из задних рядов. Ему дали, милостиво, за отсутствием времени, пять минут. Он взошел на кафедру, поклонился поясным поклоном и громко сказал только два слова:

– Христос воскрес!

– Воистину воскрес! – загудела, как один человек, могущественно, единодушно, величественно, вся громадная аудитория.

Убедили!.. Я это к тому рассказал, что глубоко верую и твердо знаю, что не этим сатанинским пигмеям вытравить Веру Христову из нас. Повторяю: одно поколение испакостить они смогут. А больше им ничего не удастся!

С осени 1924 года я стал болеть, затяжная инфлуэнция с осложнениями, главное бронхит меня мучил. Не выходил я из дому около двух месяцев. Нервы расходились сильно. По правде сказать, измучился я вопросом: как быть? Как спасти Россию? Где выход? И вот, в это самое время явился ко мне новый провокатор и сильно взволновал меня. Раньше их несколько было, а один так подряд несколько лет, как только случались какие-либо осложнения на горизонте, сейчас же являлся ко мне с разными вопросами.

Но почти всех этих молодчиков я разгадывал сразу. Теперь пришел молодой человек. Звонков у нас нет, все стучат на разные лады. Услышав очень робкий стук в передней, жена отворила дверь. Молодой человек, по виду крестьянин, очень бледный и симпатичный, спрашивает меня. Она говорит, что меня нет дома. Я вышел пройтись.

– Вот передайте письмо. Оно очень важное.

– От кого?

– От Алексея.

Жена чуть не лишилась чувств, так как подумала, что от моего сына Алексея, давно пропавшего. Взглянув на почерк, она сразу убедилась, что ошиблась.

– От какого Алексея?

– От наследника цесаревича.

– Господи! Что вы говорите, он давно убит.

– Это неправда. Мы его скрываем. Это у вас в городе верят, а крестьяне знают, что это неправда.

– И что же, они все живы?

– Нет, – государь, государыня, Татьяна, Мария – эти убиты, а Алексей, Анастасия и Ольга живы.

Жена моя стала читать письмо и у нее окончательно подкосились ноги.

«Алексей Алексеевич, дорогой крестный мой…»

– Почему крестный?

– Он и отца моего так зовет. Вся Маньчжурская армия его крестила в Японскую войну. Государь тогда всех их крестными отцами к сыну родившемуся назначил…

– Да, это правда, я помню. Но мой муж в Маньчжурской кампании не был.

– Этого Алексей может не знать, он младенцем в то время был.

– Да, это верно! – согласилась жена, и продолжала читать письмо. Почерк мелкий, вполне интеллигентный.

«Алексей Алексеевич, дорогой крестный мой, сообщаю Вам, что я жив и здоров, чего и Вам желаю, но нахожусь в самом плохом положении, и просьба моя не оставить меня, но боюсь дать Вам адрес, если Вы меня совершенно можете погубить навсегда. Но я надеюсь на Вас, как на папу, что Вы выручите мое проклятое имя Алексей.

Сестра Оля жива, если хотите, поговорите с подателем сего, но не делайте ему зла, и он Вам все расскажет. До свидания, слезно плачу, что нет среди меня никого. Жду ответа и помощи. Алексей. 6.XII.24 г. Хотя бы на этой бумажке напишите мне ответ».

– Он пишет по новой орфографии! – заметила жена.

– Это я его научил. Он по-английски и по-французски лучше умел писать, а по-русски плохо. Я его учил.

«“Слезно плачу, что нет среди меня никого – прямой перевод “à mon milieu”», – подумала жена.

– А где же он живет? Расскажите подробно.

– Живет у нас, в избе моего отца. Мы два года его скрываем, говорим, из беженцев застрявший – сирота. Кроме нас еще одна только семья в селе знает, кто он, и в Казани еще один человек знает.

– А как же ваш адрес?

– Село Алаты, Арского кантона, Казанская губерния. Зовут отца моего Аркадий Александрович Гохов.

– Как же он к вам попал?

– Их выкрали и увезли перед самым тем временем, как решено было их всех убить. Вот комиссар и испугался, что их всех увезут, и в ту же ночь поспешил всех остальных убить. И убили. Там была организация, поручик Варатуев выкрал Алексея и Анастасию, а Ольга раньше убежала. Алексей и Анастасия долго жили у Варатуева, он тамошний помещик. А погодя стало опасно их вместе держать. Анастасию устроили у одних людей в Самарской губернии, город Мелекесс.

А за Алексеем отец ездил и привез к нам, так как у нас глушь большая и не опасно. Он с Варатуевым давно дело имел, медом торговал. Алексей был сильно болен тогда, кровь шла, мы думали, что помрет. Но выжил, и с тех пор два года как у нас, ни разу не болел, окреп. А отец все беспокоится, что пища у нас простая, грубая.

– А Ольга где?

– Она в Казани под именем Александры Ильинишны Саратовой, мещанки из Баку, в доме для психически расстроенных, 5-е отделение. Мы с Алексеем были у нее, они узнали друг друга, очень обрадовались. Там заведующий лечебницей Гринберг знает, кто она, и знает, что она здорова, но там помещена для ее же безопасности. А когда следствие было по доносу и допрос, она отказывалась, отрицала, что она Ольга…

Жена моя все это слушала и не знала, что думать. Просила его зайти на другой день в час, когда мы все будем дома. Сестра ее вышла к нему, и тоже страшно взволновалась, но сразу стала говорить, что это провокатор, что он все врет. А жена находила, что все его рассказы очень последовательны и правдоподобны.

Когда я вернулся домой, все это выслушал и прочел письмо, то, вероятнее всего от того, что это было бы спасением для России, единственный выход из этого тупика, куда ее завели большевики, я страшно взволновался и обрадовался – и ждал его прихода на другой день с нетерпением.

На следующее утро этот Гохов звонил по телефону, что его обокрали, что он придет позднее, так как должен хлопотать по делу покражи. Это уж мне показалось подозрительным, ибо прием для вымогательства денег, рассказы о потере или покраже денег, мне хорошо и давно известен среди солдат. Но все же ждал его, и мысль о том, что Алексей Николаевич, если он жив, – теперь законный наш император, не оставляла меня. Мы все ждали его с нетерпением. Я обдумал каждое свое слово, которое скажу ему на случай, если он провокатор. И, когда он пришел, я сказал ему приблизительно следующее:

– Вы хорошо понимаете, что теперь монархия никому нежелательна, и если даже вы и правду говорите, и сами не ошибаетесь, или вас самих не ввели в заблуждение и это действительный Алексей Николаевич живет у вашего отца, то я лично могу отнестись к нему только как к глубоко несчастному сироте и постараться помочь ему уехать к родным его за границу. Может быть, даже с помощью властей, а не потихоньку!