И сплетаются нити судьбы... - Ульяна Подавалова-Петухова

цвета и запахи. В данный момент особенно притягательно пахла, конечно, Ромашка. Он вдыхал ее запах и всё больше возбуждался. Видимо в какой-то момент Ромала, сидя у него на коленях, это почувствовала. Она потерлась щекой о его подбородок, и горячее дыханье коснулось ключицы. Он скосил на девушку глаза. Дима ведь давал себе обещание, но если они посидят вот так еще немного, то дела до этого обещания никому не станет. Поэтому парень легко поднялся, Ромала ойкнула у него на руках, и пошел в комнату.

— Значит, персик и ваниль, — пробормотал он. Девушка покраснела.

— Учиться нужно было, — ответила она, усмехаясь.

— Чему учиться-то, я всё умею, — шепнул он и куснул ее за мочку уха. Она вскинула на него изумленные глаза. — Даже не смотри, второпях и сгоряча у нас ничего не будет.

Цыганочка спрыгнула с его рук, повела точеным плечиком.

— Ха, а кто тебе сказал, что было бы? — парировала она и забралась под одеяло.

«А ведь нужно лечь рядом. И о чем я только думал? Вернее, не думал. Возможно, впервые в жизни»,— размышлял парень, устраиваясь у нее под боком.

А уж она всласть наиздевалась. Пододвигалась к нему, а его руки сами по себе — ну ей Богу, в тот день они не подчинялись мозгу и действовали по своему разумению! — тянулись к тонкому телу. Эк же его угораздило! И ведь взрослые люди! Самостоятельные! Уже сформировавшиеся личности! Дима отчасти теперь понимал, почему так часто в военных фильмах после боев находились случайные любовники… Плотская любовь — это подтверждение того, что ты еще жив, когда кровь горячит тело и мысли. Это своего рода — торжество жизни. Ведь «завтра» может не быть. Но Дима-то точно знал, что завтра обязательно наступит, и возможно, придет отрезвление, своего рода похмелье. А ему не хотелось ни о чем сожалеть. И тем более не хотел, чтоб сожалела Ромала. Нет, нет. Сначала он сходит и поговорит с Анной. Именно поговорит. Если сердце опять заноет, значит, он не сможет сделать Ромалу счастливой. Значит, он еще живет прошлым… Хотя сама девушка тоже недалеко убежала от своего.

Дорогие мои читатели! Не забывайте подписываться на автора: так вы не пропустите новинки! А впереди нас ожидает много разных историй!

Глава 39.

Утром Ромала проснулась от дразнящих обоняние запахов. На кухне гремела посуда. Девушка сладко потянулась и выбралась из постели. На цыпочках она пробралась в кухню и уже хотела, было, выскочить из-за угла и напугать Диму, как вдруг увидела у собственной плиты рыжеволосую девушку. Она стояла к Ромале спиной, но та без труда узнала в ней Марину.

— Привет, — поздоровалась цыганочка.

Марина обернулась и улыбнулась.

— Давай за стол, завтрак уже готов, — сказала та, смеясь.

Ромала поплелась в ванную. На душе сразу как-то стало грустно. Дима уехал и, судя по всему, давно, а она даже не слышала, когда он встал.

— Из меня получится никудышная жена, — пробурчала она себе под нос и открыла дверь. Вскинула глаза и улыбнулась. На полках рядом с ее батальоном тюбиков и флаконов стоял мужской шампунь и бритвенный набор, да не какой-нибудь одноразовый, а фирменный «Gillette». Рядом с ее розовой губкой для тела висела большая серо-голубая длинная и даже на вид жесткая мочалка, а на полотенцесушителе пристроилась пара постиранных носков. В ванной отчетливо чувствовался аромат мужской парфюмерии, и Ромала запела, радуясь, сама не зная, чему.

Как выяснилось позже, Марину пригласил Дима. Он не хотел оставлять цыганочку один на один с ее тяжелыми, словно танки, мыслями. Сам же уехал на работу. Маришка что-то мурлыкала себе под нос и была весела. Оказывается, она прошла обследования, и его результаты воодушевляли.

— Мне ведь уже тридцать три. Нужно рожать, а то поздно будет, — откровенничала она, раскладывая по тарелкам завтрак, состоящий из трех блюд.

— Да уж, мужикам проще, им время не помеха в этом деле, — согласилась Ромала.

Марина посмотрела на нее.

— Димка изменился после встречи с тобой, — сказала она, и цыганочка подняла на нее глаза. — Он раньше таким балбесом был! Жуть! Жил одним днем. Хотя это касалось только личной стороны жизни. Если же говорить о работе, то тут он ротвейлер. Уж вцепится — так вцепится! А как другу, так ему вообще цены нет!

Ромала усмехнулась:

— Ты его так расхваливаешь, а что ж сама за него замуж не пошла?

Маринка хмыкнула.

— Семья без любви — брак! Не в том смысле, что брак — союз двоих, а в том, что бракованная семейка. Я, знаешь, как себя ненавидела, воспитывала, пока мы с ним жили? Уговаривала себя, что от добра — добра не ищут. А сердце словно кирпич — глухое, тупое и твердое. Без трепета и теплоты. Ну, понимаешь, хочется, чтоб до края земли, чтоб до самых звезд и даже дальше! Чтоб за него хоть в огонь, хоть в воду! Чтоб от одного взгляда — мурашки по коже крупными скачками! Я ведь ни разу не влюблялась. Понимаешь, ни разу!!! А сейчас с ума схожу… И вновь себя ненавижу! Но теперь уже за слабость. За то, что не могу сказать «нет». Потому что как подумаю, что он может уйти насовсем — жизнь меркнет… А ведь мне тридцать три! Я всего добилась сама. Ни от кого не завишу. И вот на тебе! Увязла в любви, как муха в варенье. Хотя, Ромал, признаюсь тебе, я ведь уже махнула на себя рукой.

— Ну, ты даешь! Тебе всего тридцать три.

— Нет, моя хорошая. Нет. Не «всего», а «уже». И жизнь проходит. Про детей, правда, совсем не думала. Ну, какие дети с моим-то диагнозом? Оказывается, сама себя настраивала. Настраивала и расстраивала. А вот теперь болею своей беременностью. Вчера шарилась по торговому центру, зашла в детский отдел и скупила всё, за что глаз зацепился. Потратила столько, сколько на себя никогда не тратила!

— А кого хочешь?

— Без разницы! — искренне воскликнула Маринка. — Для меня самым главным является вопрос здоровья. Главное, чтоб сердечко было хорошее. Чтобы у него не было таких запретов, как в моем детстве. Это страшно. Страшно, что с ним может что-то случиться. Да и ребенок вечно в напряжении. Ему ведь не объяснишь, что от большой нагрузки ему может стать плохо. Себя помню. Смотрела какие-то соревнования — там на батуте прыгали. Ну,