Начальник Америки (СИ) - Фомичев Сергей

— Выдадут виновника? — не поверил капитан.

— Нет, — я покачал головой. — Виновника, пожалуй, не выдадут, но если знают, что где-то тело прикопано или след какой видели, то обязательно подскажут.

Я извинился перед Дашей посадил её в фаэтон и отправил в университетский кампус, а затем пошел с Колычевым к ближайшему кабаку.

Долго расследовать не пришлось. Мы заглянули всего в три заведения, прежде чем обнаружили след секретаря в пельменной Прохора.

Выяснилось, что накануне Царев зашел туда поужинать. За еду и выпивку он как всегда не заплатил. Но выпил порядочно и все пытался завести с кем-нибудь разговор. Тут на ловца и зверь пожаловал — в пельменную заскочили морячки после долгой работы с такелажем. Они угостили секретаря выпивкой, поведали о дальних странах, пожаловались, что в команде один человек приболел и они ищут подмену.

«Вот вам товарищ для плавания» — сказал секретарь ударив себя в грудь кулаком.

— Так и ушел с ними. -закончил рассказ Прохор. — Правда на ногах едва уже держался.

— С какого корабля были матросы? — спросил я.

— Кажись, с «Варяга».

«Варяг», как и многие корабли после объявления о пошлинах перебрался в Эскимальт. Чтобы прояснить дело, мы с Колычевым взяли извозчика и отправились к Тропинину на Иркутскую улицу. К счастью Лёшку удалось застать дома и не пришлось на ночь глядя ехать в Эскимальт.

— Ушёл «Варяг», — сказал Тропинин.

— И куда он отправился?

— В Банкибазар. Прошлый-то рейс мне Расстрига сорвал.

— Банкибазар? — не понял Колычев.

— Такое дело, — развёл я руками. — Боюсь, раньше чем через год вы своего секретаря не увидите.

Глава тридцать вторая. Короли пиара

Глава тридцать вторая. Короли пиара

После внезапного отплытия секретаря на поиски приключений, Колычев резко отыграл назад. Арест с типографии и пикеты с пирсов были сняты, а сами казаки перебрались обратно на первый этаж гарнизонного домика Старого форта. Но только совсем наивный человек мог бы решить, что Колычев сдался. Нет. Он наверняка вынашивал другую стратегию и, в отличие от modus operandi шедшего напролом Царева, предугадать действия капитана было невозможно.

Затишье, однако, наступило и я воспользовался им, чтобы начать подготовку операции «Явление Виктории миру». План был давно разработан и согласован с Тропининым. Он заключался в проведении огромной ярмарки, на которую предполагалось собрать как можно больше народа со всего цивилизованного и не очень цивилизованного мира.

Привлечь негоциантов в столь отдалённые земли могла только нажива. А из всех видов наживы мы пока что могли предъявить лишь меха. На них и был сделан акцент.

Поэтому в фокус операции мы поместили именно меховую ярмарку. Это определило время. С одной стороны, торговлю мехами имело смысл проводить в конце весны, когда лучшая зимняя пушнина успевала прибыть с отдаленных островов. Однако мы решили не довольствоваться только американским товаром и придумали добавить к нему пушнину сибирскую, отчасти с наших расторжек с чукчами и коряками, отчасти пригласив с товаром сибирских купцов и промышленников. Соболь и байкальская белка ценились высоко даже за пределами России. И впервые потоку мягкого золота предстояло пойти в обратную сторону. Но добраться до нас от Охотского порта можно было лишь к осени. Поэтому открытие Виктории назначили на октябрь.

Кроме того, как минимум два года требовались на подготовку и разогрев. Быстрее мы бы просто не успели достаточно раскрутить дело и вытащить европейских негоциантов. А на них была сделана особая ставка.

Итак: сентябрь восемьдесят девятого. Вот что мы выставили на воображаемом таймере.

— Ты уверен, что к нам придёт хоть один иностранный корабль? — спросил Лёшка, осматривая работы по расширению пирсов в торговой гавани.

После окончания возле них смогло бы разместиться не меньше двух дюжин торговых судов размерами с нашу стандартную шхуну.

— Да у нас свободного места не будет! — пообещал я. — Не то что пирсы, весь рейд забит будет. Я задействую все свои связи, заряжу всю европейскую прессу!

Европейская пресса того времени представляла собой не столько газеты, сколько отдельные брошюрки и даже листовки, распространяемые в народе и формирующие общественное мнение. Карикатуры на политиков соседствовали с серьёзными экономическими работами, социальные манифесты и памфлеты с четверостишиями и куплетами.

— Европейскую? — Тропинин задумался. — Знаешь, у меня есть знакомый издатель в Калькутте. Он сможет раскрутить любую идею так, что последний дервиш достанет из лохмотьев заначку и рванет закупаться шкурами калана. Если только его опять не посадили за что-нибудь.

— Отлично. Напиши ему письмо, мы приложим основные идеи и немного денег.

Хотя понятие пиара в этом веке ещё не было в ходу, его интуитивно использовали особенно проницательные люди, вроде нашей императрицы. В Британии все оказалось проще, чем в других странах. Здесь издавалось много газет, а у меня после поисков специалистов и участия в распродажах появилось несколько приятелей в разных изданиях. К тому же определенное внимание публики уже привлекли публикации офицеров Кука и первых торговых экспедиций британцев.

Я поместил заметки о меховой торговле в газетах, а некоторое время спустя с целью подогреть ажиотаж выпустил пятистраничный фундаментальный труд «Обзор меховой торговли Сибири и Русской Америки», где между делом упомянул о ярмарке в Виктории, как о явлении давно устоявшемся, привычном, известном среди природных жителей. Брошюры свободно лежали в кофейнях и пабах. Но вопреки моим ожиданиям труд вызвал слабый резонанс.

Решив, что мой уровень языка недостаточен, а слог не соответствует понятиям лондонцев о жаренных фактах, я нанял профессионального памфлетиста и с его помощью выпустил трёхстраничный трактат «К вопросу о русских мехах», где с сарказмом и прибаутками высмеивал автора предыдущей работы, обвинял его в некомпетентности и разносил в пух и прах его выкладки. Такой подход привлёк куда больше внимания.

Оба документа, как и газетные заметки не давали точных координат Виктории и вообще не упоминали о нашей столице, как о городе. Из контекста можно было подумать, что это форпост, небольшое поселение, фактория, куда стекаются индейцы со шкурами и жаждой обменять их на зеркальце или нитку бисера.

Материалы ссылались на множество вымышленных имён, на легендарного Кука с Берингом и на рассказы господ Ханны, Стрэнджа и прочих шотландцев. Разыскать первых было невозможно, известные мореплаватели ушли в вечность, поэтому заинтересованные буржуа начали искать выход на тех, кто первыми решили поторговать мехами. Одни однако были далеко — в Макао, Бомбее, а то и вовсе бороздили океаны. И лишь один человек, на которого ссылались в статьях, оказался доступен. Его звали Миллер и судя по упоминаниям в статьях, он знал всё о торговле мехами на северо-западном берегу.

На самом деле упомянутый господин ни разу не выходил в море дальше Пролива. Миллера мне посоветовал Слэйтер и после недолгого разговора он был нанят мной для поддержания операции.

Когда на него вышли люди, желающие получить информацию из первых рук, Миллер стал надувать щёки, каков и был наш уговор. Он охотно подтверждал высокую маржу в торговле каланом, но намекал, что полную информацию придержит для себя самого и своих компаньонов.

— Я собираюсь снарядить большое судно с товаром, господа, и отправиться к тихоокеанским берегам Америки.

— А как вы собираетесь обойти монополию достопочтенной компании? — спрашивали его. — А ведь еще есть компания Южного моря!

— Один из моих компаньонов, сэр Джон Ламберт, обещал договориться с обоими компаниями и получить от них лицензию.

Всё так. Не увидев ни пенни прибыли от «каперского» предприятия, Ламберт получил от меня в качестве компенсации некоторое число прекрасных мехов (соболь, речной бобер, медведь) и согласился поддержать легенду. Тем более, что это была не совсем легенда — предприятие действительно могло принести прибыль.