Начальник Америки (СИ) - Фомичев Сергей

— Приходилось собирать из небольших листов, — пожаловался Лёшка. — Пока прокат не позволяет достигнуть нужной прочности и стальные листы мы отбиваем молотом.

Он открыл массивную дверцу на торце основного котла. Внутренний объем был разделен перфорированными стальными полками.

— Сюда мы загружаем заготовки из сырого дерева. Доску, брус.

Он закрыл дверцу, прошел дальше и показал на трубу с массивным бронзовым краном.

— Через эту трубу запускаем перегретый пар от вспомогательного котла и держим высокое давление около часа. Затем сливаем воду через вот этот кран внизу, и вновь запускаем пар, но уже обычный. Через этот разбрызгиватель подаем на стены цилиндра холодную воду. Это приводит к конденсации пара, как в машинах Ньюкомена. Внутри котла образуется вакуум.

— Что образуется? — переспросил Колычев.

— Безвоздушное пространство. Разреженное. Пустота.

— Но зачем?

— Чтобы из дерева выходила влага и вредные вещества, поддерживающие гниение, — пояснил Тропинин. — Как верно сказал Аристотель, природа не терпит пустоты. А заполнить её могут лишь жидкости, что находятся внутри дерева.

Капитан кивнул, хотя вряд ли понял объяснение.

— Затем мы сливаем сок, — продолжил Лёшка. — Открываем ещё один клапан и запускаем в котёл разогретый каменноугольный дёготь.

— Каменноугольный?

— Он дешевле древесного и действует… э-э… лучше. Мы стремимся сделать шхуны дешевле и не обшиваем их медью, — пояснил Тропинин. — Пропитанные смолой обшивные доски защищены от гнили, менее ломки, не разбухают от воды, но и не высыхают. Кроме того, это ускоряет сборку. Нам не требуется больше смолить и красить корабль вручную перед спуском на воду. А раньше это занимало неделю на каждый слой.

Колычев кивнул.

— В результате получаются вот такие доски, — Тропинин взял со стола мастера отрезок бруса и протянул капитану. — Как можно увидеть на срезе, смола или деготь проникают в тело бруса с каждой стороны примерно на дюйм. А доска пропитывается полностью. Это дает защиту от гниения на много лет.

— А от червя?

— Нет, только от гниения, — Тропинин покачал головой. — От червя помогает, но мало. Для этого нужны окислы металлов — меди, цинка, мы пытаемся их вводить в смесь, но пока не нашли правильных пропорций и способов.

Затем Лёшка провел нас по примыкающим к конвейеру цехам, откуда потоки деталей стекалась к сборочной линии, точно мелкие ручейки к реке. Шаблоны на огромных верстаках представляли собой намертво укрепленные габариты из железных полос. Рабочие укладывали внутрь дюймовые дощечки, точно кирпичи в кладку. Затем через прорези в полосах наживляли гвозди. Так получался шпангоут. Другие детали делали сходим методом.

— Ошибиться трудно, — прокомментировал Тропинин. — Даже индеец, только что вышедший из леса, справляется с такой работой уже через неделю.

Затем мы забрались на вышку с которой просматривался весь конвейер. На верхней площадке стояли кресла, стол, над головами был устроен навес, а оконные проемы оказались открытыми, не застекленными. Обычно здесь сидел дежурный гранд-мастер с помощником, а ярусом ниже несколько мальчишек, готовых бежать с запиской на тот или иной участок.

На этот раз к гранд-мастеру (им оказался Захар Бубнов) присоединились мы, так что места едва хватило и помощника попросили спуститься к мальчишкам. Слуга подал кофе и печенье. Тропинин положил перед собой часы, откинул крышку, затем выставил из-под навеса пистолет и выстрелил.

Тут же из первого цеха по рейкам на тележках спустился киль с уже прикрепленными штевнями, разметкой под шпангоуты и степсами (или гнездами по нашей терминологии) под установку мачт.

Из бокового цеха кран подал первый из шпангоутов. Он был уже в сборке с бимсом причем с бимса свешивался отвес, ориентируясь по которому, несколько рабочих точно установили конструкцию в паз, а затем забили несколько нагелей. Тот же кран подал второй шпангоут и третий. Мастер с медальоном на цепи проверял расстояние с помощью контрольного шаблона и давал разрешение рабочим на забивание очередного нагеля.

Дело двигалось быстро. Не только светлейший Потёмкин или де Рибас умели пустить пыль в глаза в восемнадцатом веке. Шхуна обрастала ребрами, бортами, палубой, причем борта монтировались с русленями, бархоутом и буртиками, а сегменты палубы имели готовые люки с комингсами, битинги, брашпили, нактоуз, лебедки для поднятия парусов и прочие механизмы и дельные вещи. Шхуна переходила от цеха к цеху и понемногу спускалась вниз по склону, а на смену ей на конвейер уже выползал новый киль.

В отличие от Потемкина, который делал фрегаты заранее и лишь спускал их на глазах удивленной публики, Тропинин смог показать сборку в реальном времени и это особенно поразило Колычева. Даже я, зная что нас ждет, был заворожён слаженной и быстрой работой сборщиков, а Колычев и вовсе отставил в сторону чашку и наклонился, как болельщик перед телевизором, когда в футбольном матче ожидался красивый гол. На самом деле шли часы, но казалось, будто сборка идет минуты.

Борта не имели ни одного изогнутого фрагмента и набирались словно самолет F-117 из одних лишь прямых панелей. Это стоило шхунам узла хода, по утверждению Тропинина, а также делало нос более тяжелым и почти непригодным для размещения людей или груза — там находилось чудовищное переплетение массивных шпангоутов, стрингеров, брештук и других силовых элементов даже не имеющих названия. Эта часть набора собиралась отдельно и монтировалась на киль и форштевень единым блоком. Полдюжины рабочих растягивали веревками груз, пока кран опускал носовую часть в нужно место. Ещё столько же караулили у пазов и стыков чтобы закрепить конструкцию, когда пазл сойдется.

Пока одни рабочие конвейера возились с носом, другие навешивали баллер с рулем, прокладывали штуртросы, а потом ещё один кран подавал поверх всего этого хозяйства уже собранную казёнку — с перегородками, иллюминаторами, люками.

На последнем этапе сборки на корпус ставили бушприт и мачты с уже готовыми гафелем и гиком, закрепляли ванты, штаги, другой такелаж. Но здесь его ставили по упрощённой схеме — достройкой и отладкой занимались позже, уже на плаву.

Мастер, отвечающий за ход сборки конкретного экземпляра, всё это время шел вместе с шхуной и отмечал на особом листе выполненные операции. В завершении он прикладывал раскалённое клеймо к кормовой доске. «02016» — значилось под вензелем верфи. Тропинин штамповал шхуны как немецкие подводные лодки, имена придумывали владельцы. Первые две цифры означали серию, следующие три — номер.

— Мы ставим клейма поменьше на шпангоуты и киль, что позволит узнать шхуну, если её захватят пираты.

— Пираты? — удивился капитан.

— Морские разбойники, — пояснил я.

— Я знаю что такое пираты, — с легким раздражением заявил Колычев. — Приходилось встретить берберийскую галеру. Но откуда пираты здесь?

— Не исключено нападение кого-то из конкурентов, — ответил я. — Люди здесь суровые, не брезгуют и разбоем, если решат, что им сойдет с рук. Но в основном мы имеем в виду китайских пиратов. Они кишмя кишат на подходах к Кантону, и южнее, у берегов Вьетнама, и восточнее, возле Формозы и даже Кореи.

Мы успели дважды перекусить, когда наконец, первая шхуна сползала в воду, а рабочие веревками отбуксировали её к пристани, в то время как другие вытаскивали из воды колесные тележки, чтобы затащить их наверх. Тем временем из первого цеха появился третий киль.

— Этот последний на сегодня. На большее сейчас нет покупателей, — виновато сказал Лёшка. — Одну заказали зверопромышленники, а две пойдут вот ему.

Он показал на меня. Пришлось признать:

— Я имею в долю в верфях и привилегию приобретать суда по внутренней цене.

— И сколько же это выходит?

— Три тысячи рублей или полторы тысячи астр.

— Так дёшево? — удивился капитан.

— Серебром, не ассигнациями. Но зато цена включает всю основную оснастку.