Начальник Америки (СИ) - Фомичев Сергей

— У нас обычно несколько сотен зрителей собирается, — пояснил я ему. — Будем брать по одной астре с носа. И команды прокормим, и содержание стадиона.

Футбол стал только началом. Он был хорош как зрелище, но подобно другим спортивным играм имел и множество ограничений. Чаще чем раз в неделю матчи проводить не имело смысла. Тропинин пообещал подумать над качелями-каруселями и более сложными аттракционами вроде американских горок. Я же решил сформировать клубную культуру и, после изучения европейских тенденций, остановился на бильярде, дартсе и боулинге или вернее кегельбане, которые мы могли организовать почти в каждом кабаке.

На заднем дворе заведения Тыналея раньше располагалась винокурня. Но теперь её перенесли в пригород, так как места для расширения бизнеса в городе не хватало. Бывшие сушилки для солода перестроили в боулинг. Тропинин быстро наладил производство деревянных кеглей на токарном станке с копиром, а вместо шаров использовались пушечные ядра. Разумеется, никакой автоматики. Кегли расставляли вручную мальчишки, заодно подрабатывая себе на карманные расходы. С дартсом и бильярдом получилось ещё проще.

Имелся у этих игр и недостаток — сами по себе они не приносили большого дохода, хотя и способствовали потреблению алкоголя с закусками.

Раньше я уже задумывался над открытием казино. Оно интересовало меня как способ выпустить денежные знаки без риска попасть на виселицу. Но и в плане изъятия свободных средств населения азартные игры мало чему уступали.

Вот только это штука сродни наркотикам. Я помнил, как на заре игровой индустрии люди подсаживались на азарт и тащили в ломбарды всё нажитое поколениями предков, чтобы скормить монетки одноруким бандитам. Сперва автоматов было немного и кушали они двадцатикопеечные советские монеты, но аппетиты росли, а игра превращалась в монстра.

Я не желал такой судьбы никому и приступил к делу со всей осторожностью. В моем заведении будут ограничены ставки, запрещена игра в долг или прием в залог вещей. Азартные игры находились под запретом в Империи, поэтому я не спешил с рекламой и яркими вывесками. Пусть люди узнают о злачном месте друг от друга, это добавит флёр таинственности и привлечет клиентуру.

Тем временем жизнь в Виктории шла своим чередом. К моему облегчению Расстрига решил не возвращаться к обучению детей. Он даже не особо обратил внимание на новый алфавит, внедренный за время его отсутствия, а к реформированному календарю привык, похоже, еще в Бенгалии. Не заметил он и прочие новшества. Скорее всего потому, что паства занимала все его помыслы.

Уже через пару недель численность секты удвоилась. Не в последнюю очередь благодаря притягательности экзотических юных дев. Местные молодые парни, как русские, так и туземные, вертелись вокруг них, точно стая касаток у туши кита. И единственным местом, где юноши и девушки могли сидеть рядом, были проповеди, устраиваемые в большом и красивом шатре на Поляне.

Парни сперва просто «заглядывали на огонек», затем попадали под влияние царившей там атмосферы, исполняемых вместе песен, похожих на псалмы или гимны, наконец, начинали прислушиваться к словам и волей-неволей попадали в паутину убедительных речей Учителя.

— Плевать, — сказал я на это Тропинину. — Пожертвований он не требует, отречения от светской жизни тоже. Пусть себе несет если не разумное, то доброе и вечное.

— Пока не требует, — хмуро заметил Тропинин. — Вопрос времени, когда не ему, так его последователям придет в голову слегка разбогатеть.

Меня больше занимало противоборство с Колычевым или вернее с Царевым, потому что сам капитан предпочитал оставаться в тени. Как и всякому индивидуалисту, мне становилось не по себе, когда за руль хватались другие.

— К рулю явно тянется слишком много рук, — бормотал я под нос, составляя планы контрнаступления.

С выборами всё прошло как по маслу. Надо отметить, что в буржуазия в восемнадцатом веке как правило не стремилась опустить задницы в руководящие кресла. В республиках. конечно, заправляли магнаты. Однако, там где на долю буржуазии приходилось лишь самоуправление, добровольцев появлялось немного. В некоторых городах Британии, насколько я знал из газет, даже штрафовали за отказ от занятия должности. Общественность поручила — будь добр тянуть лямку. Но для Виктории это было ещё делом новым, что вызвало у людей поначалу некоторый энтузиазм.

Народными представителями выбрали мистера Слэйтера от Ярмарки, индейца по имени Шкекел от Туземного городка (позже оказалось, что это не имя, а слово собственно и означающее представителя, но переигрывать никто не захотел и слово, как случается часто, прилипло к индейцу в качестве прозвища), Архипова от Сити, то есть Старого города, Захара Бубнова (сманенного кораблестроителя из Охотска) от Сонги или иначе Правого берега.

Четверка избранников собралась в атриуме «Императрицы» и, подняв стопки за новое дело, быстро выбрала квартирмейстером приказчика бичевинской империи Кытманова. С чувством выполненного долга делегаты собрались приступить к прощальной вечеринке, чтобы наутро разбежаться по своим делам, но тут пришел я и выложил перед господами депутатами повестку на ближайшие лет десять.

Между тем Кытманов резво взялся за дело. Обошёл дома обывателей, составил график, распределил тяготы равномерно среди всех жителей города. Казаки теперь меняли «прописку» раз в неделю. Это, однако, не сильно сняло напряжение, напротив, число недовольных только росло. Недовольны оказались и казаки. Частая смена адреса действовала на них как стробоскоп.

В этот момент Царев нанес ещё один удар и на этот раз он затронул не только частную жизнь, но саму основу нашего процветания — торговлю мехами.

Казна Колычева истощалась и пополнить её привычными средствами он не мог. Хотя пошлины на звериный промысел и относились к ведению коммерц-коллегии, зверопромышленники платили их на входе в империю, то есть на Камчатке или в Охотске, но никак не за её пределами.

С другой стороны, продавая меха в Кантоне или Макао мы, как подданные Ея Величества, нарушали таможенное уложение. Тут имелось серьезное юридическое противоречие и оно, как многое на фронтире, решалось согласно поговорке — «Кто смел, тот и съел».

Платить пошлину добровольно дураков не нашлось, а чтобы изъять у нас хоть какие-то средства Колычеву требовалось иметь репрессивную систему, которой в распоряжении капитана не оказалось. Дюжина казаков на таковую никак не потянет. Их не приставишь к каждому кораблю, складу или фактории.

Не то, чтобы Царев не попытался. Однажды мы увидели казачий пост на торговых пирсах.

— Велено отдавать в казну каждую десятую шкуру со всех кораблей, что отправляются с мехами в китайские порты, — заявил старый десятник.

— Как ты узнаешь, куда отправляется шхуна? — спросили его.

— Велено брать со всех.

Принять решение не то же самое, что добиться его исполнения. Американский берег простирался на тысячи верст, и наши корабли могли отправиться в Кантон с каждой из них. Можно поставить надзирателя в гавани, но не в каждом заливе или устье на побережье.

Следующим утром шхуны меховых дельцов снялись с якорей и перебрались в Эскимальт. Обойти жиденький пикет Царева не составило труда, другое дело, что его самоуправство бросало сообществу вызов. Люди уже почувствовали себя хозяевами и вновь надевать хомут не желали.

Колычева я подловил на набережной за вечерним променадом. В кабаки и рестораны он не ходил, то ли экономя личные средства, то ли не желая оказаться в окружении не слишком дружелюбных простолюдинов. Но по набережным при свете газовых фонарей гулял охотно. Всё же чем-то его зацепила наша цивилизация.

— Зря вы так, — казал я капитану. — Для империи здесь масса польз и без отбирания глупых пошлин. Само существование освоенных земель — огромная польза.

— Если они не приносят дохода казне, то какая же с них польза?