"Фантастика 2023-154". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Барон Алексей Владимирович

Гном оскалился. Достал кривой широкий нож, провел перед глазами Паолы. Та зажмурилась.

— А если я сейчас начну из твоей нежной кожи ремни резать или твое красивое личико уродовать, то же самое повторишь?

— Да! — Паола не дала себе времени представить, к чему приведет упорство. — Да, да, да! И Всевышний тебя покарает, а может, и твои боги тоже! Ты нас назвал вероломными, на себя погляди, союзничек!

Жесткие пальцы клещами стиснули подбородок, вздернули вверх. Задохнувшись от ужаса девушка вскинула руки. Отталкивать гнома было, разумеется, глупо. Он всего лишь стиснул в кулаке оба ее запястья — показалось, кости вот-вот хрустнут, — а потом блестящее лезвие ножа мелькнуло перед глазами и опустилось вниз, и плечо ожгло внезапной рвущей болью, а потом — надсадно, выворачивая жилы, дернуло.

Паола заорала.

Она даже не попыталась сдержаться, показать гордость. Забилась, тщась вырваться из железной хватки, выворачивая руки до хруста, до рвущей боли в жилах. Ни одной мысли не осталось в голове, только паника, темная, безрассудная паника. Но откуда-то она знала: так надо. Все правильно. Кричи, милая, громче.

Гном прижал ее к лавке, наклонился к лицу:

— Мало прият…

Договорить не дал Гидеон. От вопля крылатой девы рыцарь сорвался с места — и прыгнул на ее мучителя как был, со связанными руками. Сшиб с ног. Два тела покатились по полу. Одно худощавое, гибкое, в драной рубахе, давно утратившей первоначальный белый цвет, измаранной застарелыми кровяными пятнами. И другое — массивное, громоздкое, похожее на огромный угловатый валун, укутанный в волчью шкуру. Такого бей, не бей — один толк, разве что кулаки об него расшибешь. Очень быстро горец подмял почти беспомощного пленника. Широкая узловатая ладонь стиснула горло рыцаря, тяжеленный кулак врезался ему под челюсть. Гидеон дернулся и обмяк. Паола вскочила, но гном уже обернулся к ней, прыгнул — и от короткого резкого удара девушка отлетела к стене пушинкой, с ужасом ожидая услышать хруст ломающихся крыльев, а может, и хребта.

Оборонил Всевышний, обошлось. То ли на деле гном бил вполсилы, то ли крылья смягчили удар. Паола сидела на полу, хватая ртом воздух, и медленно осознавала, что — вот уж чудо! — у нее ничего не сломано и даже не особо зашиблено. Лишь плечо, там, где горец поранил, все еще дергает, пульсирует горячим, и вокруг медленно промокает, липнет к коже ткань шерстяного платья.

— Только шевельнись, — прошипел гном. — Пожалеешь, что на свет родилась.

Вернулся к Гидеону, стянул ему ноги ремнем, фыркнул презрительно:

— Глупая выходка.

Оттащил пленника в дальний от Паолы угол, прислонил к стене — сидя. Голова Гидеона беспомощно свесилась. Из носа частыми, крупными, как горох, каплями текла кровь.

— Ты убил его, — срывающимся голосом прошептала Паола.

— Очухается, башка крепкая. Как у всех дураков. А ты…

Паола всхлипывала, не в силах больше сдерживаться. Ее трясло — не от боли, от страха. Самым краешком сознания, тем, что так и остался спокойным в этом безумии, она понимала, насколько жалкой сейчас выглядит. Ну и хорошо.

— Лучше скажи правду. Иначе будет хуже, ведь это только начало. Поупрямилась, хватит. — Гном помолчал немного, ответа не дождался и добавил: — Или хочешь продолжать?

— Да все я вам сказала! Все! Ну что я еще могу сделать, что придумать, если вы правде не верите! Чего вам еще надо?!

Горцу, похоже, не нравились ее слезы. А может, все-таки противно было пытать беспомощную девушку? Он ответил спокойно и даже почти ласково:

— Нам надо самую малость. Доказательства.

— Господи, какие?! Как, чем я могу доказать?! Если уж вам подписанных Гильдией грамот и то мало?!

Гном в ответ пожал плечами:

— Ничем не можешь. Нет у вас никаких доказательств, кроме твоих дурных воплей. А грамотами твоими только подтираться. Бумажульки, тьфу.

Паола нащупала кончиками пальцев рану, дернулась, вскрикнув. Что этот гном клятый там делал, правда, что ли, кожу снять пробовал?! Послала в пальцы волну целительной силы — верней, попыталась послать. Закружилась голова, потемнело в глазах. И девушка самым постыдным образом сползла в обморок.

Но та крохотная часть ее разума, что глядела на происходящее со стороны, успела подумать: вот и хорошо. Правильно.

Долго валяться в беспамятстве ей не дали. В лицо ударила ледяная вода, колючие струйки потекли по шее, обожгли грудь, плечи.

— Открой глаза, — велел гном. — Или окуну тебя с головой.

Девушка всхлипнула, подняла руку — обтереть лицо. Плечо прошибло болью, и тут же тело забилось крупной дрожью. Паоле казалось, вся она смерзлась в ледяной ком, в мире остался только холод, холод и страх. Заскулив побитым щенком, она попыталась отползти от горца подальше, но куда тут было ползти? И так уже в самый угол забилась. Сквозь слезы горец виделся смутным серым пятном, но это пятно было близко, слишком близко! Придвинулось еще ближе, почти вплотную — и Паола завыла, не в силах даже закрыть глаза, не смотреть, не видеть…

Две быстрые оплеухи мотнули голову вправо-влево. Еще. И еще. Паола замолчала, хватая ртом воздух. В ушах не то что звенело — колокола били. Голос гнома едва пробился через этот победный, торжествующий звон:

— Правду, ну!

— Я правду говорю! — заорала Паола. — Правду! Правду! Отойди, отстань, мне больно, я боюсь, я ничего больше не знаю, я все, все сказала! Скотина! Подлый ублюдок!

Еще один удар разбил губы в кровь. Паола задохнулась, прикусив язык. Рот быстро наполнялся горячим, соленым, потекло по подбородку, закапало на платье…

— Умолкни.

А ведь вполсилы бил, поняла вдруг Паола. Если даже не в четверть. И зубы все целы… кажется.

— Ты слишком громко орешь. «Ублюдка» прощаю, но только в этот раз.

Отошел, вернулся с ковшом воды:

— Держи. Умойся.

Руки так дрожали, что вода расплескалась, промочила платье на коленях. Паола окунула в ковш край плаща, приложила к лицу, запрокинула голову. Прислонилась ноющим затылком к стене. В висках стучало, горло саднило, челюсть раскалывалась от боли. Ублюдок, мысленно повторила Паола. Ублюдок-ублюдок-ублюдок.

Стало легче. Совсем немного.

Завернуться бы сейчас в одеяло, сжаться в комок и лежать, лежать…

Лучше бы метель убила.

Им не выбраться отсюда. Не доказать… ничего не доказать. Горцы не простят. И никто не поможет.

Гном ушаркал куда-то, а может, просто отошел. Паола вслушивалась в тишину, и чем дальше, тем больше эта тишина окутывала ее, убаюкивала, манила. Всех звуков — тихое, едва уловимое дыхание Гидеона да шорох ветра над крышей. Снова, наверное, метель. Зря они сюда сунулись. Снежные земли не для людей.

Медленно, но верно надежда уступала отчаянию. И только одно продолжало держать Паолу, заставляло судорожно цепляться за выбранную ими ложь, за жалкий облик вопящей от боли глупой девчонки, за это мысленное «ублюдок». Упрямство. Тупое троллье упрямство, которое так и не выбила из нее мама, с которым напрасно боролся Ольрик, которое сама Паола считала главным своим грехом. Да здравствуют грехи, помогающие нам выжить. Или, может, умереть с честью — если можно, конечно, применить высокое слово «честь» к…

Бесцеремонные руки оторвали от лица мокрую тряпку. Паола с усилием приоткрыла глаза. Качнулось перед лицом серое, взлохмаченное…

— Есть хочешь?

Сама не разобрала, что пискнула в ответ, но гном, видно, и не ждал внятного ответа. Сунул в руку ломоть хлеба — мягкий, теплый.

— Ешь.

Живот судорожно сжался. Паола сглотнула слюну. Откусила осторожно: челюсть еще ныла. Бо-оже, она и не знала, что так зверски голодна! И то, когда ела последний раз? Сколько вообще времени прошло?

Хлеб закончился слишком быстро. Паола поднесла к лицу все еще дрожащую ладонь, вдохнула запах… Слезы закапали крупным горохом. Господи, спаси нас, в отчаянии подумала Паола, у меня не осталось сил, совсем! Жалкий кусок хлеба сломал верней допроса с пыткой. Господи, за что нам все это? Почему? Кто тут виноват — мы, они, война? Почему, как так вышло, что, куда ни сверни, все равно окажешься бесчестной?