"Фантастика 2023-154". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Барон Алексей Владимирович

Дальше… вряд ли Паола смогла бы внятно рассказать о том, что было дальше. Все смешалось. Полоснувший по глазам блеск лезвия, волна леденящего страха, и сразу следом — огонь. Боль. Крик Гидеона. Ее взмах крыльями — вслепую, на звук, почти бессознательно. Дерись. Сражайся, не оглядывайся на меня. Вой — она надеялась, что врага. Кажется, она и сама кричала. Кажется, это помогало не бояться. Острая, едкая вонь — паленые листья, паленые волосы, горелая плоть. Гидеон: выпад, кончик меча чиркает по черному кожистому крылу. Крылу? Зеленый камзол расползается черными дырами, дымится. Огонь. Боль. Страх. Крик. Дерись! Хрип. Тьма застилает глаза. Соберись, держись! Держи его, ему драться! Волей Неба, именем Всевышнего… Вой, хрип. Тишина.

— Паола. На, выпей.

Рука под затылком, холод стекла у губ. Глоток. Мятный холод, льдистый огонь. Дышать. Открыть глаза.

О Господи.

Неровные пятна ожогов на лице, опаленные брови. От кривой улыбки едва прихватившая ожоги корочка трескается, подергиваясь мелким бисером сукровицы.

О Боже, только не это.

— Я… такая же?

Мгновение непонимания, ухмылка:

— Уже нет. Больно?

Сесть. Под ладонями — горячие угли и пепел. Вдруг ни с того ни с сего начинают позорно трястись губы.

— Где болит, Паола? Ну же, говори!

— Не знаю. Ничего. Просто…

Он обнимает ее и подставляет плечо, и слезы прорываются наружу, да ладно бы просто слезы, а то ж всю трясет, трусит, колотит самым позорным образом. Детский рев с подвываниями, тьфу! И остановиться сил нет.

— Перепугалась?

— Я… я даже не поняла, сколько их было…

— Двое. Всего двое. — Рука Гидеона теплая, сильная, уверенно гладит спину, задерживается в волосах. — Колдун и жезлоносица.

— Ты их…

— Ну конечно.

— Оххх… Да, перепугалась — не то слово. Откуда зелье?

Эликсиров им с собой не давали: боевым отрядам нужнее.

Гидеон мотнул головой:

— У той взял. — Помедлив, добавил: — А если б она не зелья хлебнуть решила, а ударить, мертвыми были бы сейчас не они, а мы с тобой.

Паолу затрясло. Теперь, когда все закончилось, поняла вдруг: первый настоящий бой. Все, что раньше было, — так, ерунда. Этого врага, настоящего врага, она раньше не видела.

— Помоги встать.

— Уверена?

— Сидя исцелять не умею, а тебе нужно.

От единственного взмаха крыльями закружилась голова. Как будто сил вовсе не осталось. Да что ж это с ней?!

— Отдохни. Отдышись, я уже почти в порядке.

— Да с чего мне отдыхать?!

— Опомнись, Паола, милая, ты же весь бой меня держала! Я ж цел почти! Ты на лицо не гляди, это мелочи! Сюда глянь!

Слова замерли на губах: рыцарь протянул вперед руки, повертел ладонями перед лицом Паолы. Дырявые, обугленные, в пятнах крови рукава — и чистая, молодая розовая кожа в прорехах.

— Я… что? Это что, я?..

— Сядь уже. — Гидеон вздохнул, усадил ее и отошел. Наклонился над какой-то грудой… труп, вдруг поняла Паола, это труп. А вон — второй.

Во рту стало кисло. Паола согнулась пополам, кашляя, тщетно пытаясь подавить рвотные спазмы. Ее выворачивало наизнанку долго, мучительно и мерзко. Подошел Гидеон, протянул флягу. Она кивнула: сил говорить не было.

— Гляди, сколько я всякого у них выгреб.

Гидеон сделал вид, что ничего особого с ней не произошло. Паола была благодарна рыцарю за деликатность, и даже мерзость обыскивания трупов показалась вдруг вполне приемлемой. Это же враги, верно? Они вместе рассортировали добычу: свиток с заклинанием — отдать магам, флаконы с эликсирами — пригодятся, кольца…

Паола отогнала навязчивую мысль о том, что кольца наверняка сняты с убитых. Ссыпала их в ладонь Гидеону: за еду и ночлег всегда расплачивался он. Встала, сказала тихо:

— Пойдем?

Когда они отошли достаточно далеко, когда сердце Паолы перестало колотиться, словно пытаясь пробить грудь насквозь, а навязчивое желание забиться в укромный уголок и пореветь исчезло, Паола окликнула рыцаря:

— Гидеон?

— Да?

— Прости.

Он обернулся резко, будто в драку:

— Всевышний, за что?! Ты о чем, Паола?

— Я вела себя… не знаю, как чувствительная барышня какая-то! Позорище.

— Перестань. — Гидеон уже отвернулся и шел дальше, но в его голосе Паоле почудилась улыбка. — Это твой первый серьезный бой, чего ты хотела. У всех так.

Паола вздохнула и поплелась следом за рыцарем. Она совсем не была уверена, что второй серьезный бой не опозорит ее еще сильнее. Но думать об этом сейчас, наверное, все-таки не стоило.

Приют нашелся через несколько часов пути, на опушке леса — чахлого, прижатого к земле постоянными холодными ветрами. Темная, застланная корьем и поросшая мхом крыша почти сливалась с землей. Мимо бы прошли, если бы не запах дыма, распаренной на углях каши и горячего молока. В тесной хижине обитали бабка-травница, согнутая годами, темнолицая, больше похожая на гномку, чем на человека, и девчонка-ученица, быстрая, ловкая и, насколько позволял разглядеть скудный вечерний свет, миловидная скорее по-детски, чем по-девичьи. Паоле показалось, они не были рады гостям. Ну, что ж, впустили, и спасибо.

Гидеон ругнулся шепотом, зацепившись за свисавший с балки полынный веник. Буркнул: ишь, мол, нечисть отгоняют, на себя бы глянули. Сунул бабке в руки мешочек из дорожных припасов:

— Приготовь.

Сел на лавку, устало вытянул ноги. Бабка закопошилась у очага.

Паола растерянно оглядывала тесную утробу хижины. Приткнуться негде! С балок свисают пучки трав, в углях рядом с кашей томится горшок с чем-то явно несъедобным, темным, булькающим и чавкающим, как липкая грязь.

— От спины, — проскрипела бабка, заметив взгляд гостьи.

Счастье еще, подумала Паола, что над очагом вытяжка устроена, да хитро, не иначе, гномьи навороты. Это «от спины» навряд ли приятно пахнет.

Захныкал ребенок. Паола вздрогнула: так их здесь, в этой халупке, не двое, а трое? То-то пускать не хотели. Ну да, вон она, люлька, в углу за очагом.

Девчонка спустила кофту с плеча, достала малыша и ловко пристроила к груди. Гости ее не смущали. Ребенок чмокал, посапывал, елозил сжатым кулачком по белой коже, а Паола с трудом удерживалась от вопроса: тебе самой-то лет сколько?! Бабка, видно, поняла, буркнула, пожевав губами:

— Высокие господа не спрашивают, хотят ли смердки позабавиться.

Паолу бросило в жар. Конечно, крылатую деву никто тронуть не посмеет, но… не всегда она была крылатой, не всегда жила в спокойной тишине гильдейской школы. У нее была мать, с которой когда-то так же «позабавились». И не было отца.

Но, вздумай она сейчас сказать этим женщинам, что понимает, они не поверят. Им не объяснить.

Им не нужны ее объяснения, ее сочувствие. Сейчас она — тоже из «высоких господ», и кому какое дело, по праву рождения или по дару Всевышнего.

Паола подобралась ближе к огню, окунула ладони в теплый воздух. Сказала тихо, заметив косой бабкин взгляд:

— Холодно у вас тут.

— Пусть холодно, зато тихо, — ответила вместо бабки девчонка. — Чужие не заглядывают.

— Вроде нас? — хмыкнул Гидеон.

— И вроде вас тоже. И другие… всякие.

— Так уж и никто?

— Чужих — никто. — Девчонка встала, уложила наевшегося малыша в люльку. Усмехнулась. — А кто мне свой, того тебе, господин рыцарь, знать не надобно.

— Тебя звать-то как?

— Не важно.

Малыш захныкал. Бабка зыркнула на ученицу, буркнула:

— Разболталась, девка. Укачивай теперь.

Люлька мерно заскрипела, покачиваясь. Внезапная тоска охватила Паолу, резанула по сердцу.

— Ой-баю-баю, тебе песенку пою, спи, малыш, усни, в темну ночку не смотри…

Молодая мать, по-детски миловидная, наверняка младше самой Паолы года на два, на три, тихонько раскачивалась вместе с люлькой. Мурлыкала под нос:

— Ой, да темна ночь, зло да страх, бегите прочь, ой-баю-баю, тебе песенку пою…

Малыш сопел все ровнее, может, и спал уже, но девчонка пела и пела, и почему-то от ее колыбельной отступала тоска: