Глиняный бог - Анатолий Днепров

— Что это за голая свора? — спросил он.

— Мы с базы…

— Почему такой дикий вид?

Майор объяснил ему, все, как было.

— Только что мы расстреляли виновника диверсии, кота Джойса.

— Совершенно верно, полковник. Это и была моя гипотеза, — произнес какой‑то гражданский, высовывая голову из‑под брезента. — Скажите, этот кот всегда был в лагере или иногда исчезал?

— Иногда он куда‑то уходил… Как и все коты…

— Ку–да‑то! — иронически произнес полковник. — Вы знаете куда? В двух милях от вашего лагеря, среди холмов, есть овраг, куда местные рыбаки сваливают рыбу, забракованную по причине радиоактивности. Нашей комиссии удалось установить, что за время вашего пребывания туда выбросили несколько десятков тонн рыбы, отравленной радиоактивным цезием.

— А при чем тут Джойс?

— А при том, что когда ему надоедал ваш консервированный харч, он шел и жрал радиоактивную рыбу. Жрал вместе с цезием и превратился в мощный источник гамма–лучей. Этот цезий накапливается в организме животных. Период полураспада у него шесть лет.

Полковник был очень доволен, что так популярно объяснил, почему заболевали и умирали наши ребята.

— А почему рыба оказалась отравленной цезием? — вдруг спросил кто‑то.

— Неизбежное следствие испытаний атомных и водородных бомб. Бомбы нужно испытывать. Для укрепления нашей национальной обороны. Загрязняются океаны.

Естественно, загрязняется и рыба. Мы непременно заявим здешнему правительству решительный протест по поводу того, что оно разрешает так безответственно обращаться с негодным уловом.

Последнюю фразу полковник произнес очень важно.

Затем он сел в грузовик и приказал шоферу разворачиваться.

Нашей комиссии делать здесь больше нечего, — сказал он. Возвращайтесь в лагерь. Завтра на вертолетах вам доставят все необходимое. А сегодня потряситесь под дождем. Надеюсь, это заставит вас поумнеть и укрепить дисциплину.

— Эй, мистер! — крикнул кто‑то из наших, когда грузовик тронулся.

— А почему от радиоактивности не издох сам Джойс?

— А черт его знает. Кошачий организм, видимо, более живучий. В этом пусть разбираются ученые. Это не наше дело.

Мы пошли обратно и вскоре дошли до того места, где был расстрелян Джойс. Все мы поворачивали головы в ту сторону, где среди мокрых кустов валялся его всклокоченный черный труп, излучавший во все стороны смертоносные лучи.

И каждый из нас думал: “А может быть уничтожать нужно было не Джойса? Или, во всяком случае, не его одного?”

Впрочем, этого никто вслух не сказал.

ЛУННАЯ СОНАТА

Над космодромом разнесся голос диспетчера:

— Пассажирам, отправляющимся в сторону Луны рейсом два ноль семь, занять место в роллере. К старту корабля машина отходит через пять минут.

Объявление повторили три раза. Ольга посмотрела мне в глаза-

— Ну же, Владо! Будь хоть чуточку веселее!

Ее лицо сияло от радости. Оно просто излучало свет, точно так, как тогда, когда я первый раз увидел ее рядом с “Людвигом”.

Товарищи повернулись к нам спиной и образовали плотный круг. Они решили, что нам пора прощаться по–настоящему… Я крепко сжал руку Ольги и стал смотреть через ее плечо на зеленый горизонт, где возвышалась серебристая громада корабля. Его острый нос был обращен прямо к Солнцу, и просто не верилось, что именно в полдень он отправляется на Луну…

— Скажи, что мы будем друзьями, Владо, — прошептала Ольга.

— Что‑то вы долго! И вдобавок шепчетесь. Герка, не жми так сильно мне руку!

Это из круга кричал наш друг, Сережа Самойлов. Он‑то думал, что знает про меня и Ольгу все.

— Мы останемся друзьями? — спросила она.

Я кивнул головой.

— Молодец, Владо. До свидания.

— Ну, нацеловались? — нетерпеливо кричал Сережа.

— Да, — ответил я. — Оля, передай привет Георгию.

— Обязательно, — ответила девушка. Улыбаясь, она пошла по ступенькам вниз к площадке, где стоял голубой роллер.

Роллер укатил к стартовой площадке, а мы продолжали стоять на месте, глядя на серебристую громаду.

— Ладно, — сказал я, — пойду…

Меня никто не пытался остановить. Всем было все понятно, во всяком случае они так думали. Уже на верхней террасе парка я почувствовал, как вздрогнул воздух, как широкими, упругими волнами покатился во все стороны гул могучих двигателей. Я остановился и посмотрел на зеленый горизонт. Низенькие липы выбросили свои кроны в сторону от центра стартовой площадки, а серебристая сигара закачалась в клубах черного дыма и начала подниматься вверх. Через мгновенье пронзительный визг рассек горячий воздух, и космический аппарат исчез в ослепительной голубизне неба.

…Я люблю эту дорогу среди зеленых холмов. Когда‑то мне казалось, что ей нет конца, как нет конца человеческому счастью. На ее обочине росли молодые липы, а дальше начинались холмы, пологие, округлые, как будто здесь когда‑то закопали гигантские шары, и в течение веков они погружались в землю все глубже и глубже. Я люблю эту дорогу, я бродил по ней много раз — и тогда, когда, как сегодня, над ней перелетали посвистывающие птицы, и когда по капюшону моего плаща барабанил осенний дождь, и когда из‑за холмов на нее гурьбой выходили мальчишки и усердно стучали лыжами об асфальт, чтобы сбить снег…

Мимо меня промчался автобус и кто‑то, наверное Галя Войн, высунув голову в окно крикнул:

— Владо, не заблудись!

…Первый раз, когда мы пошли с Олей к космодрому, она недоверчиво спросила:

— А вы знаете, куда ведет эта дорога?

Она и не подозревала, что я прошел по ней сотни раз. И много–много раз суждено было нам теперь пройти по ней вдвоем. А однажды ночью мы свернули с асфальта в сторону и вышли на Большое озеро, в котором отражалась луна.

Я никогда не забуду той ночи.

“Когда на сердце тоскливо, иди к людям”. Я не помню, кто это сказал, но нужно, чтобы на сердце действительно было тоскливо, дабы понять правду этих слов. Первый, кто попался мне в лаборатории, был Герман Зоннельгардт.

— Они хотят разломать “Людвига”. Вы должны немедленно вмешаться, — торопливо проговорил он, теребя борт моей куртки.

— Зачем? — удивился я.

— Спросите их, этих чудаков из ВЦ.

— Не давайте им ломать “Людвига”, Владо Андреевич, — жалобно просили девушки. — Если им нужно установить новую машину, можно для этого выделить помещение на тринадцатом этаже. Там, в одной аудитории вот уже год как лежит архив, давным–давно переписанный на цилиндры.

Я‑то знал, что спасти “Людвига” мне не удастся, но к руководителю вычислительного центра все же пошел. Он меня встретил лукавой улыбкой.