О чём молчит Ласточка - Катерина Сильванова

и горячее, что Володя, превозмогая себя, шагнул назад, избегая Юриного прикосновения. Тот лишь мимолётно улыбнулся и тут же отвернулся, потянулся другой рукой в сторону. Володя поднял голову и судорожно вздохнул — с противоположного края постели на него, будто из зеркала, смотрел он сам. Вот только то отражение не было статичной копией. Тот Володя, усмехнувшись, взял протянутую руку, упёрся коленями в кровать и потянул Юру за волосы, прижимая к своему паху.

Володя хотел было что-то крикнуть, но не смог произнести ни звука. А когда попытался шагнуть ближе к кровати, чтобы оттолкнуть от Юры Йонаса или своего двойника — не смог сделать и шага. И когда комнату начало заволакивать туманом, Юра вдруг повернулся и испуганно посмотрел Володе в глаза.

Сон отпускал медленно, нехотя. Володя, буквально проваливаясь каменным затылком в подушку, с трудом открыл глаза и посмотрел в потолок. В паху было тяжело и подозрительно мокро. Он не сразу понял, что происходит — по всему телу расходилось тепло, погружающее сознание в негу удовольствия и мешающее остаткам сна раствориться. Перед глазами всё ещё стояла та мерзкая, но возбуждающая картина: Юра на кровати, Йонас — над ним, а сам Володя — сбоку.

Скинув с себя одеяло, он глянул вниз.

— Юра… — Володя запустил пальцы в его волосы и чуть потянул, отрывая от себя.

Тот упёрся подбородком ему в живот, посмотрел снизу вверх — румяный, возбуждающе невинный, — и растянул влажные губы в ехидной улыбке.

— Доброе утро.

Володя нервно сглотнул и сипло выдавил:

— Иди сюда.

Юра поднялся выше, устроившись в его объятиях. Володя, поцеловав, уткнулся лицом ему в сгиб шеи.

Сон всё ещё не уходил, непристойная сцена так и застыла под веками. Казалось бы, это всего лишь видение, но ведь так действительно когда-то было: не они втроём, а Юра с Йонасом. До этого момента Володя мог не думать о том, что Йонас делал с Юрой, куда проникал, где трогал и оставлял свои следы. Спросонья Володе казалось, что он видит их на Юриной коже и что Юра до сих пор пахнет чужим человеком. Что он до сих пор принадлежит Йонасу.

— Хочу тебя, — прохрипел Володя, целуя Юру за ухом. — Прямо сейчас.

Юра задрожал, прерывисто выдохнув.

— Вот так сразу…

Володя кивнул. Юра, поджав губы, смутился, но тут же, отстранившись от него, потянулся к тумбочке. И сразу же вернулся к Володиным губам. А потом вдруг надавил ему на плечо, укладывая на спину, и перекинул через него ногу.

Сидя на нём, Юра покачивался и смотрел сверху вниз, не разрывая зрительного контакта. А Володя всё равно словно продолжал спать — будто это не он сейчас смотрит Юре прямо в глаза, будто настоящий он стоит за спиной. И тут же вспышкой в мозгу возник кадр: Йонас на коленях, Юра лежит перед ним, а сбоку Володя — притягивает Юрину голову к своему паху.

Володя будто оказался заложником этих образов — касаясь пальцами Юриной груди, придерживая его за бока, не мог избавиться от мыслей, что там же его трогал Йонас.

Не выдержав, он опрокинул Юру на кровать, навис над ним, грубо, глубоко поцеловал. Юра застонал, Володя вжался в него, вцепился губами в шею. А отстранившись, увидел на коже красный след — будто метка. Возбуждение ударило по нервам с новой силой, Володю затягивало в жаркую, тесную темноту. Образы из сна рассеялись, сменившись одной-единственной пульсирующей мыслью: «Мой, только мой. Не отдам».

Вздрагивая всем телом, Юра тяжело задышал, а у Володи закружилась голова. Когда его пронзило удовольствием, он ещё сильнее сдавил Юру в объятиях, судорожно застонав ему в шею. И тут же расцепил руки, обеспокоенно глядя на Юру. Но тот лишь усмехнулся:

— Ой-ой, сколько страсти.

Володя упал рядом с ним и пару минут просто молча лежал. В голове царила звенящая пустота, взмокшую кожу холодил сквозняк из приоткрытого окна.

Юра натянул на себя одеяло, Володя тут же нырнул к нему, обнял, зарылся носом в макушку. Мысли снова ворвались в голову. Что он только что сделал? И, главное, почему? Он, как бы выразился Игорь, развёл Юру на секс, потому что… почему? Потому что понял, что другой делал с Юрой то же самое, и захотел присвоить Юру себе?

— Как романтично, — промурлыкал Юра, утыкаясь лицом ему в грудь.

— Что? — не понял Володя.

— Раннее апрельское утро, воздух пахнет весной, птицы поют, и мы, сонные и ленивые, занимаемся любовью. Разве не прекрасно?

— Прекрасно… — тупо повторил Володя.

Чуть позже, стоя перед зеркалом в ванной, Юра ощупывал свою шею и посмеивался:

— Вот зараза! Ну ты меня и разукрасил, никогда ведь так не делал. И что на тебя только нашло?

Володя, выдавливая пасту из тюбика на щётку, взглянул на его отражение в зеркале и промолчал.

— Эх, придётся шарфом обматываться по самый подбородок, а то даже стыдно… — Юра, казалось, даже не заметил хмурого лица Володи, чмокнул его в щёку и вышел из ванной.

Юра и так очень часто улыбался, но этим утром улыбка вообще не сходила с его лица. Глаза горели каким-то особенным огнём — Юра был счастлив. Его настроение, будто ореол света, озаряло всё вокруг. Он включил свой диск, трек про их настоящее, распахнул стеклянную дверь, что вела из гостиной на улицу. И перезвон колокольчиков закружился по дому, устремился наружу. Герда помчалась в сад и принялась носиться по нему как бешеная, будто стараясь поймать эти самые колокольчики. Юра смотрел на неё и смеялся, но Володя оставался мрачнее тучи.

Нужно было прекращать думать об этом, иначе Юра заметит. Спросит, что не так, и как объяснить? Сказать, что склонил его к близости не потому, что по-настоящему желал, а потому, что приснился плохой сон? Потому что взыграло чувство собственности? Бред сумасшедшего! Володя совершенно не хотел разбираться, зачем он это сделал и почему. Да и стоило ли? Даже если он найдёт причины произошедшего — что это изменит? И зачем их искать, если у них всё хорошо?

Позже, за завтраком, Володя спросил:

— Ты решил, надолго ли останешься у