Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет

Сэр Т. Э., узнав, что я уехала, и не ведая причины моего отъезда, отправился тою же дорогой, и оба прибыли на следующий день в Дувр. Каждый из них знал о поездке другого. Оба пытались подкупить капитана пакетбота, чтобы тот привез их как можно скорее, но это зависело от ветра; оба достигли Кале одновременно, хотя и на различных кораблях. Сэр Т. послал своего лакея на почтовых с письмом, в котором предлагал мне ехать с ним в Италию, где я буду госпожой всего его состояния; чтобы не потерять меня благодаря приезду лорда Б., он просил отправиться немедленно в эту страну, если я хочу его осчастливить, и обещал догнать меня в дороге.

Я отослала его посланца обратно с письмом, в котором выражала удивление касательно такого предложения, последовавшего вслед за моим решением, известным ему до моего отъезда из Англии. Едва посланец удалился, как я получила письмо и от лорда Б., умолявшего меня встретить его в Клермоне, по пути из Кале, и заклинавшего избегать его соперника, если тот опередит его. Однако этого не могло случиться, так как лорд Б. ехал на почтовых, а другой, благодаря своему дородному сложению, вынужден был ехать в карете. Тем не менее, я немедленно по получении его письма покинула Париж, чтобы не усиливать его беспокойства, и приехала в назначенное место, где он встретил меня в радостном волнении и спросил, не обнадеживала ли я когда-нибудь сэра Т. в его домогательствах.

Я с полной искренностью рассказала ему всю историю, которая привела его в сильное раздражение, но гнев его утих, когда я выразила раскаяние и заверила его в том, что решительно отказала его сопернику. Не могу сказать, чтобы я оправдывала свое обхождение с сэром Т., с которым, признаюсь, поступила не очень хорошо. Но все же простительней было разом порвать все, чем вести себя с прежней неосмотрительностью.

Мой возлюбленный удовлетворился этим объяснением, и мы вместе отправились в Париж в сопровождении упомянутого выше шотландца, который, мне кажется, был не очень доволен тем, что дело дружески улажено.

Взбешенный сэр Т. последовал за нами в столицу, настаивал на встрече со мной и заявил шотландцу, что я себя связала обещанием. Он писал мне ежечасно и нещадно поносил меня за вероломство. Я не обращала внимания на эти безумные выходки, равно как и лорд Б., пока последний однажды вечером не пришел в сильное раздражение благодаря внушениям мистера К., который, мне кажется, воспламенил его ревность, намекнув, будто я нахожусь в связи с сэром Т. Что произошло между ними, я не знаю, но он послал за мной в оперу одного парижского врача, который взял на себя роль посредника между всеми нами, и сообщил, что, если я немедленно не вернусь домой, из-за меня будут драться на дуэли.

Это сообщение меня взволновало, но мне уже была знакома подобная тревога благодаря выходкам моего бывшего мужа; потому я обрела твердость и с полным спокойствием вошла в комнату, где лорд Б. находился вместе со своим компаньоном, которому я приказала немедленно выйти. Затем я заявила его лордству, что знаю о происшедшем и считаю себя слишком оскорбленной человеком, который только что покинул комнату, чтобы оставаться с ним под одной кровлей.

Лорд Б. бесновался, как сумасшедший, обвиняя меня в недостатке искренности и любви; но я легко доказала ему свою невиновность и с таким жаром уверяла в своей любви, что его ревность утихла и душевное равновесие восстановилось. Тем не менее я настаивала на увольнении мистера К. под угрозой покинуть дом, так как, по моему мнению, он сделал все, чтобы восстановить против меня лорда. Если его поведение в самом деле было вызвано дружеским расположением к патрону, он играл роль верного и честного приверженца. Но я не могла ему простить, так как несколько недель назад по моей просьбе его жалованье было значительно увеличено; даже теперь, несмотря на неучтивое его поведение, я не питала к нему слишком неприязненных чувств; наоборот, я убедила лорда Б. выдать ему двойное жалованье, чтобы его разрыв с семейством не отразился на его положении.

Его лордство выполнил мое требование, и сей джентльмен, пробыв в доме три дня, в течение которых я не позволяла ему показываться мне на глаза, уехал с милой молодой девушкой, моей компаньонкой; больше я его никогда не видела.

Сэр Т. все еще бесновался и хотел услышать об отказе из моих собственных уст. Вследствие этого я с разрешения лорда Б. согласилась дать ему свидание. С суровым видом он вошел в комнату и сказал мне, что я поступила с ним дурно. Я признала себя виновной и просила его простить меня. Я попыталась обсудить с ним все происшедшее, но он не хотел слышать никаких доводов, кроме своих собственных, и даже старался запугать меня угрозами; это раздражило меня до такой степени, что я не устрашилась его мести. Я заявила ему, что ничего не боюсь, кроме своей совести, и хотя я поступила дурно, но он не посмеет сказать, что мое поведение было преступным и во всяком случае, видя его безумные и недостойные выходки, я почитаю себя счастливой, избавляясь от него.

Он клялся, что я самая непреклонная из всех женщин, спросил, может ли что-нибудь меня растрогать, и, когда я ответила: «ничто», попрощался и никогда больше не докучал мне своими искательствами; тем не менее мне пришлось позднее услышать, что он лгал, хвастая моей благосклонностью, которой, клянусь честью, не добился, в чем он однажды и сам признался доктору Кентуелу в Париже.

В то время как он испытывал эти безумные муки, вызванные любовью ко мне, его самого любила с такою же страстью знатная шотландская леди, которая, когда он последовал за мной во Францию, погналась за ним так же поспешно и с таким же пылом. Нимало не ревнуя ко мне как к своей сопернице, она навещала меня, просила помочь ей в любви, и растянувшись во весь рост на полу перед камином, плакала и кричала, как умалишенная.

Она горько жаловалась мне, что он только однажды пошел ей навстречу, и страстно умоляла дать ей возможность повидаться с ним у меня. Но я постаралась избавиться от нее, как только поняла ее намерения.

Мы пробыли в Париже некоторое время, и я познакомилась с сестрой мадам ла Т. По слухам, она была любовницей принца К., отличалась умом и чрезвычайно любила развлечения, хотя заботилась о своей репутации, живя весьма респектабельно с мужем и матерью. Эта леди, заметив, что ее любовник неравнодушен ко мне, что ставило меня в неловкое положение по отношению к ней, употребляла все свое искусство и красноречие, убеждая меня уступить его любви. Ибо она взяла себе за правило угождать ему всеми способами. Я была поражена такой неделикатной услужливостью и отвергла ее просьбу как несовместную с моим положением; узы, налагаемые им, я считала столь же нерушимыми, как супружеские, а мое положение — обязывающим еще больше, чем вынужденный или противоестественный брак.

По возвращении в Англию мы жили в мире и согласии. Для счастья мне не хватало только одного, самого для меня необходимого: я разумею очаровательную нежность и восторженную любовь. Сердце лорда Б., кажется, было восприимчиво к нежным чувствам; а я, со своей стороны, чувствовала к нему неизменную привязанность. Я относилась с крайней внимательностью и заботливостью к его благополучию и любила его, как сына. Но все же в сердце моем была какая-то пустота. Не хватало того пыла, восторга, безумия страсти, которое было знакомо мне раньше. Маленький божок не властвовал над моим сердцем. Я не могла удержаться, чтобы не вспоминать счастливых, восхитительных минут, пережитых мною с мистером С. Если бы я лучше знала жизнь, эти наслажденья я бы променяла на тогдашнее мое состояние; хотя я тогда и была лишена чудесных мгновений, но зато избавлена от забот и тревог, с ними связанных. Но я всегда была сумасбродной в своих понятиях о счастье и свое спокойствие приписывала скучной и однообразной жизни.

В то время как чувства мои спали, мой бывший муж, получив значительное состояние, прислал послание, сулящее мне в подарок, если я оставлю лорда Б., дом с обстановкой, где я могу жить в полном довольстве, не опасаясь его посещений, разве только мне самой захочется его принять. Он сделал это предложение, так как я всегда заявляла ему, что если бы он, лишая меня средств к существованию, не принуждал к необходимости отдаться под защиту кого бы то ни было, я никогда не дала бы обществу ни малейшего повода порочить мою репутацию, и как только он предоставит мне возможность жить самостоятельно, я освобожусь от теперешней моей зависимости. Поэтому я решила остаться верной своему слову и приняла его предложение с условием, что всецело собой распоряжаюсь и он может переступить порог моего дома только как гость или друг.

Эти условия он скрепил своим словом и честью, цену которым я тогда не знала, и дом был обставлен по моим указаниям. Я сообщила о своем намерении лорду Б., он согласился на мой переезд с оговоркой, что я по-прежнему буду с ним встречаться. Я написала также его родственнику, мистеру Б., ответившему мне, что поздно давать советы, когда решение уже принято. Все мои друзья и знакомые одобрили такой план, хотя в ту пору я совершила один из самых непростительных поступков, свидетельствовавший о величайшей неблагодарности по отношению к моему благодетелю; в этом я вскоре раскаялась и всегда буду раскаиваться и обвинять себя. Да, общество не может судить о личных делах!