Жизнь Антона Чехова - Дональд Рейфилд

Антон уже не первый год восхищался Марксом, который печатал книги на русском языке, а дела вел на немецком. Выпускаемый им журнал «Нива», самый популярный в России еженедельник для семейного чтения, своим подписчикам предлагал литературное приложение, а в качестве вознаграждения – бесплатные словари. Печать у него была отличная, да и гонорары весьма неплохие. Заключить договор с Чеховым Марксу посоветовал Толстой – всему Петербургу было известно, что крупнейший (после Толстого) писатель России находится в стесненных обстоятельствах. Как предполагал Сергеенко, за исключительные права на сочинения Чехова Маркс будет готов заплатить семьдесят пять тысяч рублей – даже при том, что для начала предложил пятьдесят тысяч. Имея такую сумму, Чехов уже мог быть уверенным в своем будущем. Начал Антон с того, что ответил отказом на встречное предложение Суворина. Тот держал совет с наследниками – Дофин пришел в крайнее недовольство, и Суворин послал Антону телеграмму: «Я не понимаю, зачем Вам торопиться с правом собственности, которое будет еще расти. <…> Семь раз отмерьте сначала. Разве Ваше здоровье плохо».

Сергеенко тоже сообщал Антону о переживаниях Суворина: «„Чехов всегда стоит дороже. И зачем ему спешить“ <…> Когда же я, пользуясь раскаленностью железа, сказал: значит, вы дадите больше, чем Маркс? Послышалось шипение, и только. „Я не банкир. Все считают, что я богач. Это вздор. Главное же, понимаете, меня останавливает нравственная ответственность перед моими детьми и т. д. <…> А я дышу на ладан“»[455].

Суворин предлагал Чехову двадцать тысяч аванса и все беспокоился, что тот продешевил с Марксом: «Напишите мне, что Вас заставило это сделать <…> не решайтесь так быстро, подумайте, всего лучшего, милый Антон Павлович». Однако Антон не был расположен устраивать торги. Порывая с Сувориным, он прежде всего избавлял себя от скверной полиграфии и безалаберных бухгалтерских расчетов. Это событие для него стало поистине библейским. Брату Ване Антон писал: «Я буду <…> продан в рабство в Египет», брату Александру – о том, что Суворин со своими присными отошел от него, «как Иаков отошел от Лавана», а в письме Худекову назвал себя Исавом, получившим чечевицу. Окончательный этап переговоров продолжался восемь часов: Сергеенко пытался вытянуть из Маркса и управляющего его конторой Грюнберга семьдесят пять тысяч рублей за передаваемое им право на все, что Чеховым было до сих пор создано. К концу января 1899 года договор с издательством был наконец составлен. По всеобщему мнению, для Маркса он стал баснословно выгодной сделкой, а Чехов оказался в проигрыше. В первый же год Маркс сделал на чеховских сочинениях сто тысяч рублей – большая их часть уже была набрана в типографии Суворина. Сергеенко допустил промах, не потребовав у Маркса разовой выплаты оговоренных семидесяти пяти тысяч. Суворин вослед заключенному договору 12 февраля отбил Чехову телеграмму: «Ваша сделка даже на два года невыгоднее, не только на десять лет, Ваша репутация только начинает подыматься на чарующую высоту, и тут Вы пасуете <…> крепко жму Вашу руку»[456].

Подписав контракт, Чехов получал двадцать тысяч рублей, остальные деньги Маркс должен был выплатить ему в четыре приема к январю 1901 года. За будущие сочинения Сергеенко выговорил для Чехова двести пятьдесят рублей за печатный лист с увеличением этой суммы на сто пятьдесят рублей каждые пять лет. Свои исключительные издательские права Маркс ограничил двадцатью годами, испугавшись шутливого обещания Антона не жить более восьмидесяти лет (в присутствии Сергеенко шестидесятилетний Маркс озабоченно высчитывал вслух по-немецки, во что ему обойдется рассказ Чехова в 1949 году). Сергеенко удалось добиться от Маркса кое-каких уступок: Чехов сохранял за собой право на однократную публикацию своих произведений в периодических изданиях и благотворительных сборниках, а главное, на гонорар за постановку своих пьес. Маркс внес в договор кабальные условия: он будет отвергать любое «неудобное», на его взгляд, произведение Чехова и требовать с него неустойку в пять тысяч рублей за печатный лист в случае нарушения договора. Более того, до июля 1899 года он обязывал Антона собрать и представить в издательство полные тексты произведений: «Это заставит господина Чехова хорошенько стараться», – сказал Маркс Сергеенко. Из-за подписанного контракта у Чехова пошел прахом весь следующий год. Многие свои рукописи он к тому времени уничтожил, а ранних вещей у него сохранилась лишь горстка. Пришлось посылать всех своих поклонников в библиотеки – разыскивать публикации и переписывать. Лидия Авилова наняла двух переписчиков на двенадцать рассказов конца восьмидесятых годов. Николай Ежов выискивал рассказы в подшивках «Будильника» и «Развлечения» и, переписывая их, пропускал по неаккуратности целые абзацы. В Петербурге Александр собственноручно переписывал рассказы, опубликованные в «Новом времени»: Дофин запретил ему привозить в редакцию переписчика и брать газетные подшивки домой. Всю зиму, весну и лето Антон заново редактировал свои сочинения. К большому неудовольствию Маркса, он выговорил для себя особые права: отбросить половину из четырехсот собранных им рассказов и изменить в корректуре те, которые он решил оставить. В последующие три года эта переделка отняла у Чехова гораздо больше сил, чем работа над новыми произведениями. Читатели с грустью отмечали, что в каждом новом издании рассказов Чехова они находят все меньше его ранних перлов. С Суворина Маркс взял пять тысяч рублей за право распродать имеющиеся у него в наличии шестнадцать тысяч экземпляров чеховских книг – бывший патрон благородно предложил Чехову тридцать процентов прибыли. Из-за монополии Маркса чеховский сборник «Пьесы», включавший «Чайку» и «Дядю Ваню», на три года был исключен из обращения[457].

Маша, просвещаемая юристом Коновицером, стала высказывать опасения, что Маркс обвел Антона вокруг пальца: по слухам, он предложил по сто двадцать тысяч куда менее талантливым писателям. Себе в утешение она решила, что может стать Антону помощницей в его книжных делах, как Софья Андреевна – Толстому: будет подбирать сочинения Чехова для сборников, переписывать и редактировать их. Никогда еще роль сестры знаменитого брата не приносила ей более глубокого удовлетворения. Лишь доктор Оболонский несколько омрачил ее перспективы, намекнув, что у нее чахотка. Тем временем братья Чеховы стали требовать свою долю: Александру нужна была тысяча рублей на покупку дачи, а Миша, который два года своей жизни посвятил устройству Мелихова и теперь просил Антона похлопотать о переводе в Москву, жаловался в письме Маше тоном чеховского дяди Вани: «Я жил в Мелихове на ваших глазах, ел, пил на общий счет, а куда девались мои 4 400 рублей, я и сам не знаю. <…> И когда я перевелся в Углич, стыдно сказать – у меня, кроме подушки, сюртука, пиджачной пары, трех подштанников, четырех коленкоровых рубах и полдюжины носков, ничего не было»[458].

Александру деньги Антон ссудить пообещал, а Мишины намеки оставил без ответа. Сам же он вплотную взялся за редактуру своих старых рассказов, то и дело вспоминая пушкинскую строчку «И с отвращением читая жизнь мою…». Однако перспектива избавления от долгов облегчала ему этот титанический труд; Немировичу-Данченко он написал, что у него такое чувство, будто Святейший синод прислал ему, наконец, развод, а издателю Горбунову-Посадову, который отныне терял право перепечатывать чеховские рассказы в дешевых изданиях для народа, признался: «Все это свалилось на меня, как цветочный горшок на голову». И шутливо добавил: «Я вдруг ни с того ни с сего стану марксистом»[459]. Сергеенко был уверен, что провел переговоры с Марксом наилучшим образом: даже если бы Суворин предложил Чехову столько же, Антон «до третьего пришествия» ждал бы от него отчетов и оставался бы его кредитором. За свои хлопоты Сергеенко положил себе в карман полтысячи и отправил Антону телеграфом девятнадцать тысяч пятьсот рублей.

Антон завел первую в своей жизни чековую книжку. Пожалев о том, что до сих пор экономил на строительстве дома в Аутке, он решил, что сад у него будет устроен на широкую ногу. В садовники он нанял татарина Мустафу – тот плохо понимал по-русски, но, как и хозяин, страстно любил сажать деревья. Матери он послал десять рублей – она осталась вполне довольна суммой. Слухи о его богатстве, а также о здоровье стали достоянием гласности. Корреспонденция потекла к Антону рекой. Из Харькова вдруг дал о себе знать Гавриил Харченко, единственный, кто остался в живых из двух братьев, когда-то работавших в лавке Павла Егоровича[460]; он с радостью согласился принять от Чехова деньги на обучение дочери. Писали Чехову и страдающие от чахотки собратья по перу: один из них, С. Епифанов, который в начале восьмидесятых, как и Антон, печатался в «Развлечении», был уже при смерти. Через Ежова Антон ежемесячно помогал ему двадцатью пятью рублями и добивался его переезда в Ялту. Священнику Ундольскому Антон помог раздобыть тысячу рублей, необходимую для постройки школы в крымском селении Мухалатка[461].