Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник) - Стефани Майер

Ее глаза были спокойными, она улыбалась.

– Тебе по-прежнему не страшно?

– Ничуть. Извини.

Она улыбнулась шире. Зубы сверкнули на солнце.

Я придвинулся еще ближе, протянул руку и попытался обвести контуры ее предплечья кончиками пальцев. И заметил, что мои пальцы дрожат. Она снова закрыла глаза.

– Не возражаешь? – спросил я.

– Нет. Ты и представить не можешь, что это за ощущения.

Я легко провел ладонью по ее тонкой руке, проследовал по рисунку голубоватых вен на сгибе локтя. Потом потянулся, чтобы перевернуть кисть. Догадавшись, чего я хочу, она сама повернула ее ладонью вверх так быстро, что я и глазом моргнуть не успел. Мои пальцы замерли.

– Извини, – пробормотала она и улыбнулась: обычно из нас двоих извинялся я. Ее веки снова опустились. – С тобой слишком легко быть самой собой.

Я поднял ее кисть и принялся поворачивать, глядя, как ладонь блестит и переливается на солнце. Потом поднес ближе к лицу, опять стараясь разглядеть алмазные грани.

– Расскажи, о чем ты думаешь, – шепнула она, снова глядя на меня непривычно светлыми глазами. Оттенка светлого меда. – До сих пор не могу привыкнуть, что я этого не знаю.

– Между прочим, остальные все время живут с тем же ощущением.

– Тяжело так жить, – заметила она с тоскливой ноткой в голосе. – Но ты так и не ответил.

– Хотел бы я знать, о чем думаешь ты, и…

– И?

– Хотел бы поверить, что ты не сон. Но я боюсь…

– Не хочу, чтобы ты боялся, – тихо прошептала она. Мы оба поняли, чего она не договорила: что мне незачем бояться, что бояться тут нечего.

– Я имел в виду не тот страх.

Она быстро села, опираясь на правую руку. Ее левую ладонь по-прежнему держал в руках я. Ангельское лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего. Я должен был отстраниться. Обязан вспомнить об осторожности.

Взгляд медовых глаз обжигал.

– Тогда чего же ты боишься? – прошептала она.

Ответить я не мог. Как когда-то однажды, я ощущал ее сладкое прохладное дыхание на своем лице. Не задумываясь, я машинально придвинулся ближе, вдыхая его.

И она отпрянула, вырвав руку из моих пальцев. К тому времени, как мое зрение сфокусировалось, она уже стояла в двадцати шагах от меня, на краю луга, в тени огромной ели. И смотрела на меня потемневшими глазами на непроницаемом лице.

Я буквально чувствовал, как потрясение отразилось на моем лице. В руках ощущалось жжение.

– Эдит, я… прошу прощения, – я говорил шепотом, зная, что она услышит.

– Дай мне время, – отозвалась она громче, с расчетом на мой менее чуткий слух.

Я застыл неподвижно.

Прошло десять бесконечно длинных секунд, и Эдит с несвойственной ей медлительностью вернулась. Она остановилась в нескольких шагах и грациозно опустилась на траву, скрестив ноги. Все это время она не сводила с меня глаз. Наконец она сделала два глубоких вдоха и виновато улыбнулась.

– Это я прошу прощения, – она помедлила. – Ты понял бы, что я имею в виду, если бы я сказала, что ничто человеческое мне не чуждо?

Я коротко кивнул, не сумев улыбнуться ее шутке. Постепенно я начинал понимать, что чуть было не произошло, и кровь забурлила от адреналина. Даже со своего места Эдит уловила этот запах. Ее улыбка стала насмешливой.

– Я же самый совершенный хищник на земле, так? Мой голос, мое лицо, даже мой запах – все во мне притягивает тебя. Как будто я без этого не обойдусь!

Она вдруг превратилась в размытую молнию. Я моргнул, и она исчезла, и сразу появилась под тем же деревом, как и прежде, обежав луг за полсекунды.

– Как будто ты мог бы убежать от меня, – горько усмехнулась она.

Подпрыгнув метров на пять, она ухватилась за ветку толщиной в полметра и без малейших усилий отломила ее от ствола. В тот же миг она снова очутилась на земле и взвесила свое гигантское узловатое копье на одной руке. И с ошеломляющей быстротой, действуя одной рукой, обрушила, как биту, на то же самое дерево, от которого только что отломила его.

С оглушительным треском дерево и ветка разломились пополам.

Еще до того, как я вздрогнул и попятился, а сломанное дерево коснулось земли, Эдит уже снова стояла передо мной на расстоянии двух шагов, неподвижная, как статуя.

– Как будто ты стал бы отбиваться, – тихо произнесла она.

За ее спиной эхом разнесся треск сломанного дерева.

Еще ни разу я не видел ее без маски цивилизованности. Никогда еще она не была настолько непохожей на человека… и более прекрасной. Я сидел на месте, как птица, загипнотизированная взглядом змеи.

В ее изумительных глазах вспыхнуло возбуждение. И погасло, не прошло и нескольких секунд. Казалось, она вот-вот заплачет, и я поспешил подняться на колени и протянуть к ней руку.

Она вскинула ладонь, останавливая меня.

– Подожди.

Я опять застыл.

Она сделала шаг в мою сторону.

– Не бойся, – пробормотала она, и нежный голос вопреки ее воле вновь зазвучал обольстительно. – Я обещаю… – она помолчала. – Я клянусь, что не причиню тебе вреда. – Казалось, она силится убедить не столько меня, сколько саму себя. – Тебе незачем бояться, – шепотом повторила она, нарочито медленно подступая еще ближе. Остановившись на расстоянии шага, она коснулась рукой моей руки, вытянутой вперед. Я обхватил ее пальцами.

– Пожалуйста, прости меня, – учтиво и чинно попросила она. – Я в состоянии владеть собой. Просто ты застал меня врасплох. Но я уже исправилась.

Она ждала моего ответа, но я стоял перед ней на коленях молча, пытаясь собраться с мыслями.

– Честное слово, сегодня жажда меня совсем не мучает. – Она подмигнула.

Я невольно рассмеялся, но смех получился срывающийся и напряженный.

– Все хорошо? – спросила она, медленно и робко потянулась и накрыла мою руку своей.

Я посмотрел на эту гладкую мраморную руку, потом в глаза Эдит – ласковые, полные раскаяния. И все еще опечаленные.

Улыбнуться я постарался так широко, что у меня заныли щеки. Ответом мне стала ослепительная улыбка Эдит.

Нарочито неторопливо и плавно она опустилась на траву, подогнув ноги. Я неуклюже повторил ее движение, и вскоре мы уже сидели лицом друг к другу, соприкасаясь коленями и держась за руки.

– Итак, на чем мы остановились до того, как я повела себя так грубо?

– Честное слово, не помню.

– Кажется, мы говорили о причинах твоей боязни, кроме вполне очевидных.

– А-а, да.

– Ну так как же?

Я посмотрел на наши руки и повернул свою так, чтобы свет падал на ее пальцы.

– Как же я легко раздражаюсь, – вздохнула она.

Я заглянул ей в глаза и вдруг понял: все это для нее настолько же ново, как и для меня. Несмотря на многолетний невообразимый опыт до встречи со мной, ей так же трудно, как мне. Эта мысль придала мне смелости.

– Мне страшно потому, что… по вполне понятным причинам я не смогу остаться с тобой, ведь так? А еще потому, что остаться с тобой мне хочется, и гораздо больше, чем следовало бы.

– Да, – медленно подтвердила она, – желание быть со мной определенно не в твоих интересах.

Я нахмурился.

– Мне следовало уйти в первый же день и никогда не возвращаться. Или сделать это прямо сейчас, – она покачала головой. – Тогда это было возможно, но теперь я не знаю, смогу ли я.

– Не надо. Пожалуйста.

Ее лицо стало слегка сердитым.

– Не беспокойся: я закоренелая эгоистка. И слишком жажду твоего общества.

– Вот и хорошо!

Она уставилась на меня в упор, осторожно высвободила руки и скрестила их на груди. Когда она вновь заговорила, голос звучал резко.

– Не забывай: я жажду не только твоего общества. Никогда не забывай, что для тебя я опаснее, чем для кого бы то ни было, – она устремила невидящий взгляд в глубину леса.

Я задумался.

– Кажется, я не совсем понял твои последние слова.

Она повернулась ко мне и улыбнулась, ее непредсказуемое настроение опять переменилось.

– Как бы это объяснить? И при этом не напугать тебя?

Словно забывшись, она снова вложила руку в мои пальцы, и я крепко сжал ее. Она смотрела на наши руки.

– Удивительно приятное оно, это тепло.

Вскоре она собралась с мыслями.

– Ты ведь знаешь, что вкусы бывают разными? – начала она. – Что одни любят шоколадное мороженое, а другие – клубничное?

Я кивнул.

– Извини за аналогию с едой, другого способа объяснить я не придумала.

Я усмехнулся, она ответила мне печальной усмешкой.

– Понимаешь, все люди пахнут по-разному, у каждого свой аромат… Если запереть алкоголичку в комнате, где полным-полно выдохшегося пива, она охотно выпьет его. Однако при желании она легко воздержалась бы, если бы уже исцелилась от алкоголизма. А теперь представь, что в ту же комнату поставили стакан бренди столетней выдержки, лучшего, редчайшего коньяка, и он наполнил комнату своим теплым ароматом. Как, по-твоему, тогда поступит та же алкоголичка?

Мы молча сидели лицом к лицу, смотрели друг другу в глаза и пытались прочитать мысли.