Хрущев. Творцы террора. - Елена Прудникова

В 1959 году подвернулся удобный случай поставить точку в этом грязном деле. К 80-летию Сталина «Правда» поместила статью, озаглавленную «Стойкий борец за социализм». В ней была сделана попытка примирения непримиримого — уже вполне в духе «застоя».

«Партия различает две стороны в жизни и деятельности И. В. Сталина. "Для того, чтобы правильно понять существо партийной критики культа личности, — говорил товарищ Н. С Хрущев, — надо глубоко осознать, что в деятельности товарища Сталина мы видим две стороны: положительную, которую мы поддерживаем и высоко ценим, и отрицательную, которую критикуем, осуждаем и отвергаем… Наша партия, все мы решительно осуждаем Сталина за те грубые ошибки и извращения, которые нанесли серьезный ущерб делу партии, делу народа". В этой характеристике выражается общепартийная оценка жизненного пути, пройденного И. В. Сталиным» [Стойкий борец за социализм. //Правда. 1959. 21 декабря.].

Победители милостиво разрешили поверженному врагу считаться, так уж и быть, полезным для страны человеком, а гражданам этой страны — думать по-своему.

Но было уже поздно.

XXI съезд прошел спокойно, а на ХХII-м вдруг снова произошла вспышка антисталинизма, закончившаяся тем, что Сталина убрали из Мавзолея (слава Богу, похоронили наконец как человека, в земле, вместо того чтобы выставлять непристойным образом на всеобщее обозрение). Вспышка нелепая, ничего не решающая и никому не нужная, кроме диссидентствующих интеллигентов. Но ее-то как раз, в отличие от выступления на XX съезде, понять просто. К тому времени Хрущев окончательно запутался в управлении государством, успел наполовину угробить сельское хозяйство (при нем впервые Россия стала покупать за границей хлеб), едва не спровоцировал войну с Америкой. В стране росли цены, усилились перебои с товарами. Надо было как-то отвлечь общественное внимание от провала экономической политики. И тогда снова вытащили старую, уже сыгравшую карту.

Но на сей раз Хрущев опоздал окончательно. Осенью 1964 года его тихо, без шума сняли и отправили на пенсию. Не стали ни репрессировать, ни предавать анафеме. Его просто велено было забыть. Как в свое время велено было забыть Герострата.

Ну, не получилось, конечно…

Брежневская команда, едва придя к власти, свернула работу по реабилитации и попыталась выработать «взвешенную позицию». 17 декабря 1969 года вопрос о том, публиковать ли статью, посвященную 90-летию Сталина, обсуждался на Политбюро. Мнения были разные. Те, кто выступил против, дружно убеждали: сейчас все успокоилось, не надо будоражить, вспоминать… Те, кто выступал «за», говорили о заслугах. В конечном итоге решили: опубликовать. И опубликовали — нечто расплывчатое, половинчатое: мол, были заслуги, были и ошибки. Теперь все в прошлом.

А оказалось, прошлое не ушло, оно только затаилось, как бронепоезд на запасном пути. И когда пришел «час X», он выполз из тупика, омываемого Летой, и пошел, пошел, набирая ход — ломать защитные стены, которыми любой народ ограждает свои ценности и свой образ жизни. А следом за ним шли чужие ценности, которые нам предстояло принять, чужие люди, которым следовало отдать свое национальное богатство, и чужая жизнь, которой нам отныне предстояло жить.

Когда все чужое — это как называется? Оккупация? Нет, это при тоталитарном режиме говорили «оккупация», а при демократии это следует называть приобщением дикого народа к цивилизации, да…

Пытаясь разобраться в причинах всеобъемлющего кризиса, в 80-х — 90-х годах охватившего общество, я обнаружила, что все линии ведут к хрущевской «оттепели» и к ее основному событию — пресловутому докладу. Получалось так, что именно он сломал становой хребет народа, а уж после этого лечи не лечи, пациент только и может, что ползать, волоча ноги.

Более того, нашел объяснение странный провал в нашей истории — а именно послевоенный период, «темные годы» Советского Союза. Их не изучали ни при Брежневе, ни во время «перестройки». Процессами, происходившими тогда в стране, вообще почти никто не интересуется. Естественно, это отсутствие интереса не сейчас началось, оно идет еще из брежневских времен. Хорошо ли было, плохо ли… но почему это время не изучают? И почему всеми силами стараются создать ощущение, что страна находилась в жестоком кризисе? Что в ней шла новая волна репрессий?

Кстати, одного взгляда на статистические таблицы достаточно, чтобы увидеть, что никаких послевоенных репрессий не было. То есть вообще не было. Так, например, в 1949 году, считавшемся «репрессивным», было арестовано за антисоветскую деятельность 70 242 человека, из них за бандитизм и военные преступления (которые тоже шли по этой категории) — около 40 тысяч. В 1950 году арестованных за антисоветскую деятельность 57 599 человек, из них «политбандитов» и разного рода пособников немецких оккупантов почти 34 тысячи. За 1951 год эти цифры составляют 45 665 и около 25 тысяч, 1952 год — 16 408 и около 7,5 тысяч. Простите, но…

Вот именно! Принято думать, что после войны имел место новый всплеск репрессий — а их на самом деле не было, ибо 25–30 тысяч арестованных по политическим делам в год на такую огромную страну — это вообще не репрессии. Принято думать, что 1952 год был самым «репрессивным» — а он дал минимальное число арестованных за весь период с начала коллективизации! Что же получается — все послевоенные «репрессии» — это крики о «ленинградском деле» и еще нескольких громких делах?

Это лишь один пример, самый доступный и взятый навскидку. Не буду углубляться в тему, она слишком велика, но полагаю, что какую область ни копни, мы везде обнаружим то же: на самом деле все было совсем не так, как принято думать. И сама собой рождается мысль — а что, если провал в истории организован с вполне определенной целью: замазать тот факт, что ни страна, ни общество после войны как раз не находились в кризисе? Трудно было, да, очень трудно: разоренная небывалой войной страна, вынужденная в то же время вести гонку вооружений, соревнуясь с таким полным сил государством, как Соединенные Штаты… Но ведь трудности и кризис — это две такие большие разницы!

Зачем нужно, чтобы создалось это впечатление? Ну это же так просто — чтобы не пришлось отвечать на вопрос: почему здоровое и полное сил государство вдруг стало агонизировать?

В свое время Ницше сказал: «Человек, который знает, зачем он живет, вынесет любое "как"». А с «зачем» после XX съезда возникли серьезнейшие проблемы. Это и был удар, в конечном итоге подкосивший общество.

У правящей команды тоже вполне могла быть, да и должна была быть аберрация зрения. Они думали, что народ с партией и с ее вождем Лениным, ведь ему так долго это внушали. А народ в реальности-то был со Сталиным. Страна оказалась в ситуации чудовищного раздвоения. У тех, кто поверил Хрущеву, было фактически зачеркнуто прошлое, которым эти люди гордились — и законно гордились! У тех, кто не поверил, оказалось зачеркнуто будущее — им, привыкшим гордиться своей страной, предстояло жить в государстве, власти которого были достойны презрения. Ни о какой идеологии в такой ситуации говорить попросту не приходилось, оставалось лишь ритуально повторять старые штампы про Ленина, большевиков и прочее. Так что хрущевская программа, нацеленная исключительно на повышение уровня жизни — та самая, которую философ Эрих Фромм метко назвал «гуляш-коммунизмом», — на самом деле была единственной, которую могли выдвинуть власти, даже если они и понимали, что «не хлебом единым жив человек».