Нагие и мёртвые - Норман Мейлер

— Что, пропал кто-нибудь? — громко крикнул Галлахер.

— Все здесь, — ответил ему кто-то.

В роще на той стороне долины стояла тишина. Лишь изредка с шуршанием и свистом над ними пролетали одна, две пули.

— Надо уходить отсюда, — предложил кто-то.

Крофт приподнялся над вершиной скалы, осмотрел поле, но ничего не заметил. Когда из рощи на противоположной стороне долины послышались выстрелы, он быстро укрылся за скалой.

— Ну как, отступаем, лейтенант?

Некоторое время Хирн был не в состоянии сосредоточиться.

Он все еще не мог прийти в себя и успокоиться, ему не верилось, что они благополучно возвратились и временно в безопасности.

В нем все кипело. Он хотел гнать солдат еще сотню ярдов, и еще, и еще, выкрикивая команды, бушуя от ярости. Он потер лоб, но думать не мог — слишком сильна была встряска.

— Хорошо, отступаем, — ответил он наконец.

Такого приятного возбуждения и подъема Хирн никогда еще не переживал.

Взвод начал отходить от скалы, держась вблизи отвесных скал горы Анака. Они шли быстро, почти бежали, задние теснили передних. Им предстояло преодолеть небольшой холм, на котором их могли увидеть из рощи, но до нее было теперь несколько сот ярдов.

Когда они поочередно быстро пробегали по вершине холма, из рощи раздалось несколько выстрелов. В течение двадцати минут они двигались то шагом, то бегом, шли все дальше и дальше на восток, параллельно подножию горы. Они прошли уже более мили, и от входа на перевал их отделяли многочисленные холмы. Наконец они остановились. Хирн, следуя примеру Крофта, выбрал для отдыха выемку недалеко от вершины холма и выставил четырех часовых на подступах. Они находились здесь уже десять минут, прежде чем обнаружили, что Уилсона с ними нет.

5

Когда взвод нарвался на засаду, Уилсон укрылся за валуном неподалеку от высокой травы. Он лежал там изнуренный, бесчувственный, довольный тем, что бой идет без его участия. Когда Хирн приказал отступать, Уилсон послушно поднялся на ноги, отбежал несколько шагов назад и повернулся, чтобы выстрелить в японцев.

Пуля попала ему в живот. Ему показалось, что кто-то сильно ударил его в солнечное сплетение. От удара он перевернулся, прокатился несколько метров по земле и оказался в высокой траве.

Уилсон лежал, пораженный неожиданностью удара, и первое, что он почувствовал, была злость. «Какой это дьявол ударил меня», — пробормотал он. Он потер живот, намереваясь встать и броситься на ударившего его человека, но увидел на руке кровь. Уилсон покачал головой, снова услышал звуки выстрелов, крики оставшихся за скалой солдат взвода всего в тридцати ярдах от него.

«Все здесь?» — услышал он чей-то крик.

«Да, да, я здесь», — пробормотал он. Ему показалось, что он произнес эти слова громко, а на самом деле это был не более чем шепот.

Он перевернулся на живот и вдруг почувствовал страх. «Это японцы попали в меня». Он тряхнул головой. Падая в траву, он потерял очки, и ему приходилось теперь щуриться. С того места, где он лежал, ему был виден кусочек поля шириной только в ярд или два. Отсутствие на нем людей обрадовало его. «Я просто выдохся, вот в чем дело».

Он расслабился на какую-то минуту и стал медленно терять сознание. По едва улавливаемым звукам он понял, что взвод уходит, но думать об этом ему не хотелось. Все казалось тихим и спокойным, если не считать тупой боли в животе.

Вдруг Уилсон осознал, что стрельба прекратилась. «Нужно спрятаться в траву, чтобы японцы не нашли меня». Он попытался подняться, но почувствовал, что слишком ослаб, и упал. Медленно, покрякивая от усилий и боли, он прополз несколько метров назад к высокой траве и снова расслабился, довольный тем, что теперь не видит поля. «Как будто меня исколошматили», — подумал он и еще раз тряхнул головой. Он вспомнил, как однажды сидел в баре, был слегка пьян, его рука лежала на бедре сидевшей рядом с ним женщины. Он собирался идти с ней домой. При этой мысли страсть сразу же вспыхивала в нем. «Правильно, милашка!» — услышал он свои собственные слова, глядя на стебли травы, поднимавшиеся перед самым его носом.

«Я умру», — подумал Уилсон. Холодок страха привел его в сознание, и он застонал. Он представил себе, как пуля пронзает его тело, разрывает ткани, и его затошнило. Изо рта вытекла струйка горькой слюны. «Теперь эта отрава внутри начнет смешиваться с кровью. Значит, каюк». Он снова потерял сознание, впал в приятное забытье, и им овладела слабость. Потом опять пришел в себя. Он уже не боялся смерти. «Эта пуля прочистит мне внутренности. Гной выйдет, и я поправлюсь». Эта мысль взбодрила его. «Отец рассказывал, что его дед всегда просил знакомую негритянку пустить ему кровь, когда у него поднималась температура. Именно это со мной сейчас и происходит».

Он посмотрел на землю. Спереди гимнастерка промокла от крови, это слегка напугало его. Он прикрыл окровавленное место рукой и слабо улыбнулся.

Уилсон смотрел на землю в нескольких дюймах от себя. Время остановилось, все вокруг него было неподвижно. Он почувствовал, как солнце припекает ему спину. Потом, слушая гул круживших над ним насекомых, он незаметно впал в забытье.

Минут десять спустя он снова очнулся. Лежал не шевелясь, то засыпая, то вновь просыпаясь. Каждое из его чувств, казалось, жило отдельно от других. Он смотрел на землю или, закрыв глаза, тяжело дышал. Только слух был обострен. Что-то было не так. Уилсон приподнял голову и услышал, как в поле, ярдах в десяти от него, кто-то тихо разговаривает. Он стал напряженно всматриваться в высокую траву, но ничего не увидел.

Сначала он подумал, что, возможно, это кто-то из взвода, и хотел было крикнуть, но сразу замер. По доносившимся гортанным звукам и непривычной интонации Уилсон понял, что это японцы. «Если меня захватят…» Его охватил ужас. В сознании встали страшные картины японских пыток.

Он чувствовал, как при выдохе воздух медленно выходит через нос, пошевеливая волоски в ноздрях. Было слышно, как японцы топчутся вокруг, их говор резал слух.

— Доко?[3]

— Табун коко.[4]

Уилсон понял, что, раздвинув траву, они подошли ближе. Он уткнулся носом в землю и почему-то повторил несколько раз про себя: «Доко коко кола, доко коко кола». Каждый мускул на его лице напрягся, чтобы не произнести чего-нибудь случайно вслух. «Нужно бы взять винтовку», — подумал он, но тут же вспомнил, что, когда отползал подальше в траву, оставил ее в нескольких ярдах от того места, где сейчас лежал. А если он пошевелится, то его наверняка обнаружат.

Он попытался что-то решить, но от охватившей его слабости ему захотелось плакать. Он был совершенно подавлен случившимся и, прижавшись лицом к земле, старался сдержать дыхание.

Японцы смеялись.

Уилсон вспомнил, как он ворочал трупы в пещере, и мысленно представил себе, что его уже захватили японцы. «Да ладно… Я просто искал какой-нибудь сувенирчик. Вы должны понять это. Ничего плохого я сделать не хотел. Можете то же самое делать с моими товарищами. Мне наплевать. Человек мертв, и ему уже все равно».

Японцы с шумом двигались по траве всего в пяти ярдах от него. Уилсон подумал о том, чтобы броситься за винтовкой, но забыл, с какой стороны он приполз. Трава уже выпрямилась, и следов не было видно. «О, черт». Он весь напрягся, уткнулся носом в землю. Рана снова начала ныть. «Только бы выбраться отсюда».

Японцы сели и завели разговор. Один из них откинулся назад в траву, и ее шелест долетел до слуха Уилсона. Он попытался сделать глоток, но что-то застряло у него в горле. Он испугался, что закашляется, и поэтому держал рот открытым. По его губам текла слюна.

Потом Уилсон слышал, как японцы встали, засмеялись и ушли.

У него сильно звенело в ушах и стучало в голове. Он сжал кулаки и снова прижался лицом к земле, чтобы подавить стон. Во всем теле чувствовалась слабость, большее изнурение, чем когда-либо. Даже рот у него дрожал. Ему становилось все хуже, он попытался подняться, но не смог.

Уилсон пролежал без сознания почти полчаса. Он медленно пришел в себя, но мозг его еще работал вяло. Долго он лежал неподвижно, зажав рану на животе рукой. «Куда же все пропали?» — размышлял он. Впервые Уилсон осознал, что остался совершенно один. «Как же так — уйти и оставить человека?» Он вспомнил, что в нескольких ярдах от него разговаривали японцы, но теперь их уже не было слышно. Им снова овладел страх. Еще несколько минут он лежал неподвижно, не веря, что японцы ушли. Потом он снова вспомнил о взводе, и ему стало обидно, что товарищи оставили его в беде. «Я же был хорошим другом для многих из них, а они ушли и оставили меня. Это нечестно. Если бы это случилось с одним из них, я бы его не бросил». Он вздохнул и покачал головой. Несправедливость казалась далекой, почти абстрактной. Его стошнило в траву. Запах был довольно неприятный, он отвернулся и отполз на несколько футов в сторону. Чувство обиды на товарищей усилилось. «Столько сделал для них, а они не оценили этого. Вот и тогда, когда я достал для них вино… Ред подумал, что я обманываю его. — Он тяжело вздохнул. — Разве можно не верить товарищу? Ха, думать, что я обманываю его. — Он покачал головой. — Надо же так — уйти и бросить меня одного, им наплевать на то, что будет со мной». Он подумал о пройденном расстоянии и о том, сможет ли проползти обратно. Потом прополз несколько шагов и остановился, изнемогая от боли. До его сознания снова дошло, что он тяжело ранен, брошен на произвол судьбы, что он за много миль от своих, один в бесплодной дикой местности. Однако осознать все это полностью он не смог, так как снова впал в забытье из-за потери сил при попытке отползти. Ему показалось, что он слышит чей-то стон, потом еще, но он тут же с удивлением понял, что это его собственные стоны.