Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет - Александр Лопухин

Вид женщины с распущенными волосами, позор ее унижения, муки ее покаяния, быстро капающие слезы, принесение в жертву благовония, служившего одним из средств ее позорного ремесла, – все это могло бы в самом каменном сердце возбудить некоторое сочувствие. Но Симон-фарисей смотрел на все это с холодным неодобрением и отвращением. Неудержимый порыв мольбы о милосердии со стороны отчаивающейся и сокрушенной сердцем женщины не тронул его. Ему противно было даже то, что Иисус позволял несчастной твари целовать и умащать свои ноги, хотя и не обращался к ней доселе ни с одним словом одобрения. Если бы он был пророк (невольно думалось фарисею), Он должен бы знать, что это за женщина; и если бы Он знал это, то должен бы оттолкнуть ее с презрением и негодованием, как непременно поступил бы сам Симон. Подай Он хоть знак, и Симон был бы очень рад сейчас же освободить от такой скверны свой дом. Фарисей не высказал этих мыслей вслух, но Спаситель видел его сердце и знал его мысли, хотя и не сразу укорил за них и не сразу обличил его холодное бессердечие и бездушную жестокость. Чтобы привлечь к своим словам общее внимание, Он обратился к хозяину: «Симон, Я имею нечто сказать тебе». – «Скажи, Учитель, – отвечал тот с некоторой натянутостью». – «У одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят. Но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбил его?» Симон, по-видимому, не имел ни малейшей мысли о том, чтобы вопрос имел какое-нибудь отношение к нему самому, все равно как это было некогда с Давидом, когда он произносил откровенный суд по поводу притчи пророка Нафана. «Думаю, – сказал он, – тот, которому более простил». – «Правильно ты рассудил», – ответил ему Христос, и затем сделал нравоучительное приложение этого маленького иносказания, суровое по самой своей мягкости и снисходительности, облеченное в ту поэтическо-возвышенную форму, которую Спаситель часто употреблял при своем учении и которая для слышавших Его звучала поэзией пророков.

Симон, кажется, не видел, к чему вел этот рассказ, но кающаяся грешница с более чуткой восприимчивостью сокрушенного сердца, наверно, видела это. Но какое волнение должно было охватить ее, когда Христос, как бы не замечавший ее дотоле, теперь вдруг совсем повернулся к ней и, обращая внимание всех присутствующих на нее, робко сидевшую на полу и закрывавшую обеими руками и распущенными волосами свое смущенное лицо, громко сказал удивленному фарисею: «Симон, видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал; а она слезами облила Мне ноги, и волосами головы своей отерла. Ты целования Мне не дал; а она с тех пор, как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги. Ты головы моей маслом не помазал; а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит». И затем, обращаясь уже не к Симону, а к бедной грешнице, Спаситель со властью Помазанника Божия прибавил слова милосердия: «Прощаются тебе грехи».

Все это произвело такое сильное впечатление, что фарисеи не осмелились высказать какого-либо протеста против подобного притязания на право прощать грехи и только шепотом переговаривались между собой, выражая взаимное изумление: «Кто это, что и грехи прощает?» Но Спаситель проник и в их тайные мысли, и чтобы не дать им повода к дальнейшим пререканиям, еще раз, обращаясь к грешнице, сказал ей: «Вера твоя спасла тебя: иди с миром».

XIII

Новый способ учения – притчами. Притчи о сеятеле, о зерне горчичном, о пшенице и плевелах. Укрощение бури на озере. Исцеление гадаринского бесноватого

Случай в доме Симона-фарисея с достаточностью показал, что для пробуждения дремлющей совести народа и уяснения великих истин нового царства недостаточно простого обыкновенного учения. Необходима была такая форма, которая бы изумляла и поражала слушателей своей увлекательностью, наглядностью и выразительностью, – именно форма, которая такой неожиданностью поразила Симона-фарисея, изобличив его ложное, нечеловеколюбивое отношение к кающейся грешнице. Так как подобная форма, видимо, поразила и всех слушателей, то Христос и воспользовался ею для дальнейшего уяснения проповедуемого Им учения. Отселе Он начал ряд знаменитых притчей, которые отмечают собой период высшего развития проповеди Христовой.

Притча (машал) была небезызвестна иуде ям, так как уже и в Ветхом Завете были попытки уяснения тех или других истин подобным способом (Суд 9:7; Ис 5:1; Иез 13:11 и сл.), и к этому времени она находилась в постоянном употреблении у раввинов. Главной особенностью ее служит представление нравственной или религиозной истины в более живой форме, чем это возможно при простом изложении, причем с этой целью учитель пользуется самыми обыкновенными и общеизвестными явлениями из природы или обыденной жизни, явлениями, сравнение с которыми наглядно рисует перед глазами слушателей излагаемую истину и неизгладимо запечатлевает ее в памяти их. По своей сущности притча приближается к басне, насколько она допускает возможность измышленных событий; но отличается от нее тем, что постоянно держится правдоподобия и не допускает присвоения тем или другим выводимым в ней действующим лицам таких свойств, которые чужды им по природе. Будучи чрезвычайно проста, она вместе с тем всегда отличается серьезным и возвышенным характером, и из самых простых явлений извлекает глубочайшие истины, способные неизгладимо запечатлеться в сознании слушателей. Вся окружающая жизнь давала неистощимый материал для притчей Христа, который с истинно божественной мудростью воплощал в них истины Царства Небесного. Сеятель на ближайшем косогоре, плевелы в поле, обычный росток горчичного семени, закваска в тесте, сокровище, случайно найденное пахарем, и многое другое в этом роде служило для Него поводом к изложению под самой увлекательной формой глубочайших истин, какие только способен воспринимать ум человеческий. Если и другие учители пользовались не без успеха притчевой формой назидания, то только у Христа эта форма получила тот истинно божественный и возвышенный характер, который сделал притчу одним из сильнейших орудий внедрения величайших истин Царства Божия в сердце человечества.

По выходе Спасителя из дома Симона-фарисея, за Ним последовало множество народа, жаждавшего послушать Его божественное учение. Христос направился к берегу озера. Толпа была велика и теснила Его к самой воде, не давая возможности свободно разноситься Его голосу. Поэтому Он, как было и раньше, вошел в лодку и с ее возвышенной кормы, как бы с некоторой кафедры, обратился к толпившемуся у берега народу с поучением, именно притчами. Первым из этих дивных притчевых поучений была притча о Сеятеле, изображающая самое начало насаждения слова Божия в сердце человека. В такой стране, как Галилея, ничего не могло быть общеизвестнее и понятнее тех образов и картин, которые излагаются в этой притче; да и самый сеятель мог быть тут же на глазах у всех, засевая только что вспаханное поле на близлежащем косогоре, спускавшемся к озеру. Из рассеиваемых им семян, как хорошо было известно слушателям, «иное упало при дороге; и налетели птицы, и поклевали то. Иное упало на места каменистые», где немного было земли; и так как земля была неглубока, то оно скоро взошло, но, не имея надлежащего корня, скоро же и увяло и засохло под палящими лучами солнца. «Иное упало в терние (которого как тогда, так и теперь много растет в Палестине), и терние заглушило его. Иное (наконец) упало на добрую землю, и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать».

Закончив эту притчу, Спаситель многознаменательно прибавил: «Кто имеет уши слышать, да слышит!» Прибавление было неизлишне, потому что многие из слушателей, и имея уши для слышания, не имели достаточного разума для понимания притчи.

Несмотря на ее необычайную простоту и наглядность, даже ученики не поняли ее значения и по возвращении Спасителя в дом ап. Петра в Капернауме не преминули попросить ее разъяснения. Сама эта просьба показывала, что притча произвела на них сильное впечатление, затронула в них мысль, требовавшую удовлетворения. И Спаситель не замедлил дать апостолам, как будущим продолжателям Его дела, подробное объяснение этой притчи. На вопрос: зачем Он говорит народу притчами, Спаситель отвечал, что такой именно формой назидания только и можно с успехом поучать народ, «который видя не видит, и слыша не слышит и не разумеет», ибо, по словам пророка Исаии, «огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем». Пусть же хоть эти внешние образы запечатлеются в памяти людей, чтобы при более благоприятном настроении их они могли послужить для них средством к проникновению в их внутренний смысл, разуметь который пока не дано им. Только избранным ученикам дано «знать тайны Царства Небесного», и им как провозвестникам этих тайн Спаситель мог предложить и объяснение внешних образов притчи. Под сеятелем семени разумеется Сам божественный Проповедник слова Божия, а под семенем – слушатели Его. Часть слушателей подобны тому семени, которое упало при дороге и было поклевано птицами и потоптано прохожими. Это люди с бесчувственным и невосприимчивым сердцем, в котором Слово Божие совершенно не находит почвы для своего прозябания и из которого оно или тотчас же похищается духом злобы, или теряется и гибнет на каменистой дороге житейских забот. Другие из слушателей подобны посеянному на каменистых местах, на которых есть немного почвы, но недостаточно для того, чтобы дать возможность совершенно укорениться ему. Эти люди с живой радостью воспринимают Слово Божие, но оно не укореняется в их сердце и они, под влиянием гонений и житейских невзгод, с такой же легкостью отвергают его, и оно вянет и засыхает в их душе. А посеянное в тернии означает того, кто воспринимает слово и дает ему возможность произрастания в своем сердце; но забота века сего и обольщение богатства с течением времени заглушают в них Слово Божие, и оно бывает бесплодным. Наконец, посеянное на доброй земле означает слышащего слово и разумеющего, который бывает плодоносен, так что иной приносит плод во сто крат, иной в шестьдесят и иной в тридцать.