Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания - Вольфганг Сартор

мне руку и рассказал, что знает нашу фирму еще по Берлину, быстро устроил мне небольшой экзамен, выяснил, что учился я в Бремене, бывал Лондоне и Париже и т. д. Короче говоря, расстались мы друзьями, и в 1897 году я приступил к созданию московского филиала. Задача нелегкая, тем паче с таким беспокойным человеком, как Ротштейн. Ему не терпелось найти подходящее здание, причем непременно на Ильинке, только вот искать там не имело смысла.

Затем вопрос персонала. К счастью, он принял весь мой прежний персонал, а мне было очень важно работать с давними знакомыми. На первых порах пришлось оформлять сделки в учетных процентах с Кнопом, Вогау и др. в конторе «Ценкер и К°». Ротштейн сгорал от нетерпения, так ему хотелось повергнуть Москву в изумление. Наконец, я нашел помещение неподалеку от города, места там было достаточно, но пришлось обустраивать пожаробезопасное кассовое помещение, закупать мебель и т. д. Однако, по мнению Ротштейна, происходило все недостаточно быстро. Кроме филиала Международного банка, там же должны были разместиться конторы недавно учрежденного Русско-Китайского банка955, где Ротштейн также был президентом правления. Число сотрудников обоих банков составляло около ста человек, из которых четверо-пятеро были вице-директорами и доверенными лицами. Подбор этих людей оказался неудачным, но зависел не от меня, их навязали мне из Петербурга и позднее перевели в другие учреждения.

Я должен был подобрать для нашего банка учетный комитет, и Ротштейн, разумеется, настаивал на представителях первых фирм. Легко сказать, да трудно сделать. Большинство крупных фирм уже имели своих пайщиков в правлениях крупных московских банков, так, мой младший зять барон Андре Кноп956 председательствовал в правлении Учетного банка, где Конрад Банза представлял фирму Вогау. Старый г-н Прове сидел в Купеческом банке и т. д.

Ротштейн в своей мании величия непоколебимо верил, что оказывает москвичам огромную честь, приглашая их в члены комитета, и никак не мог понять, как это люди не хватаются руками и ногами за его предложение. В конце концов мне все-таки удалось уговорить моего старшего зятя барона Теодора Кнопа, Морица Филиппа Марка, Николая Ивановича Щукина, директора Даниловской мануфактуры, г-на Д. Вострякова957, главу фирмы «А. и Р. Хлудовы» и еще ряд имен из первого ряда. Но при всей моей скромности не могу не упомянуть, что все эти господа недвусмысленно подчеркивали, что дали согласие, только желая оказать услугу мне.

Ротштейн остался вполне доволен моим выбором. Фирме «Кноп» он вообще явно симпатизировал и всюду и всегда встречал ее людей чрезвычайно любезно. Теодор Кноп был также выбран им в наблюдательный совет Русско-Китайского банка.

Вышнеградский между тем скончался, и министром финансов в России уже несколько лет был С. Ю. Витте958. В Министерстве путей сообщения его сменил князь Хилков959, который в молодости долгие годы жил в Америке и работал простым рабочим на паровозных заводах компании «Болдуин» в Филадельфии.

В любом случае в области железных дорог он был специалистом, даже умел маневрировать тяжелым скоростным паровозом. Ему Россия обязана первыми высококолесными скоростными паровозами, которые позднее – по американскому образцу – строились в самой России, у Путилова960, в Коломне961 и в обществе Гартмана в Харькове962.

С Витте Ротштейн был во всем единодушен. Они ввели золотой стандарт российского рубля, положили конец безумной берлинской рублевой спекуляции, когда Витте категорически запретил отправку российских бумажных рублей за рубеж. Во время коронации императора Николая II чрезвычайным посланником Китая в Москве был всесильный Ли Хунчжан, и Ротштейн специально приехал в Москву на переговоры с китайцем. Он сумел добиться концессии на прокладку Транссибирской магистрали через китайскую территорию, получил Русско-Китайский банк, где китайское правительство участвовало 25 миллионами, а также согласие на русско-китайский заем с гарантией китайского правительства. Этот заем – сущий шедевр Ротштейна, он сам ездил в Нью-Йорк и разместил золотой заем под 2,5%, чего с русскими займами никогда дотоле не бывало.

Сообща они также создали клиринговую фирму (clearing house) по лондонскому образцу, которой подчинялась клиринговая палата для крупных банков и торговых домов. Каждую неделю я дважды участвовал в заседаниях комиссии клирингового дома в Государственном банке в Москве, а большинству русских было трудно понять, насколько все это практично и просто. Позднее все привыкли к этому новому способу расчетов.

Ранее я уже писал Вам, сколько всего на меня тогда навалилось с различными московскими дирекциями железных дорог, собственно, все это были проекты Витте, которые Ротштейну приходилось реализовать, а у меня была неприятная задача представительствовать на всех общих собраниях.

Предстояла электрификация старых московских конно-железных дорог963. На этот объект, стоивший около 50 млн рублей, претендовали американские, английские и бельгийские компании. Ротштейн писал мне, что Петербургский международный банк вместе с берлинским Немецким банком и Парижско-Нидерландским банком образовали консорциум, в котором эта группа втихую скупила бóльшую часть акций, и состоял он в том, что перестройка конно-железных линий в городе будет передана берлинской группе «Сименс и Гальске» и «Шуккерт»964. Тут меня опять-таки ожидала тяжелая работа. Тогдашний московский городской голова князь Владимир Дмитриевич Голицын965, джентльмен во всех отношениях, говорил на всех языках, был безупречен в поведении. Я знал его еще по Английскому клубу. В этой реформе московского транспорта многое зависело от него, однако навязывать себе что-либо он не позволял. Правления обоих обществ, Первого и Второго (линии Второго были построены бельгийцами), состояли из известных московских лиц. Председателем был инженер Перепелкин966, членами – Иванов, Федор Герике, Паутынский (директор вогауской цементной фабрики), Зиминский, Живаго967 и один из Юнкеров.

Эти господа, акционеры, просидели в своих креслах столько лет, что словно упали с небес на землю, когда я на общем собрании получил большинство голосов. Это большинство голосов, казалось, настроило их очень воинственно. Приказ Ротштейна гласил: Ценкер будет избран в руководящий комитет, электрификация и перестройка будут переданы «Сименсу-Шуккерту» и т. д. Категорический императив. Акционеров словно оглушили. Особенно двое из них, поляк Паутынский и Живаго, были совершенно глухи к доводам рассудка.

Тем же вечером я доложил об инциденте Ротштейну. Он ответил незамедлительно: вышвырните обоих вон. Но мне удалось решить проблему мирным путем и войти в руководство968.

После этого мы все стали друзьями, и все пошло так, как хотел Ротштейн, без ссор.

Я мог бы поведать Вам о сотне подобных инцидентов, но это завело бы меня чересчур далеко.

Внешне Ротштейн был весьма уродлив – толстый красный нос, куда он то и дело запускал