Долг. Мемуары министра войны - Роберт Гейтс

После этого кризиса рассмотрение вопросов национальной безопасности в Белом доме действительно сделалось более упорядоченным, появилось даже некое подобие организационной дисциплины. Джим в итоге провел в Белом доме почти два года, хотя во многом так и остался для администрации «посторонним».

Завершают список основных игроков в команде по национальной безопасности директор ЦРУ Леон Панетта и директор Национальной разведки Деннис Блэр. Мы с Панеттой неплохо узнали друг друга, сотрудничая в Группе по изучению Ирака. Вообще назначение Леона заставило кое-кого недоуменно приподнять брови, учитывая отсутствие у Панетты опыта в сфере национальной безопасности и тот факт, что прежде он не имел отношения к разведывательной деятельности (работу в должности директора Административно-бюджетного управления можно не считать). Лично я в нем не сомневался, поскольку видел, как он работает, в месяцы, посвященные изучению Ирака. Плюс я знал, что подавляющее большинство директоров ЦРУ не обладали разведывательным опытом – это своего рода традиция. На самом деле в истории этого ведомства всего три кадровых офицера становились директорами ЦРУ (Ричард Хелмс, Уильям Колби и я). Зато Леон был умным и жестким человеком, управлял ранее крупными государственными проектами, а также, что весьма важно, знал, как работает конгресс[88] (этого знания ЦРУ давно не хватало). Еще он явно пользовался доверием нового президента и давно дружил с новым государственным секретарем. Время от времени Леон, как говорится, «снимал свою церэушную шляпу» и давал президенту здравые политические советы по спорным вопросам в сфере национальной безопасности; по мне, он разбирался в политических реалиях Вашингтона намного лучше любого другого сотрудника администрации, в том числе Обамы и Байдена. Он всегда старался максимально понятно изложить свою точку зрения, особенно когда высказывался не официально, как директор ЦРУ, а в личных беседах. Его уважение к профессионалам ЦРУ, остроумие и хорошее чувство юмора, политическая мудрость и здравый смысл – все эти качества побуждали меня видеть в Панетте ценный актив новой администрации.

С Блэром я впервые встретился в середине 1970-х годов, когда он, молодой офицер военно-морского флота, был приписан в качестве помощника к кому-то из сотрудников Белого дома, а я работал в штате СНБ. Стипендиат Родса[89], он, как мне сказали тогда, был «одним из умнейших людей в военной форме». В дальнейшем наши пути почти не пересекались – до встречи в администрации Обамы. Отставной четырехзвездный адмирал, Денни закончил службу главой Тихоокеанского командования, отвечавшим за военные операции, которые охватывали половину земного шара; пожалуй, его статус в современной американской армии можно сопоставить со статусом имперского проконсула в Древнем Риме. Майк Маллен и я отлично ладили с Денни, но вот отношения с другими членами команды по национальной безопасности и с разведывательным сообществом у него не задались с самого начала. Он и вправду верил, что является боссом всего разведывательного сообщества США, имеет реальную власть если не над всеми, то над большинством его составных элементов, включая ЦРУ. В реальности же, несмотря на понимание и компромиссы, которых достигли заместитель министра обороны по разведке Джим Клаппер, бывший директор ЦРУ Майк Хайден и бывший директор Национальной разведки Майк Макконнелл при моем участии в 2008 году, глава Национальной разведки по-прежнему не обладал законными властными полномочиями и не имел политического влияния на разведывательное сообщество. Если «вольница» среди сотрудников Белого дома, причастных к сфере национальной безопасности, была для Джима Джонса головной болью, то для четырехзвездного адмирала и бывшего боевого командира разведка и все, что с нею связано, оказались сущим кошмаром. Мне часто доводилось повторять, что обязанности директора Национальной разведки сродни обязанностям не столько исполнительного директора, сколько председателя важного комитета в конгрессе, – да, имеются некие «унаследованные» прерогативы, но в основном тебе приходится убеждать и уговаривать. А таланта убеждать Денни недоставало.

К сожалению, первое серьезное столкновение у него случилось с Панеттой, который, будучи изрядно политически и бюрократически подкованным, стремился заручиться лояльностью ЦРУ. И Блэр невольно предоставил ему такую возможность. Еще при прежней администрации директорат Национальной разведки предложил, чтобы старший офицер разведки в столицах иностранных государств – «стационер» ЦРУ – одновременно считался представителем ведомства Национальной разведки; разумеется, в ЦРУ эту инициативу предпочли сунуть под сукно и «промариновали» ее целый год. Суть предложения сводилась к тому, что «стационеров» рано или поздно будет назначать директорат Национальной разведки, и нет гарантий, что пост предложат агентам ЦРУ, тогда как до сих пор именно последние занимали эти посты без какой бы то ни было конкуренции. Весной 2009 года Блэр в одностороннем порядке разослал во все ведомства директиву, просто утверждающую это предложение. (Как бывший глава ЦРУ, я подумал, что Денни спятил, – кто в здравом уме начинает лобовую атаку на агентство и его нового директора?) Панетта немедленно выпустил собственное распоряжение, отменявшее указание директора Национальной разведки; Блэр в ответ написал Панетте служебную записку с требованием отозвать распоряжение. Отношения между ними, изначально непрочные, моментально обернулись враждой. Леон победил, и всем стало понятно, что директор ЦРУ значит для Белого дома куда больше, чем директор Национальной разведки.

С президентом и другими членами команды национальной безопасности Блэр тоже не находил общего языка. Он имел обыкновение навязывать свои взгляды, давил авторитетом, предлагал на рабочих совещаниях окончательные решения, в том числе по политическим вопросам, хотя здесь его мнение было в лучшем случае совещательным; естественно, это вызывало недовольство президента. По словам Джонса и других, Обаме также не нравилось, как Денни ведет себя на утренних брифингах, нередко дополняя сообщения разведки собственными суждениями. Я наблюдал за собравшимися в Ситуационном центре, когда он выступал, и было весьма очевидно, что единственными друзьями Блэра в комнате были мы с Малленом (может быть, еще Хиллари).

Мне пришлось достаточно тесно общаться с двумя другими назначенцами Обамы в администрации Белого дома. С Рамом Эмануэлем, новым главой администрации, мы прежде знакомы не были; этот человек отличался неуемной энергией и стал хорошо известен своей способностью терроризировать окружающих, даже членов правительства. Вооруженный неисчерпаемым запасом «f-бомб»[90], он вел себя точно кружащийся дервиш с синдромом дефицита внимания. Джонс сказал мне однажды, что, если Раму пришла в голову какая-то мысль в десять утра, он ожидает исполнения к четырем часа дня независимо от сложности задачи. Мне Рам нравился. Он заставлял меня смеяться. Политическое животное в естественной среде[91], он нередко отпускал замечания, демонстрировавшие глубокое понимание механизмов вашингтонской политики и деятельности конгресса. А что касается напыщенности, лично мне было не привыкать работать с такими людьми в Белом доме. У нас с Эмануэлем имелись серьезные разногласия по поводу «Не спрашивай, не говори» (закона о геях в армии), бюджета и Афганистана, но личные отношения оставались неплохими. Стоило мне уронить на него пару-тройку собственных «f-бомб» в ходе жаркого спора, он восхищенно воскликнул, что не ожидал такого от меня, и с тех пор, казалось, начал относиться ко мне с уважением. Так или иначе, он (и все прочие в Белом доме Обамы) неизменно выказывал мне вежливость и даже почтение.