Рожденные на улице Мопра - Шишкин Евгений Васильевич

Лысый все это время держал руки в карманах куртки и, чуть отстраняясь, острыми маленькими глазами следил за движениями Алексея и Малины, не упуская из виду чемоданчик с деньгами.

В «тойотовский» джип с затемненными стеклами сели трое: Алексей и Малина — на заднее сиденье, Кузен — рядом с водителем. Алексея насторожило: за рулем сидел человек в милицейской форме, в чине капитана; кличка у него была Кудрявый, хотя он не был кудряв. Лысый с братками ехал за ними на «девятке»; стекла тоже тонированные. Алексей понял, что московский сценарий Григория Малины и Осипа Данилкина скомкан, но старался глядеться уверенно, чемоданчик с деньгами цепко держал на коленях.

— Молодые люди, нам сперва в банк, — сказал Алексей, когда машина ошалело помчалась по трассе в Новороссийск.

— Заткни свою пасть, урод! — резко крикнул бритоголовый Кузен, резко повернулся и что-то прыснул ему в лицо из маленького баллончика. Алексей ослеп, задохнулся, замер, потерял сознание.

Он очухался через несколько минут, с заклеенным пластырем ртом, со связанными скотчем руками, с полотняным мешком на голове. Алексей толкнул коленом ногу Малины — свободной, ответной реакции не последовало: попутчик сидел будто окаменелый.

Алексея и Григория Малину привезли в пустой гараж, усадили на стулья. С Алексеевой головы стащили мешок. У Малины тоже были связаны скотчем руки, и тоже заклеен пластырем рот. Малина был бледен как смерть. Он будто бы очень исхудал, капли пота текли по его щекам. Алексея он, казалось, не знал, не замечал, не помнил… Перед ними стояли то трое, то пятеро человек… Малина, очевидно, их знал и очень боялся.

Ярко горели чуть дребезжащие лампы дневного света. На бетонном полу валялась отвертка, сломанный ключ, истоптанные предвыборные листовки местного кандидата в депутаты. Чемоданчика с деньгами нигде не видать. Алексей озирался, покуда к нему не подошел Кузен.

— Чуть рыпнешься, урод, — предупредил он, — буду бить сразу в торец.

Малина сидел смирно. Он сидел смирно даже тогда, когда в гараже остался один Лысый. Лысый молча стоял у открытой гаражной двери, курил, держал правую руку в кармане куртки. Он простоял, а они просидели в такой немой, неподвижной позе не меньше часа.

Когда появился Фома, невзрачный молодой мужик в темно-коричневой кожаной косушке, Лысого сменил бритоголовый Кузен. При этом закрыл входную гаражную дверь. Сейчас должно что-то начаться, подумал Алексей. Малина всем телом, всем существом потянулся вперед, к Фоме.

— Все твои дела перешли от Капрала ко мне, — сказал Фома. — Поедешь в деревню к дедушке, Малина. Отсидишься там, будешь кушать яичницу с салом… А теперь пиши! — Фома достал из кармана ручку: — Будешь писать, Малина? Жить-то хочешь?

Григорий Малина активно закивал головой.

— Кузен, развяжи ему руки.

Вскоре Фома диктовал текст. Григорий Малина писал его на листке бумаги, приспособив листок на фанерке. Рядом стоял Кузен, жевал свою непереводимую жвачку, внимательно смотрел в лист.

Алексей заметил, что из глаз Малины текли слезы. Ручка у него в руке дрожала. Буквы на листе он старался выводить, как первоклассник. Значит, люди, принудившие писать, не забавлялись. О своем близком будущем Алексей не мог даже подумать…

— «Люда. Я срочно уехал в командировку в… — Фома немного подумал, глядя в пол, — в командировку… в Казахстан… (На него с изумлением взглянул Кузен, хмыкнул.) Позвоню, как сделаю дела. — Фома опять подумал. — Хватит! Подпиши: «Целую, Григорий». Число поставь. Вчерашнее… — Фома взял листок, щурясь, прочитал. Шепнул: — Сойдет для сельской местности.

Алексей сидел в светлом, испачканном гаражной грязью и пылью костюме. Малина — в извоженном белилами об гаражную беленую стену малиновом жалком пиджаке. Только золотая цепь на его шее, толстая, дорогая, еще тщилась выражать силу владельца.

— Лапы убрал, урод! — прокричал Фома, когда Малина попытался свободной рукой сорвать с лица пластырь.

Малина остолбенел. Кузен схватил его за волосы, сунул свой маленький остренький кулак ему под нос. В следующий момент, когда Алексей взглянул на Фому, увидел в его руке пистолет, с удлиненным дулом, должно быть, с глушителем. Пистолет был нацелен на Малину.

— Всё, козлики! Пожировали с Капралом! — оскалившись, бросил Фома.

Кузен резко отстранился от Малины. В какой-то миг Алексей уцепил взгляд попутчика. Это был даже не взгляд, — пропасть страха и беспомощности, провал в ад, истошный зов о помощи, — это был предсмертный вопль Григория Малины.

Алексей не сразу понял, что произошло: негромкий хлопок, потом — второй, третий. Фома щерился, пистолет в его руках вздрагивал. Малина повалился боком на грязный цементный пол.

— Ты чего? — вскинулся на Фому оторопелый Кузен. — Зачем здесь-то? В нем полтора центнера требухи! Тащить его…

— Не твое дело! Близняки вынесут! Зря бобы, что ли, получают? — рыкнул на соучастника Фома, зачем-то посмотрел в стволовое отверстие пистолета и потянул ноздрями пороховой запах. — Накрой пока эту тушу целлофаном.

Кузен склонился к Малине, рывком сорвал с его шеи золотую цепь, потряс на ладони, сунул в карман брюк.

— Он вроде дышит, Фома! Здоровый кабан. В башку надо встрелить.

В гараже раздался еще один негромкий пистолетный хлопок. Алексею на этот раз почудилось, что он даже услышал, как пуля проломила кости черепа…

Теперь Кузен подошел к нему, презрительно спросил:

— Видел, урод, как мы его завалили? Если будешь гнать залепуху, мы тебя на шампурах зажарим. — Он резко, больно содрал с лица пленника пластырь.

— Что вы от меня хотите? — глубоко дыша, спросил Алексей.

— Молчи, урод! Откроешь пасть, когда спросят.

Кузен грубо обыскал Алексея, забрал бумажник с документами и деньгами, зачем-то выкинул на пол носовой платок. Фома, спрятав пистолет во внутреннем кармане куртки, потирал правую руку, как будто при выстрелах ему ее отбило. После убийства в Фоме чувствовалась нервность, голос его звучал с дурным, жестким напрягом. Этому терять нечего, промелькнуло в мозгу у Алексея. Фома спросил:

— Рассказывай, козлик, про свои «стрелки». Какая схема получения товара?

— Извините, всей схемы я не знаю, — искренно признался Алексей. — Мне поручено обговорить с таможней. Судно с аппаратурой из Индонезии…

— Чего? — оборвал его Фома.

— Я этих москвичей терпеть не могу! Дай я вбабахаю этому уроду в торец! — вскричал Кузен, подскочил к Алексею и с небольшого разворота, натренированно всадил ему ногой в лицо. От неожиданности и силы удара Алексей даже подскочил на стуле, а после мешком свалился на пол.

Он очухался, когда Кузен плеснул на него воды из пластиковой бутылки. Алексей лежал на мазутном гаражном полу, чувствуя, как изо рта и носа сочится кровь. Вкус крови, — солоноватый, подзабытый, стоял во рту. Он ни секунды не думал о том, что ему надо запираться, скрывать коммерческую тайну фирмы, он горько сожалел, что так беспечно взялся за шальное дело и не выведал у Осипа мошеннические схемы; впрочем, Осип Данилкин глубоко никогда не посвящал его в коммерческие аферы; тайны фирмы он делил лишь с финдиректором — Глебом Митковым. Уж если б Алексей знал комбинаторские ходы, он рассказал бы этим бандюкам всё без утайки, до последних форс-мажоров.

Ни в коем случае нельзя им говорить «нет, не знаю», надо бубенить обо всем, оставить только одну деталь, ту, ради которой они не захотят сразу пустить ему пулю в лоб. Перемогая боль, Алексей заполз на стул, прикидываться «отрубленным» не стоило: Кузен был слишком агрессивен, а Фома, хоть по ранжиру выше, нервозен и скоропалителен.

Алексей начал «про схему». Называл имена, должности, постоянно настаивал на «пункте»: привезенные деньги для «посредницы с таможенниками» должен передать именно он, «только тогда включится весь механизм», а главное — его шеф миллионер Осип Данилкин сегодня вечером ждет от него звонка.

— Стой! — сказал Фома, который смотрел на него то с удивлением, то с брезгливостью. — Это точно лох, — кивнул он своему товарищу: — Он даже не сечёт, что на судне гуманитарная помощь. Дармовое медицинское оборудование и лекарства… Молодец, Малина, не проболтался! Вогнал туфтятину…