Мичман Хорнблоуэр. Лейтенант Хорнблоуэр - Сесил Скотт Форестер

Погода была совсем не такая, как в прошлый приезд Буша. Тогда стоял мороз, теперь в воздухе чувствовалось приближение весны. По дороге Буш увидел слева залив — мутная вода поблескивала в солнечном свете. В гавань с приливом входил шлюп, с плоской, без надстроек, палубой подгоняемый легкими порывами норд-оста. Наверно, депеши из Галифакса. Или деньги для Гибралтарского гарнизона. А может, подкрепление таможенным тендерам, у которых сейчас столько хлопот с хлынувшим после заключения мира потоком контрабанды. Как бы то ни было, там на борту счастливые лейтенанты — под ногами у них палуба, а в кают-компании ждет обед. Везет же некоторым. Буш ответил на приветствие привратника и вошел в док.

Вышел он уже после полудня и пошел к «Длинным Комнатам». Хорнблауэр сидел за столом в углу и улыбнулся при виде Буша. Свечи освещали его лицо. Буш нашел последние «Военно-морские хроники» и устроился читать. За его спиной несколько армейских и флотских офицеров приглушенными голосами обсуждали, как же трудно жить на одной планете с Бонапартом. В разговоре упоминались Мальта и Генуя, Санто-Доминго и испанские партизаны.

— Попомните мои слова, — сказал один, ударяя кулаком по ладони, — скоро опять будет война.

Послышался согласный гул.

— Воевать будем до победного, — добавил другой. — Уж если он доведет нас до крайности, мы не остановимся, пока не повесим мистера Наполеона Бонапарта на ближайшем дереве.

Все согласно зашумели. Это было похоже на звериный рык.

— Джентльмены, — сказал один из сидевших с Хорнблауэром игроков, оборачиваясь через плечо. — Не сочтете ли вы для себя удобным продолжить вашу беседу в дальнем конце комнаты. Этот конец предназначен для самой научной и сложной из всех игр.

Слова эти были произнесены приятным тенором, но говоривший, очевидно, не сомневался, что его немедленно послушаются.

Буш присмотрелся и узнал говорившего, хотя видел его последний раз лет шесть назад. Это был адмирал лорд Парри, ставший пэром после Кампердауна, теперь он один из членов Адмиралтейского совета, один из тех, кто может возвысить или погубить флотского офицера. Грива снежно-белых кудрей окаймляла лысину и гладкое старческое лицо; мягкая речь не вязалась с прозвищем «Старый Кащей», данным ему нижней палубой давным-давно во времена Американской войны. Хорнблауэр вращается в высоких кругах. Буш наблюдал, как Парри белой худощавой рукой подснимает Хорнблауэру колоду. Судя по цвету кожи, он, как и Хорнблауэр, давно не был в море. Хорнблауэр сдал, и игра продолжалась в парализующей тишине. Карты почти беззвучно падали на зеленое сукно, и каждая взятка складывалась на место с легким, почти неслышным стуком. Цепочка взяток перед Парри вытягивалась в длинную змею, бесшумно, как переползающая через камень змея, она свернулась и снова вытянулась. Партия закончилась, карты смешали.

— Малый шлем, — сказал Парри, и игроки в молчании занялись своими мелками. Два тихих слова прозвучали так же отчетливо, как две склянки полуденной вахты. Хорнблауэр подснял колоду, и следующий за ним игрок раздал карты; игра продолжалась все в той же медлительной тишине. Буш не видел в ней ничего завораживающего. Сам он предпочел бы игру, где можно горевать о проигрыше и шумно радоваться выигрышу, желательно, чтоб выигравшего, определяла одна карта, а не все пятьдесят две. Нет, он не прав. Было в этом свое ядовитое очарование. Опиум? Нет. Эта молчаливая игра походила на тихий звон скрещиваемых шпаг, так не похожий на грохот ударяющий друг о друга абордажных сабель, но такой же смертоносный. Шпага, пронзающая легкие, убивает так же — нет, вернее, чем абордажная сабля.

— Короткий роббер, — заметил Парри. Молчание было нарушено, карты в беспорядке лежали на столе.

— Да, милорд, — сказал Хорнблауэр.

Буш, все примечавший внимательным взглядом, заметил, как Хорнблауэр запустил руку в нагрудный карман и вытащил тонкую пачку однофунтовых бумажек. Буш заметил также, что, когда он расплатился, в карман вернулась одна-единственная бумажка.

— Фортуна необычайно жестока к вам, — заметил Парри, пряча выигрыш. — Те два раза, что вы сдавали, вскрытый вами козырь оказывался у вас единственным. Не припомню случая, чтоб сдающему дважды подряд доставался единственный козырь.

— Если играть достаточно долго, милорд, — сказал Хорнблауэр, — может выпасть любая мыслимая комбинация карт.

Он говорил с вежливым безразличием, которое заставило Буша на минуту подумать, что, может, проигрыш не так и велик. Тут он вспомнил одинокую бумажку, которую Хорнблауэр сунул в карман.

— И все же редко приходится наблюдать такое устойчивое невезенье, — сказал Парри. — При том, что играете вы превосходно, мистер… простите, пожалуйста, но ваша фамилия ускользнула от меня, когда нас представляли.

— Хорнблауэр, — сказал Хорнблауэр.

— Ах да, конечно. Почему-то ваша фамилия мне знакома.

Буш быстро взглянул на Хорнблауэра. Никогда не было у того такой прекрасной возможности напомнить члену Адмиралтейского совета, что его не утвердили в звании капитан-лейтенанта.

— Когда я был мичманом, милорд, — сказал Хорнблауэр, — меня укачало на якорной стоянке в Спитхеде. Я полагаю, об этом говорили.

— Похоже, я слышал о вас по какому-то другому поводу, — ответил Парри. — Но мы отвлеклись от того, что я собирался сказать. Я собирался выразить сожаление, что не могу немедленно дать вам реванш, хотя был бы счастлив случаю вновь наблюдать вашу игру.

— Вы слишком добры, — сказал Хорнблауэр, и Буш сморгнул. Он моргал с тех самых пор, как Хорнблауэр сознательно упустил такую блестящую возможность. В последних словах чувствовалась ироничная горечь, и Буш боялся, как бы адмирал ее ни заметил. Но к счастью, адмирал знал Хорнблауэра не так хорошо, как Буш.

— К сожалению, — сказал Парри, — я обедаю с адмиралом Ламбертом.

Это совпадение заставило Хорнблауэра на минуту стать человеком.

— С адмиралом Ламбертом, милорд?

— Да. Вы его знаете?

— Я имел честь служить под его началом на Ямайке. Вот мистер Буш, он командовал десантом со «Славы», добившимся капитуляции Санто-Доминго.

— Очень приятно, мистер Буш, — сказал Парри. Было очевидно, что если ему и приятно, то не чрезмерно. Член Адмиралтейского совета может почувствовать неловкость, когда ему представляют безработного лейтенанта с выдающимся послужным списком. Парри, не теряя времени, повернулся к Хорнблауэру.

— Я хотел бы, — сказал он, — убедить адмирала Ламберта вернуться сюда со мной после обеда, чтобы мы могли предложить вам реванш. Найдем мы вас здесь в таком случае?