Мичман Хорнблоуэр. Лейтенант Хорнблоуэр - Сесил Скотт Форестер

В «Комнатах» собралось уже порядочно народу; двери то и дело открывались, впуская новых посетителей. Кое с кем из флотских офицеров Буш был шапочно знаком. Все они, прежде чем садиться играть, шли прямо к огню. Хорнблауэр встал: видимо, роббер закончился. Воспользовавшись случаем, Буш поймал его взгляд и показал, что собирается уходить. Хорнблауэр подошел к нему. Они с сожалением пожали друг другу руки.

— Когда мы встретимся снова? — спросил Хорнблауэр.

— Я каждый месяц приезжаю за половинным жалованием, — сказал Буш. — Я обычно провожу здесь ночь из-за почтовой кареты. Может, нам удастся пообедать?..

— Вы всегда найдете меня здесь, — сказал Хорнблауэр. — Но… вам есть где остановиться?

— Я останавливаюсь, где придется, — ответил Буш. Оба знали: это значит, что он останавливается, где дешевле.

— Я снимаю комнату на Хайбери-стрит. Я запишу вам адрес. — Хорнблауэр повернулся к стоявшему в углу столику, записал на бумажке адрес и вручил Бушу. — Может, вы разделите со мной комнату, когда приедете в следующий раз. Хозяйка у меня суровая. Она, конечно, заломит с вас за койку, но даже так…

— … будет дешевле, — закончил Буш, убирая бумажку в карман. Он широко улыбнулся, чтобы скрыть чувства побудившие его сказать: — Я хоть побольше с вами пообщаюсь.

— Да, конечно, — ответил Хорнблауэр. Ничего не значащие слова.

Бесшумно подошел Дженкинс, держа в руках бушлат. Что-то в поведении Дженкинса подсказало Бушу, что джентльмены, которым он подает пальто в «Длинных Комнатах», дают ему на чай шиллинг. Буш сначала решил про себя, что скорее умрет, чем расстанется с шиллингом, потом переменил решение. Может быть, если он не даст Дженкинсу шиллинга, это придется сделать Хорнблауэру. Он полез в карман и вытащил монетку,

— Спасибо, сэр, — сказал Дженкинс. Он стоял близко, и Буш выжидал, не зная, как сформулировать свой вопрос.

— Как же не повезло молодому Вэйларду, — сказал он задумчиво.

— Да, — согласился Хорнблауэр.

— Как вы думаете, — с отчаянной решимостью спросил Буш, — он имел какое-то отношение к тому, что капитан свалился в люк?

— Не берусь сказать, — ответил Хорнблауэр. — Я слишком мало об этом знаю.

— Но… — начал Буш и тут же себя одернул. По лицу Хорнблауэра он понял, что дальше спрашивать бесполезно.

В комнату вошел маркиз и ненавязчиво оглядывал ее. Буш заметил, что от его взгляда не ускользнули ни несколько не играющих посетителей, ни Хорнблауэр, без дела болтающий у двери. Маркиз бросил на Хорнблауэра многозначительный взгляд, и Буш вдруг запаниковал.

— До свидания, — поспешно сказал он. Пронизывающий северо-восточный ветер, встретивший его на улице, был не более жесток, чем весь остальной мир.

XIX

Низенькая женщина с мрачным лицом открыла дверь на стук Буша и, когда тот спросил Хорнблауэра, посмотрела на него еще мрачнее.

— На самом верху, — сказала она наконец и оставила Буша самого искать дорогу.

Хорнблауэр искренне обрадовался. Лицо его осветилось улыбкой, пожав Бушу руку, он провел его в комнату. То была мансарда с круто скошенным потолком: в ней стояли кровать, ночной столик и один деревянный стул. Больше ничего беглый взгляд Буша не обнаружил.

— Как ваши дела? — спросил Буш, садясь на предложенный стул. Хорнблауэр сел на кровать.

— Неплохо, — ответил Хорнблауэр. Помедлил он виновато перед ответом, или нет? В любом случае, он быстро задал контрвопрос: — А ваши?

— Так себе, — ответил Буш.

Они немного поболтали. Хорнблауэр расспрашивал про домик в Чичестере, где жил с сестрами Буш.

— Надо позаботиться о вашей постели, — сказал Хорнблауэр. — Я спущусь и позову миссис Мейсон.

— Я пойду с вами.

Жизнь у миссис Мейсон была тяжелая, это ясно; она долго обдумывала предложение, прежде чем согласилась.

— Шиллинг за постель, — сказала она. — Мне мыло для стирки простынь дороже станет.

— Ладно, — согласился Буш.

Он увидел протянутую руку миссис Мейсон и вложил в нее шиллинг — можно не сомневаться, что миссис Мейсон твердо решила заранее получить плату с Хорнблауэрова приятеля. Хорнблауэр, увидев ее жест, полез в карман, но Буш его опередил.

— И вы будете болтать всю ночь, — сказала миссис Мейсон. — Извольте не беспокоить других джентльменов. И погасите свет, когда будете болтать, не то сала сожжете больше, чем на шиллинг.

— Хорошо, — сказал Хорнблауэр.

— Мария! Мария! — позвала миссис Мейсон. На крик из глубины дома вышла молодая — нет, не очень молодая женщина.

— Да, мама.

Мария выслушала наставления миссис Мейсон, как соорудить временную постель в комнате мистера Хорнблауэра.

— Да, мама.

— Вы сегодня не в школе, Мария? — любезно спросил Хорнблауэр.

— Нет, сэр. — На ее некрасивом лице появилась улыбка — она явно обрадовалась, что к ней обращаются.

— День восстановления монархии? Нет еще. И не день рождения короля. Почему же нет занятий?

— Свинка, сэр, — сказала Мария. — У них у всех свинка, кроме Джонни Бристоу.

— Это согласуется со всем, что я слышал о Джонни Бристоу, — заметил Хорнблауэр.

— Да, сэр. — Мария снова улыбнулась. Ей явно льстило что Хорнблауэр не только шутит с ней, но и помнит, что она рассказывала об учениках.

Вернувшись в мансарду, Хорнблауэр и Буш продолжили разговор. Теперь они беседовали о более серьезных вещах. Их занимало положение дел в Европе.

— Этот Бонапарт, — сказал Буш, — какой-то неуемный.

— Верно сказано, — согласился Хорнблауэр.

— Чего ему не хватает? В 96-ом — я служил тогда на «Превосходном» в Средиземноморском флоте (тогда меня и произвели в лейтенанты) — он был простым генералом. Помню, первый раз я услышал это имя во время блокады Тулона. Тогда был его поход на Египет. Теперь он первый консул — так он себя называет?

— Да. Но теперь он Наполеон, а не Бонапарт. Пожизненный первый консул.

— Смешное имя. Я бы себе такого не выбрал.

— Лейтенант Наполеон Буш, — сказал Хорнблауэр. — Это бы неплохо звучало.

Они посмеялись над этим нелепым сочетанием.

— В «Военно-морских хрониках» пишут, что он на этом не остановится, — продолжал Хорнблауэр. — Ходят разговоры, что скоро он объявит себя императором.

— Императором!

Даже Буш уловил дополнительный оттенок в этом титуле, его претензию на мировое господство.

— Он что, сумасшедший? — спросил Буш.

— Если так, то он самый опасный безумец в Европе.