Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы - Неизв.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ты? – шаловливо хихикнула девушка.
– А я – уже!
Шуршание одежды, дыхание, поцелуи.
– Ой, а теперь зябко… Ветерок-то прохладный, – пожаловалась Дарёна.
– Ничего, радость моя, сейчас согреешься… Я не дам тебе замёрзнуть.
– Мла…
Голос девушки прервался, заглушённый ненасытными губами женщины-кошки. К лесным звукам присоединилось нежное перешёптывание, лёгкие стоны, томные вздохи… Снова мягко расплылась тишина, обильно посыпаемая еловым золотом, а потом дыхание начало приобретать размеренность и нарастающий ритм, вырываясь всё с большей страстью.
– Ах… ах… – серебристо звенели вздохи Дарёны, а спустя несколько жарких мгновений тугой узел двух дыханий разрешился долгим: – Аааах…
Настал покой, тёплый и медово-густой. Стрекотали кузнечики, а двое под елью, прильнув друг к другу, опять утонули в ленивых тягучих поцелуях. Потом женщина-кошка появилась на открытом пространстве меж деревьев – обнажённая, с красными пятнышками на коленях. Стряхнув с ног приставшие хвоинки, она выпрямилась и улыбнулась оставшейся под елью девушке.
– А хочешь, перекинусь в кошку? – блестя сапфирами глаз, мурлыкнула она.
– А так тоже можно? – томно пролепетала Дарёна, ещё не успевшая перевести дух.
– Ты же сама хотела, – приподняла бровь женщина-кошка. – Сны всякие игривые видела…
Она блеснула клыками в улыбке, перекувырнулась на траве, и уже в следующий миг солнце заиграло на угольно-чёрной, лоснящейся шерсти, густой и пушистой. Огромный зверь, текуче и плавно двигаясь, направился назад, под ель. Гортанное ласковое мурчание заглушило писк, который вырвался у девушки.
– Ой… Млада… Щекотно! Ха-ха-ха!
Дарёна выскочила из-под елового шатра, ловя волнами распущенных волос медный отблеск солнца; от мытья в чудесной белогорской воде они с небывалой быстротой отросли ниже пояса и теперь прикрывали незагорелую спину и молочно-белые ягодицы. Семеня стройными ногами по траве, Дарёна обернулась с шаловливым блеском в янтарно-карих глазах. Это было слишком явное приглашение поиграть в догонялки, чтобы чёрная кошка его не приняла; в три мягких прыжка она настигла девушку, схватила широкими лапищами и повалила в траву. Охнув, Дарёна заливисто расхохоталась, и её смех, летучей стайкой одуванчиковых пушинок взметнувшись к небу, спугнул лесное молчание. Низко и гулко ухнула в таинственной глубине ельника какая-то птица, с другой стороны откликнулся трескучий стрекот, а завершилось всё холодящим кровь хохотом.
– Ой… – съёжилась Дарёна от этих звуков.
– Мурррр, мурррр, – урчала кошка, щекоча её усами.
Растянувшись на траве и прикусив чувственно заалевшую нижнюю губку, Дарёна ждала с потемневшими от волнения глазами, и видно было, как кожа на её втянутом животе вздрагивала от мощных и частых толчков сердца. Кошка тыкалась носом в пушистую рыжеватую поросль, прося раздвинуть колени, и Дарёна сдалась, раскрываясь навстречу сильному и широкому языку.
Сухие травинки и хвоинки запутались в её волосах, по всей длине их усыпала еловая пыльца, но Дарёне было лень причёсываться. Она сидела на берегу незнакомого озерца, подставляя тело солнцу, а Млада уже в человеческом облике плавала и ныряла. Давнишний «игривый» сон о кошке сбылся… Дарёна сжимала ноги вместе, всё ещё испытывая отголоски мучительно-сладкой игры, заставившей её стонать на весь лес.
На траву шлёпнулась большая рыбина и забилась, напугав Дарёну. Сплюнув попавшие в рот чешуйки, Млада в торжествующей улыбке обнажила розовые от рыбьей крови зубы.
– Запеки её в пироге, горлинка, м?
– Ладно, – боязливо отодвигаясь от бьющейся рыбины, сказала Дарёна. – Только ты её сама почисти. А я уж испеку.
Что-что, а рыбные пироги Млада любила, как никакое иное блюдо, и была готова есть их хоть каждый день. Плотоядный блеск её синих кошачьих глаз не оставлял сомнений в том, что она с удовольствием слопала бы добычу прямо сейчас, сырьём, но отныне женщина-кошка обязана была думать не только о себе, но и о своей молодой супруге. По-звериному встряхнувшись, она села рядом с Дарёной и шутливо поймала её за нос.
– Почищу, – согласилась она.
Дарёна не гнушалась никакой работой, но чистка рыбы не была её любимым занятием, и эту обязанность Млада взяла на себя – тем более, что управлялась она с этим ловко и умело. Мясо тоже разделывала она, а Дарёне оставалось только готовить.
– Фу, от тебя сырой рыбой пахнет, – уклонилась девушка от надвигавшихся губ Млады. – Сперва рот прополощи…
Кто бы её слушал! Её придушили таким поцелуем, что едва нижнюю челюсть не заклинило, и под ласковым, но сильным нажимом Дарёна снова опустилась на траву. Не успела она одеться, и вот – пришлось опять всё скидывать, потому что противостоять мурчащей нежности не было сил.
…Солнце спускалось по ступенькам из багровых облаков за озеро Синий Яхонт, когда Дарёна достала из печи румяный, пышущий жаром пирог. Глаза Млады, дремавшей на лавке у стены, сразу приоткрылись блестящими щёлочками, а ноздри оживлённо задрожали.
– Учуяла вкусненькое? – с нежностью почесав ей за ухом, засмеялась Дарёна.
Млада с мурлыканьем прильнула щекой к её руке, а потом стряхнула с кудрей остатки дрёмы и поднялась. Широким охотничьим ножом она взрезала пирог и откинула верхнюю корочку.
– Мрррр… р-р-рыбка, – заурчала она, вдыхая вкусный парок, поднимавшийся от ломтиков запечённой рыбы, переложенных колечками лука.
Не дав пирогу даже немного остыть, Млада отхватила себе огромный кусок, а Дарёна, подперев голову руками, сидела напротив и смотрела, как она ест. Хороший, насыщенный день сегодня выдался, сколько дел они с Младой вместе переделали! Починили деревянный настил перед домом, перебрали припасы в погребе и выкинули всё подпорченное, прибрались на чердаке… А в сырой норке под углом дома они обнаружили ужа. Дарёна сперва испугалась змеи, но Млада её успокоила: «Ужики полезны, они мышей ловят не хуже кошек: пролезут в любую щёлку и мышиную норку, кошке недоступную. Пущай живёт». Преодолев холодящую дрожь, которую у неё вызывали все ползучие гады, Дарёна попробовала подружиться с новым соседом, но тот, похоже, был не в настроении знакомиться – брызнул в неё на редкость мерзко пахнущей жидкостью и прикинулся дохлым. Девушка отскочила, морщась от вони и тряся обрызганной рукой, а Млада покатывалась со смеху, выставляя напоказ весь свой великолепный набор белых и крепких, хищноватых зубов. «Не привык он к тебе, вот и испугался, – сказала она. – Ужи всегда так делают, защищаясь. Ничего, мало-помалу подружитесь…»
Разморённая от приятной усталости, Дарёна поела совсем немного. Щёки горели от возни у растопленной печи, кожу на лице немного стянуло жаром, а натруженные ноги гудели. Вставать не хотелось… Вот бы кто-нибудь перенёс её с лавки прямо в постель! Но нет, отход ко сну откладывался: их ещё ждала баня. В пропитанной можжевеловым и травяным духом парилке девушку развезло окончательно, и она лениво вытянулась на душистой соломе. Когда Млада прильнула к ней влажным от пота и пара телом и защекотала губами шею, Дарёна простонала:
– У тебя ещё какие-то силы остались?
– Ненасытная я, да? – тихонько засмеялась Млада, касаясь дыханием её уха. – Совсем замучила тебя, бедняжку, своей любовью…
– Не замучила, что ты! – из последних сил прижимаясь к её щеке своею, вздохнула Дарёна. – Любо мне с тобой быть, и ласки твои сладки мне. Но сегодня я… ммм… уже устала немножко.
– Ну, коли устала, тогда отдыхай, моя родная, – сказала Млада, ограничиваясь сдержанно нежным поцелуем. – Лежи, а я тебя попарю и спинку тебе потру…
Позже, чистые и разрумяненные, они сидели в предбаннике, остывая от томительного влажного жара и потягивая прохладный квас.
– Солнышко хорошо припекать уж начало, гриву мне подстричь надобно, – сказала Млада.
Дарёна помогла ей с этим, изрядно укоротив отросшие волосы сзади над шеей, чтоб та не потела в зной. Чёрные влажные завитки падали на пол, и девушке было их жаль: она так любила наматывать их на пальцы… Впрочем, на голове женщины-кошки оставалось ещё немало волос, и Дарёна утешилась этим.
Утром, чуть свет, она провожала Младу на службу. Заворачивая кусок вчерашнего пирога в чистую тряпицу, она отчаянно зевала: ночь промелькнула, как единый миг, где уж тут выспаться всласть… Впрочем, так всегда бывало после выходного дня у супруги. Спохватившись, что спросонок не убрала волосы, Дарёна потянулась за платком, но Млада, ласково чмокнув её на прощанье в нос, со смешком шепнула:
– Да не суетись, потом приберёшься… Тут все свои, стесняться некого.
Девичьи привычки понемногу оставались в прошлом: теперь Дарёне следовало плести две косы и убирать их под белый платок и вышитую шапочку с сеткой-волосником на затылке. Платок, имевший вид неширокой, но длинной, как рушник, полосы ткани, проходил под подбородком, охватывал шапочку сверху и завязывался сзади, под свёрнутыми в сетке косами. Так ходили матушка Крылинка, Рагна и Зорица, а теперь и Дарёне приходилось привыкать к такому убору, означавшему её новое положение. Сеточка, в которой покоились волосы, была выполнена из тонких, но прочных золотых нитей с вплетёнными в ячейки жемчужинами, и её позволялось оставлять открытой. Ушей платок тоже не скрывал полностью, чтоб можно было без помех носить серёжки.