Я не выйду за варвара (СИ) - Вишневецкая Мирослава

Но, попытавшись откинуть свое жгучее желание усадить именно нашего сына на трон (да, я не лишен земных грехов), я попытался мыслить здраво. И взвесить все "за" и "против" варианта, предложенного Анной Авророй. Увы, так тоже ничего не получилось. Меня продолжало что-то тревожить, но я никак не мог понять, что не так с этой идеей. На ночь глядя, с бухты барахты решать судьбу племянника, о существовании которого знал не более часа, было сложно. Я даже свыкнуться с мыслью, что он у меня есть, не успел.

Мои смутные размышления прервал Бартэн. Старик громко раскашлялся и, чтобы успокоить приступ, прочистил горло ромом. Другие присутствующие не догадались, в чем дело. Старейшина в силу возраста часто кашлял. Но, проводя в его обществе много времени, я мог безошибочно сказать, что природа этого кашля вовсе не старость. Сия «комбинация» звуков была своего рода сигналом для меня. По всей видимости, увидев мое замешательство, он решил помочь мне, давая понять, что разделяет моё смятение по поводу этой идеи.

— Боюсь, мы не сможем выдать Олафа за нашего сына. — сказал я Анне Авроре.

— Но почему? — непонимающе спросила она.

— Потому что…

Пытаясь найтись, что ответить ей, меня неожиданно осенило. Я понял, что в этой идее было абсурдным. А ведь речь шла о таких очевидных вещах. И старик, наверняка, понял всё с самого начала, но намеренно заставил меня самого поразмыслить.

— Анджей, — сказал я.

— Да, Ваше Величество. — участливо отозвался тот.

— Проводи графиню в выделенные покои. Наша гостья очень устала после родов и длинной дороги. Ей надо отдохнуть.

Я не хотел, чтобы она слышала мои дальнейшие рассуждения. Антуанна не должна знать, куда денется Олаф, для его же блага. Мне нужно было предпринять меры, чтобы у неё было как можно меньше шансов добраться до сына и использовать его кровь, дабы зашатать трон подо мной. Нельзя недооценивать даже женщину. Нельзя быть легкомысленным и слишком самоуверенным.

Антуанна поняла, к чему всё идет и, рыдая, бросилась мне в ноги:

— Ваше Величество, прошу Вас! Дайте мне хотя бы попрощаться с ним. Пусть побудет со мной ещё немного, пока его не заберет новая семья!

Она вцепилась руками в одеяльце, в которое был замотан Олаф. И смотрела на меня полными болью глазами. Мне было тяжело видеть её такой. Я искренне жалел и сочувствовал этой человеческой части её гнилого существа. Но понимал — сегодня она рыдает передо мной на коленях, а завтра может собрать вокруг сына мелкое недовольное дворянство и заявить о праве Олафа на трон, приведя нас к новой войне. И тогда уже Олаф с мечем пойдет не только на меня, но и на ни в чем не повинные народы империи. Тысячи людей могут умереть из-за того, что сегодня не видится проблемой.

Граф Аршер и Анджей уже кинулись оттянуть от меня женщину, но я, бережно высвободив руку из под младенца, остановил их, немного выставив ладонь вперед.

— Успокойся Антуанна. — мягко произнес я. — У твоего сына будет всё самое лучше. То, что вы бы с графом не могли ему обеспечить. Поверь, я найду ему семью, которая будет любить его, как родного. Ты ещё увидишь его. Эту ночь он проведет с тобой. А завтра, на рассвете, вы покинете дворец в траурных одеждах. Для всех ваш сын умер. Его не спасли даже дворцовые лекари.

Она заплакала ещё сильнее. А с ней заревела Анна Аврора. Я мысленно чертыхнулся. Конечно, она ведь невольно сейчас поставила себя на место Антуанны. Но та сама виновата. Моя жена была чиста. Она не вступала в греховные связи. И забеременела в законном браке. Её ребенка никто у неё не отнимет. А Антуанне следовало думать, прежде чем раздвигать ноги. Чай не маленькая, могла бы догадаться, что после ночи с мужчиной тяжёлой можно стать. Не думала, что её беременной могли убить? Кто знал тогда, на чью часу весов перевесит судьба. Я же ведь нордориец, такой же монстр, как и все северяне был в глазах эльратцев. Не боялась, что я могу убить и Джорджа, и его беременную любовницу? Нужно всегда думать о последствиях!

— Можешь взять его. — разрешил Антуанне.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Та практически вырвала у меня из рук младенца.

— Слёзы утри. Приведи себя в порядок. Поправь платки, натяни шарф по глаза, очи прикрой вуалью. Олафу голову прикрой. И иди в покои. Это последняя ночь, которую ты с ним проведешь.

Я подозвал Анджея, он наклонился и я шепнул ему на ухо:

— Скажешь ей, что если она что-нибуть учудит, то я убью и её, и ребенка. Причем ребенка первым.

Оруженосец кивнул в знак согласия. Муж помог Антуанне поправить наряд и она, тихо всхлипывая, вышла из кабинета в сопровождении Анджея.

— Полно тебе, Эрлин. Не плач. — я поцеловал её руку. — О жизни Олафа подумаю я. А ты думай о нашем ребенке и не расстраивайся. Ничего ужасного не случилось. Антуанна жива, здорова, живёт в достатке. Муж любит её, у них будет ещё много детей. Я дам Олафу больше, чем смогли бы они.

— Верховный Эрл прав, Ваше Величество, — вмешался старейшина, — негоже так расстраиваться, пока наследников носите.

Она достала свой вышитый, кружевной платочек и стала активно утирать им слёзы.

— Простите, я просто… Не могла спокойно смотреть на это.

«А я говорил тебе идти в спальню!» — пронеслась в моей голове так и не высказанная ей мысль.

— Бриян, — выдохнул я, посмотрев на тана Порпойзана. — Скажи, чтобы принесли пирожные с шоколадным кремом.

— Так точно, государь. — ответил он и пошел к двери, чтобы передать, стоящей за ней страже, дабы служанки принесли лакомство.

Я знаю, они точно поднимут настроение моей Анне Авроре. Она так любит их, что они с Отталией вечно воюют за них за столом с тех самых пор, как Эрлин забеременела. Надо ли уточнять, что никому, кроме них, эти пирожные не достаются? К счастью, на кухне были готовы к желаниям Анны Авроры в любое время суток. Прислуга незамедлительно принесла десерт в кабинет.

— Почему мы не можем забрать Олафа? — спросила моя жена, кусая пирожное.

— Потому что, Душа моя. — улыбнулся я. Кажется заинтригована не только она, но и остальные присутствующие, кроме старейшины, который и так знает ответ. — Ты вроде пол дня у зеркала для меня прихорашиваешься, а таких очевидных истин там не увидела.

— Вы к чему это, Ваше Величество? — она так мило надулась.

— К тому, что волосы твои роскошные темны, как ночь, да и мои не многим светлее будут. Как мы объясним пепельный оттенок Олафа?

— Так ведь кто-то же из Ваших родителей, да пошлют им Боги блаженство в загробном мире, был светлым. В кого-то же пошли все Ваши сестры такой внешностью.

— Светлые волосы в «наследство» через поколение явление настолько редкое, что такие случаи едва ли посчитать можно. Вы вспомните хоть один живой пример?

В ответ та лишь промолчала.

— К тому же тебе должно быть ведомо, что во время родов наследников, у спальни с роженицей дежурят представители из высших государственных органов, Верховный священнослужитель и представители высшего дворянства столицы, чтобы засвидетельствовать факт рождения именно императрицей*(пояснение в конце главы). Думаете их не смутит, что мальчик будет с зажитой пуповиной? Пусть они и мужчины, но не глупы. У них у самих есть дети. Они могут отличить новорожденного от полугодовалого ребенка. Даже, если я прикажу им молчать, где гарантия, что слухи не разнесутся? Светловолосый, крупный мальчик на фоне маленького новорождённого будет живым свидетельством позора моего брата и графини Аршер. А без него их греховная связь не больше, чем слухи. Все, кто находится здесь, умрут с этой тайной, я уверен в этом.

Я отпил ром, чтобы смочить горло и продолжил:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мой не шатающийся трон — залог стабильности и мира в империи. Мне не нужна новая делёжка власти и территорий. Знаю, как это работает. Дворянство, желающее выдрать побольше земель, может запудрить голову молодому Олафу о его первоочередном праве на трон, примкнуть к нему, чтобы поддержать в «возвращении» трона. И это будут самые мелкие и неугодные дворяне. Ибо те, которые и так живут в достатке, никогда не станут идти против действующего императора ради какого-то там бастарда. Матерью Олафа станет Лагерта. Лекари сказали, что она родит месяца через полтора-два. Все мои сестры, кроме Отталии, как две капли, воды похожи на Джорджа. Олаф будет похож на "мать". Разницу у младенцев в полтора-два месяца будет легче скрыть, чем разницу в пол года с ребенком, которого носишь ты. И роды Лагерты — аристократки, не носящей наследника короны, не будет освидетельствовать толпа народа, как твои. Нужно будет позаботиться, чтобы ей нашили объемные мягкие накладки с внутренней стороны платьев. С каждой неделей делая тех ещё объемней. Чтобы живот выглядел очень большим, прямо как при двойни. И пусть почаще является в таком виде в общество. В том числе на балы, устраиваемые местным дворянством. Так рождение двойни будет выглядеть правдоподобнее.