Волк с Уолл-стрит - Джордан Белфорт

Наконец среди всего этого великолепия мне удалось разглядеть Герцогиню — она сидела в кресле, держа на коленях Картера. Выглядела она изумительно — за те тридцать шесть часов, что прошли после родов, ей каким-то образом удалось похудеть, и теперь передо мной сидела прежняя Герцогиня, роскошная и соблазнительная. И слава богу! На ней были потертые джинсы «ливайс», простая белая блузка и балетки, тоже когда-то белые. Картер был завернут в небесно-голубое одеяльце, из которого наружу торчал только крохотный нос.

— Выглядишь потрясающе, милая, — я улыбнулся жене. — Не могу поверить, что твое лицо вновь стало прежним. Просто цветешь!

— Он не хочет брать бутылочку, — погруженной в материнские заботы Герцогине явно было не до комплиментов. — Чэнни сразу с удовольствием сосала. А Картер не хочет.

Я не успел ответить — в комнату вошла сестра. Забрав малыша, она развернула его, чтобы осмотреть перед выпиской. Я как раз собирал сумку, когда вдруг услышал:

— Бог ты мой, какие ресницы! Ни у одного малыша таких не видела! А уж когда он откроет глазки… Держу пари, будет настоящий красавчик, когда подрастет!

— Знаю, — Герцогиня надулась от гордости. — Он вообще особенный.

— Странно… — протянула медсестра.

Повернувшись на каблуках, я уставился на нее. Медсестра замерла, прижав фонендоскоп к левой стороне груди Картера.

— Что-то не так? — спросил я.

— Пока не знаю, — протянула медсестра. — Но с его сердцем явно что-то не так. — Вид у нее был встревоженный. Поджав губы, она снова приложила фонендоскоп к груди Картера.

Я бросил быстрый взгляд на Герцогиню — у нее было такое лицо, словно в ее собственное сердце внезапно всадили нож. Она схватилась за спинку кровати, чтобы не упасть. Подойдя к ней, я обнял ее за плечи. Мы оба молчали.

— Понять не могу, как никто до сих пор этого не заметил, — расстроенно пробормотала медсестра. — У вашего сына, похоже, врожденный порок сердца. Да, теперь я совершенно уверена. Либо это, либо дефект одного из клапанов. Мне очень жаль, но вы пока не можете забрать его домой. Его нужно срочно показать детскому кардиологу.

Я с тяжелым вздохом кивнул. Потом покосился на Герцогиню — она молча плакала. Думаю, именно в этот момент мы с ней поняли, что наша жизнь никогда уже не станет прежней.

Через четверть часа мы уже были несколькими этажами ниже, в небольшой палате, заполненной самой современной медицинской аппаратурой — процессорами, мониторами самых разных форм и размеров и капельницами, среди которых примостился крошечный стол для осмотра, на котором лежал голенький Картер. Свет в палате был неярким. Долговязый, худощавый доктор охотно отвечал на наши вопросы.

— Вот тут, видите? — доктор ткнул пальцем в темный экран, посреди которого виднелись четыре неровных мазка, смахивающих на гигантских амеб, два синих, два красных, каждый размером с серебряный доллар. Все четыре соединялись между собой — ощущение создавалось такое, будто бы они медленно и ритмично перетекают один в другой. В правой руке у доктора был небольшой приборчик, смахивающий на микрофон, которым он медленно водил по груди Картера, описывая небольшие круги. Красный и голубой мазки показывали, как кровь Картера циркулирует по четырем камерам его сердца.

— И тут, — добавил он. — Вот и второе, поменьше, но оно вот тут, между предсердиями.

Убрав эхокардиограф, доктор повернулся к нам.

— Странно, что у вашего сына отсутствует сердечная недостаточность, потому что дефект межжелудочковой перегородки довольно значительный. Существует большая вероятность, что понадобится срочная операция. Кстати, как дела с кормлением? Он берет бутылочку?

— Неохотно, — с грустью пробормотала Герцогиня. — Не так, как в свое время наша дочь.

— Вы не заметили, он не потеет, когда ест?

— Нет, вроде бы, — покачала головой Герцогиня. — Но ощущение такое, словно он вообще не голодный.

Доктор кивнул, как будто именно это он и ожидал услышать.

— Проблема в том, что кровь, насыщенная кислородом, смешивается в его сердечке с кровью венозной, бедной кислородом. Он устает, даже когда просто ест. Когда новорожденный потеет во время еды, это первый признак сердечной недостаточности. Однако отчаиваться еще рано — есть большая вероятность, что с ним все будет в порядке. Да, дефекты значительные, но они в какой-то степени компенсируют друг друга. Благодаря этому возникает градиент давления, который минимизирует ретроградный кровоток. Если бы не это, малыш бы уже испытывал все симптомы сердечной недостаточности. Впрочем, время покажет, прав я или нет. Если в следующие десять дней не произойдет ухудшения, думаю, все будет хорошо.

— А каковы шансы, что ухудшения не произойдет? — спросил я.

— Пятьдесят на пятьдесят, — пожал плечами доктор.

— А если все-таки это случится? — вмешалась Герцогиня. — Тогда что?

— Начнем давать ему мочегонные, чтобы жидкость в легких не скапливалась. Ну, и другие лекарства — но давайте не будем ставить телегу впереди лошади. Если ни одно из этих средств не сработает, потребуется операция на сердце.

Доктор сочувственно улыбнулся:

— Мне очень жаль, что приходится вас расстраивать, но сейчас нам ничего не остается, кроме как ждать и надеяться на лучшее. Вы можете забрать малыша домой, но не спускайте с него глаз. При первых же признаках потливости или затруднения дыхания — и даже если он просто будет отказываться брать бутылочку — немедленно звоните мне. Если этого не случится, жду вас через неделю (вот уж дудки, парень! Прямиком отсюда мы поедем в Пресвитерианскую больницу при Колумбийском университете, где работают выпускники Гарварда!), сделаем повторную кардиограмму. Будем надеяться, что к тому времени дефекты перегородки начнут понемногу затягиваться.

Нас захлестнуло облегчение. Чувствуя, как в груди проснулась надежда, я спросил:

— Вы думаете, что они заживут сами собой? Такое возможно?

— О да. Простите, я, кажется, это упустил… — Еще один повод, чтобы побыстрее свалить отсюда, тощий засранец! — Но если в первые десять дней не появляются симптомы ухудшения, это говорит о том, что все произошло, как я говорил. Видите ли, по мере того как ваш сын будет расти, будет расти и его сердце, и отверстие будет постепенно затягиваться… возможно, к пяти годам от него не останется и следа. Но даже если оно закроется не полностью, то станет настолько незначительным, что проблем со здоровьем у мальчика не будет. Но, повторяю, это станет ясно только через десять дней. Еще раз хочу подчеркнуть — следите за его состоянием! На вашем месте я бы старался не оставлять его одного — максимум на пару минут.