Черный воздух. Лучшие рассказы - Робинсон Ким Стэнли

– Что значит «галиматью»? – вскричал Билл. – Теперь Марс превратят в заповедник, в заповедник бактерий, это ж надо! Там даже посадку никто не рискнет совершить, а тем более – что-то терраформировать!

– Еще как рискнут, – возразил Майк. – Люди на Марс полетят. Со временем. И заселят его, и терраформируют – все, как в твоих мечтах. Может быть, позже, чем ты думаешь, но ведь тебе туда в любом случае не лететь, так куда торопиться? Главное, это произойдет.

– Не думаю, – угрюмо проворчал Билл.

– А зря. Как бы ни произошло, но произойдет.

– Ну, спасибо! Спасибо тебе огромное! Как бы ни произошло, но произойдет? Весьма обнадеживающе!

– Не самая проверяемая из твоих гипотез, – заметил и Нассим.

Но Майк только заулыбался.

– Тебе проверять ее не придется, так к чему волноваться?

Билл резко, саркастически рассмеялся.

– Жаль, ты тому репортеру этого не сказал! «Что ни случится, случится, Наше открытие означает то, что означает»!

Тут смех разобрал всех троих.

– Наше открытие означает, что на Марсе есть жизнь!

– Наше открытие означает все, что вам угодно!

– Значения – они такие! Всегда означают, хоть режь их, хоть ешь!

Но вскоре веселье угасло. Машина по-прежнему ползла вперед, то снимаясь с места, то тормозя в унисон с вереницами алых огней, тянущимися вдоль огромного виадука, рассекшего надвое город под небом цвета кислого молока.

– Вот дерьмо, – процедил Майк, махнув рукой за окно. – Ладно. Придется нам вместо Марса Землю терраформировать.

Прометей, наконец-то освобожденный

Перевод Д. Старкова

Краткое изложение содержания

Данный роман постулирует следующее: наука есть бессрочный протополитический, утопического толка эксперимент, крайне слабо обоснованный теоретически как таковой, и сверх того лишенный парадигмы, в рамках коей объемы энергии, вкладываемые в дела человечества, соизмеримы с его реальным продуктивным потенциалом и способностью к поддержанию приемлемого уровня жизни. В предыстории (написанной в стиле триллера времен Холодной войны) ученые отстранены от принятия крупномасштабных решений: наука секвестирована стараниями неких правительственных агентов, убедивших Трумэна и проч. в том, что метастазировавшая во время войны способность науки к созданию новых технологий, обеспечивающих преимущества, необходимые для победы (радар, пенициллин, атомная бомба и т. д.), может являть собою угрозу для послевоенной, гражданско-корпоративной власти над обществом.

Как следствие, исключенные из процесса распределения прибавочной стоимости и прочих активов, ученые не осознают себя единой группой, а индивидуально готовы трудиться в рамках существующей, в долгосрочной перспективе весьма неустойчивой иерархической системы производства за 100,000±50,000 долларов годового жалованья, плюс пенсия, опционы на покупку акций и легкая преподавательская нагрузка. (Главе придано явное сходство с романами о нашествии зомби, что выглядит крайне забавно.)

Но вот усовершенствованная стараниями ученых человеческая популяция катастрофически превышает долговременную емкость земной биосферы. Объединенные в разнообразные беззубые организации, ученые приходят к выводу: весьма вероятно, антропогенные изменения климата и обусловленное оными массовое вымирание человечества угрожают благополучию их потомков, а следовательно, их собственному эволюционному потенциалу. Спящие просыпаются.

Тем временем определенная часть человечества анализирует соотношение затрат и выгод, сравнивая пятнадцать лет изучения наук с фразой «я верю», и, предприняв ряд политических действий, получает в свое распоряжение большее количество калорий на человека, чем ученые, а также – большую власть над распределением финансирования и куда лучшие возможности для размножения. Многие приходят к выводу, что паразитирование на науке, основой коего служит вера, обходится индивидууму не столь дорого и, таким образом, повышает его приспособленность. (Вампиры, паразитирующие на зомби, пальба, ночные погони: в этом фрагменте произведение приобретает явственный бульварный душок.)

Затем на одной из прогностических конференций возникает дискуссия касательно правила Гамильтона, гласящего, что альтруизм оправдан, когда его стоимость для «донора», C, меньше эволюционной выгоды, B, достигаемой посредством помощи другому индивидууму, родственному «донору» на величину r, где r исчисляется как доля генов, унаследованных обоими от общего предка (см., например, Хрди, 1999): C ≤ Br.

Один из участвующих в конференции генетиков указывает на следующее: поскольку доля общих генов у человека и плодовой мушки равна, ни много ни мало, 60 %, а все эукариоты в целом обладают 938 общими ядерными генами, значение r, вероятнее всего, в любом случае много выше, чем было принято считать до сих пор. Один из экологов вспоминает о нашумевшей статье из «Нэйчур», где выгода, извлекаемая человечеством из биосферы, оценивается в 33 триллиона долларов в год (см.: Р. Констанца с соавт., «Нэйчур», № 387, с. 253–260; 1997). Затем кто-то из экономистов предлагает концептуализировать вклад каждого из ученых, желающих сохранить сии выгоды на будущее, в виде взаимного хедж-фонда с первоначальным взносом, условно говоря, по 1000 долларов с головы.

Далее следует комическая сцена, спор прогностов о числах и суммах. Один из биологов утверждает, что выгода в виде жизни для каждого живого существа справедливо может быть определена как равная бесконечности, а это существенно меняет результат уравнения. (Крики, скандал, общая драка, разгром салуна в манере Дикого Запада.) В итоге участники конференции приходят к выводу, что альтруизм оправдан, и вот хедж-фонд учрежден. (Читатели романа, желающие сделать предварительные инвестиции, отсылаются на веб-сайт http://www.sciencemutual.net.) Общим голосованием участников конференции утверждается совет директоров и модель конституции, обязательная для всех правительств, учреждается институт политических исследований, коему поручается составление политической программы, а также лоббистская компания. К участию в фонде призываются все научные организации мира. Юридические представители фонда обращаются в Международный суд с требованием компенсации всего будущего ущерба для биосферы, каковую надлежит взыскать в пользу фонда с причиняющих данный ущерб, и правительства мировых держав это допускают.

Далее следует множество встреч и знакомств, вследствие чего эта глава, несомненно, и содержит большую часть сексуальных сцен романа. По-видимому, автор прекрасно знаком с литературой о бонобо[92], а может быть, даже чрезмерно увлечен ею.

Энергичные попытки максимизации репродуктивного успеха в Давосе, Санта-Фе, Лас-Вегасе и т. д.

Стиль повествования становится сплавом юридического триллера с толкинистским эпическим фэнтези: ученые отнимают власть у корпоративной военно-промышленной мировой элиты. Механизм достижения данного результата в реальной жизни скрыт за стратегической непрозрачностью в духе Спинрада, создаваемой при помощи сложного синтаксиса, фраз с откровенно бедным смысловым содержанием (т. н. «информационный каскад»), особенно в описаниях активных действий (сквозь него герой вовсе несется как угорелый), взрывов, автомобильных погонь, а также воззвания к шекспировским Огромной Суммы Цифрам, что пробуждают в нас воображенья власть[93] – в данном случае, потенциальным активам «Научного Взаимного», если Международный суд вынесет решение в его пользу, после чего следующая глава (с суммой, свободной от налогообложения, вместо эпиграфа!) переносит нас в новый, утопический мир, вполне правдоподобный для тех, чей разум все еще пребывает в состоянии кольриджевского добровольного отказа от недоверия.