Блистательные годы. Гран-Канария - Арчибальд Джозеф Кронин

– Я не стану ждать! – прокричала она. – Я ухожу. Ухожу прямо сейчас. И не вернусь.

Она рывком распахнула дверь и, прежде чем хозяин дома успел что-то сказать, пересекла крыльцо, выбежала на дорожку. Там, в ревущей темноте, услышала голос Роджерса, звавшего ее, – один раз, второй. Но Сьюзен проигнорировала призывы. Наклонившись навстречу порывам бешеного ветра, то бегом, то шагом она добралась до тропинки, ведущей через плантацию. Свет фонаря был благословением, без него она наверняка заблудилась бы. За пределами раскачивающегося светового круга стеной поднимался мрак. Тропинку почти смыло потоком. Вода была везде: текла, капала, просачивалась, пропитывала, затопляла высохшую землю. Сьюзен шла вперед. Ноги увязали в обильной слякоти, грязь брызгала на платье. Под теплым жалящим дождем волосы липли ко лбу. Ей было все равно. Спотыкаясь, она упорно брела дальше, перешла мост над разлившимся ручьем и наконец выбралась на главный тракт.

Сьюзен с облегчением перевела дух и зашагала по широкой пустынной дороге. Это была carretera[66], по которой Харви пришел в Лос-Сиснес. Та же самая дорога, но как она изменилась! Безмятежный закат не озарял сонные рощи. Вместо этого ураган завывал в кронах, выдирал с корнем молодые деревца, яростно набрасывался на мясистые листья, рвал их в клочья, разрушал все вокруг и ревел, ревел. Но больше всего Сьюзен мешал не ветер, а ливень. Она никогда не оказывалась под такой стеной дождя. Он плотно окутывал Сьюзен теплой солоноватой пеленой. Одежда облепила ее, как утопленницу. Под ногами закручивались маленькие водовороты. В промокших насквозь небесах время от времени вспыхивали… нет, не молнии, какими их привыкла видеть Сьюзен, а рассеянные, будто размытые зарницы, атакующие полог ночи стремительно, как лесной пожар.

Сьюзен спешила, поддерживаемая яростным пылом своей воли. Миновала деревушку Ла-Куэста, переполненные резервуары, нависающие базальтовые скалы. Но, несмотря на всю свою решимость, шла все медленнее. Хотя ветер дул в спину, а дорога вела вниз, усталость становилась невыносимой. Колени ослабели, мышцы обмякли. Она едва не падала от изнеможения.

И тут, чтобы показать, что Господь не забыл о ней, – о, конечно, она знала, что так и было! – вниз по холму загромыхала повозка. Сьюзен услышала, как чавкают копыта по грязи, с внезапной надеждой обернулась и, высоко подняв фонарь, замахала им, как безумная. Упряжка мулов с хлюпаньем остановилась, погонщик взглянул на путницу из-под мешка, укутывавшего его с головой.

Это было странное зрелище – одинокая женщина посреди потопа, запрокинувшая бледное лицо. Она прокричала против ветра, стараясь произносить слова как можно более внятно:

– Подбросьте меня!

– Pero yo no entiendo[67].

– Вы должны меня подбросить… Ради всего святого, отвезите меня в город.

Впрочем, что бы ни думал возница, просьба была очевидна. А ночь ужасна. Он приглашающим жестом указал плетью на свободное место в повозке. Через мгновение Сьюзен поставила ногу на ступицу колеса, затем устроилась рядом с погонщиком, и повозка покатилась дальше, подпрыгивая на неровной дороге в окружающем мраке.

Погонщик направлялся на рынок в Санта-Крус, и буря застала его на выезде из Лагуны. Не желая ночевать в горах, он изо всех сил гнал мулов, невзирая на опасность перевернуться. Он молчал, лишь время от времени украдкой бросал взгляды на пассажирку. Та не произнесла ни слова. Сидела неподвижно на узких козлах, изнывая от яростного нетерпения. Несмотря на головокружительную спешку, ей казалось, что они едут слишком медленно и этому путешествию не будет конца.

Но вот, накренившись на крутом повороте, повозка обогнула скалу и внизу замаячили огни Санта-Круса, размытые завесой дождя. Путники двинулись в сторону рынка по опустевшим улицам, пересекли безлюдную площадь. Над пустым, будто вымершим, городом прокатывался рев – то шумел не ветер, не дождь. Сьюзен не могла понять, откуда взялся этот оглушительный грохот. А потом догадалась: это ревет река. Барранка-Альмейда, поднявшаяся выше берегов, рвалась через город к морю.

Повозка остановилась у конюшни, в переулке позади рынка. Сьюзен неуклюже спрыгнула с козел, порылась в карманах и дала погонщику немного денег. Затем огляделась. Она знала, куда и зачем идет, и через пять минут уже стояла на Калле-де-ла-Туна перед дверью с нужным номером. Фонарь над дверью отсутствовал, но свет шел изнутри сквозь прорези в мавританской решетке. Сьюзен не замешкалась ни на секунду. Повернула ручку, та подалась. Сделав глубокий вдох, женщина быстро вошла в прихожую. Это было длинное помещение, отделанное мозаичной плиткой и потускневшими карнизами. Вдоль одной стены стоял ряд потрепанных пальм в кадках, другая была увешана вышивками, изображающими парусные суда. Слева обнаружился арочный проем, занавешенный неплотно прикрытой шторой. Оттуда в полутемную прихожую вместе с кудрявыми облачками табачного дыма проникал рассеянный свет, доносились голоса и смех. Сьюзен прислушалась, и в эту минуту там залихватски забренчала мандолина.

Она замерла. Казалось бы, совершенно обычное помещение, ничего внушающего тревогу. Однако, несмотря на мирную обстановку, Сьюзен нутром чувствовала, что беда близко. Она стиснула руки и двинулась по коридору. Но как только она сделала шаг, из алькова выдвинулась женская фигура.

Это была мамаша Хемингуэй.

Яркий румянец проступил на побелевших от холода щеках Сьюзен, но мгновенно схлынул. Она приказала себе держаться твердо под шквалом нападок, который вот-вот на нее обрушится.

Но хозяйка притона молчала. Как ни трудно в это поверить, она, похоже, утратила дар речи. Наконец подошла к Сьюзен, окинула ее взглядом с головы до пят. На уродливом лице отразилось крайнее недоумение. А потом она воскликнула:

– Что ты здесь делаешь в такую ночь? Лопни мои глаза, я тебя по первости приняла за привидение. Ты же вся мокрая, как из реки выпрыгнула. Черт возьми, а зонтик прихватить ты не догадалась? Не сообразила, что в такой потоп даже селедка носа из дому не высунет? – Невероятно, но в голосе Хемингуэй звенели сочувственные нотки.

Выглядела Сьюзен жалко. Промокла до костей, влажные волосы прилипли к щекам, в туфлях хлюпало, с одежды на пол стекала вода. Но Сьюзен словно не осознавала, в каком она состоянии.

– Мой брат… он здесь? – выкрикнула она.

Мамаша Хемингуэй проигнорировала вопрос. Похоже, ее охватил внезапный энтузиазм. Схватив посетительницу за руку, она энергично провозгласила:

– Ни в жисть не видала, чтобы кто-то шлялся по улицам в такой ливень. Ищешь приключений на свою голову? Подумала, апрельский дождик капает? Сдохнешь ведь от простуды. Пневмонии или чего там еще. Нет, помоги мне нечистый, не могу я стоять и смотреть, как ты превращаешься в ледышку. Пойдем-ка в эту комнатку, просушим твои вещички.

И прежде чем Сьюзен успела воспротивиться, хозяйка потащила ее в дальний конец коридора и завела