Монументы Марса (сборник) - Кир Булычев

– Девушка! – остановил ее гулкий бас.

– Вы меня?

Ее догонял объемистый врач с черным каракулем волос вокруг блестящей лысины.

– Это вы навещали Суслина?

– Да, – сказала Лера.

– Где же вы раньше были?

– Я только два дня назад узнала, что он здесь.

Лера чувствовала себя смертельно виноватой.

Врач схватил ее за руку.

– Поймите меня правильно, – ворковал он, не без удовольствия разминая в руках пальцы Леры. – Суслин – моя гордость. Восемь минут клинической смерти.

– А он мне ничего не сказал…

– Он и сам этого не знает. При его нервном состоянии, бесчисленных комплексах и маниях… я бы никогда не осмелился. Когда-нибудь потом, когда он будет вне опасности, мы порадуемся вместе. Восемь минут – и никаких последствий.

Этот разговор тут же вылетел из памяти. Впрочем, этому было вполне прозаическое объяснение. Лерин взгляд упал на настенные круглые часы. А часы показывали половину восьмого. Дома голодные Олег и Мишка, которые не представляют, куда девалась их жена и мать. А ведь она должна еще купить чего-нибудь на ужин.

Навестить Суслина Лера не собралась, но обещание встретить при выписке выполнила. Даже успела купить букет сирени, чем привела Суслина в полную растерянность, потому что он совершенно не представлял, что положено делать с букетом, некоторое время держал его как веник, словно намеревался подмести им вестибюль больницы, потом вернул его Лере и успокоился. Он был явно взволнован, и в этом не было ничего удивительного.

В такси он спросил:

– А вы знаете, не исключено, что я побывал на том свете.

Он уколол Леру настороженным взглядом.

«Какая я дура! – Гулкий бас доктора зазвучал в ушах. – Ведь Суслин был восемь минут мертв. И если железный ящик не плод его тщеславного воображения – все сгорело! А сейчас он увидит, и в его состоянии… Ну что делать? Везти его обратно в больницу?»

– Ничего страшного, – услышала Лера свой собственный жизнерадостный голос. – Вы же живы. Восстановить куда проще, чем изобретать вновь…

– Вы же ничего не понимаете!

У двери он сунул ей в руку ключ, сказав:

– Мне вредно волноваться.

Дверь отворилась. Не раздеваясь, он бросился в единственную комнату, помесь неустроенного холостяцкого логова и лаборатории, опрокинул стул, откинул локтями руки Леры, старавшейся его удержать или поддержать, и ринулся к приборам, громоздившимся на длинном, во всю стену, столе. Он долго возился с задвижками и запорами черного ящика, из которого, подобно разноцветным червякам, лезли во все стороны провода. Время ощутимо замедлило ход, и Лере казалось, что он уже никогда не сможет этот ящик открыть – и лучше бы, чтобы не смог, потому что она понимала, что, если Суслин не сумасшедший, в ящике ничего нет.

Тонкие пальцы Суслина замерли над ящиком. Они дрожали. Суслин обернулся к Лере и сказал тихо:

– Может, вы, а?

И тут же поморщился, охваченный негодованием к собственной слабости, и рванул крышку.

Лере не было видно, что там, внутри. Она шагнула, чтобы заглянуть Суслину через плечо, но он уже запустил обе руки в ящик и, вытащив пригоршню черного пепла, с каким-то мрачным торжеством обернулся к ней.

– Ну вот, – сказал он, протягивая вперед руки и держа пепел бережно, словно птенца. – Вы же видите!

– Может, что-нибудь осталось? – сказала Лера.

– Осталось! Температура восемьсот градусов! Осталось… Ничего не осталось. И не могло остаться. Вы вот не знаете, а я почти восемь минут был на том свете. Меня реаниматоры зачем-то вытащили, до сих пор гордятся, а скрывают, берегут мои нервы. Мне санитарка рассказала. Что же, вы полагаете, восьми минут было мало, чтобы принять сигнал?

– Так вы знали?

Лера открыла сумочку. Куда же она сунула валидол? Ведь специально клала валидол…

– Иначе бы не просил вас со мной поехать. Обошелся бы. Знал и трясся.

– Успокойтесь, – сказала Лера. Вот он, этот проклятый валидол. Теперь надо заставить его принять таблетку. – Мы все восстановим.

– Восстановим, восстановим… Разве в этом суть? Чем, вы думаете, я занимался последние две недели в больнице?

Он метнулся к своей сумке, рванул «молнию» так, что она чуть не вылетела из швов, пепел кружил по всей комнате, словно после большого пожара. Лера сказала, протягивая ему таблетку:

– Вот валидол, обязательно надо…

– Спасибо, – сказал он, роясь в сумке, повернул к ней голову, приоткрыл рот, чтобы она положила туда таблетку. – Вот!

В его руке трепетала пачка исписанных листков.

– Разумеется, многое можно восстановить. И восстановлено.

– Вы не грызите таблетку, пускай лежит под языком.

– Не учите. Я же сердечник.

– Я буду вам помогать, если надо…

– Нет, она ни черта не поняла! – Суслин смотрел на Леру с искренним изумлением. – Ни черта!

– Успокойтесь, Сергей Семенович…

– Ведь установка сработала! Понимаете, сработала. Она приняла волны за пять километров! Вы представляете, какая физиономия будет у вашего любимого Траубе, когда он узнает, что я принимаю за пять километров!

Обозримое будущее

«Суть установки заключается в возможности прослеживать возрастные изменения как в прошлое, так и в будущее. Допустим, перед нами фотография старика, снятая где-то в Сибири в восьмидесятых годах прошлого века. Есть предположение, что это фотография известного писателя, поздних портретов которого не сохранилось. Так вот, есть ли возможность убедиться в том, что перед нами именно этот писатель? Наша установка, проанализировав фотографию, синтезирует затем образ этого человека, каким он был двадцать лет назад. Затем нам достаточно сравнить его с известными портретами писателя, чтобы убедиться, не ошиблись ли мы в своих предположениях… Сложнее заглянуть в будущее. Казалось бы, принцип здесь тот же самый, однако если прошлое человека существует объективно, то будущее проблематично. Над решением этой задачи и работает сейчас наша лаборатория…»

– Нет, – сказала Лера и отложила перо. – Керам из меня не выйдет.

– Кто не выйдет? – спросил Саня Добряк, который, пользуясь затишьем, расчесывал свои буйные, до плеч, кудри, видно, стараясь достичь сходства с неизвестной Лере эстрадной звездой.

– Ке-рам.

– Естественно, – согласился Саня. – Керам – мужик, а вы, Калерия Петровна, прекрасная и еще сравнительно нестарая женщина.

– Спасибо. Ты хоть знаешь, кто такой Керам?

– Физик, – ни на секунду не усомнился Саня.

– Правильно. Популяризатор археологии. Тебе не попадалась книга «Боги, гробницы, ученые»? А жаль.

– Обязательно прочту, – сказал Саня и открыл свою большую записную книжку, в которую заносил телефоны знакомых девушек и мудрые мысли, которые ему довелось услышать. Какая-то часть этих мыслей была высказана Лерой. Саня Добряк полагал, что Лере лестно, когда ее слова фиксируют подчиненные.