Путь Никколо - Дороти Даннет

Феликс опустил взор. Николас, напротив, поднял глаза.

Взглянув на него, Марианна де Шаретти улыбнулась и ровным голосом провозгласила:

— Так что оставался лишь один разумный выход. Я спросила его, согласен ли он, не в ущерб компании, в которой он не получит никакой доли владения, соединить свое новое назначение с женитьбой. Он согласился. Брачный контракт между нами был заключен сегодня утром.

Тишина. Затем звук, похожий на стон. И шепот. И гомонящие голоса. В основном, восклицали женщины. И улыбались, по большей части, тоже они, как заметил Грегорио. На всех лицах читалось одно, им не было нужды говорить это вслух: молодец, вдова! Заполучила себе в постель крепкого паренька!

Вдова улыбалась. Улыбка напряженная, но вполне искренняя. И если она и дрожала от волнения, то умело скрывала это. Ей нельзя было отказать в отваге. Но, разумеется, отвага была необходима, чтобы вообще пойти на всю эту авантюру.

Наконец, кто-то из женщин закричал пронзительно:

— Трижды ура нашей демуазель!

И женщины радостно заголосили, хотя из мужчин к ним присоединилась едва ли треть. На их лицах была растерянность, как у солдат, идущих в бой. Они еще сами толком не знали пока, что чувствуют. В своих эмоциях они смогут разобраться лишь чуть погодя, когда соберутся вместе в каком-нибудь уголке.

— Благодарю вас всех! — объявила Марианна де Шаретти. — Думаю, нам следует отметить это событие. Солнце пока еще не село. Сейчас Хеннинк возьмет с собой пару человек, чтобы прикатить бочонок с вином, и вы сможете выпить за наше здоровье. И за свое собственное. И за нашу компанию.

Но вот, наконец, и все. С помощью сына, демуазель спустилась с возвышения. Некоторые работники уже неуверенно двинулись вперед, чтобы заговорить с ней. Она пожимала им руки, одному за другим, улыбалась и для каждого находила пару слов. Хеннинк молча удалился исполнить отданное ему поручение. Николас проводил его взглядом, затем к нему также подошли работники, сначала один, затем другой, а вскоре вокруг него собралась небольшая толпа.

Как заметил Грегорио, он даже не попытался присоединиться к демуазель, создавая некое подобие свадебного торжества. Неуверенных шуточек в свой адрес он словно бы и не слышал. На все вопросы об их работе и о своей собственной отвечал с готовностью и даже с восторгом, передавшимся также и старшим работникам, которые теперь не скрывали своего интереса. Наконец он отошел в сторону, по-прежнему окруженный людьми, отыскал пустой бочонок и уселся на него. Вскоре оттуда донеслись взрывы смеха. Все больше людей направлялись в ту сторону, чтобы присоединиться к ним. Впрочем, вокруг демуазель толпа была не меньше, так что все по справедливости. Мессер Грегорио подошел к ней с сыном.

— Мои поздравления, демуазель. Даже герцогский казначей не смог бы произнести лучшую речь.

— Это все благодаря Феликсу, — отозвалась она. — Но где же наше вино?

Бочонок был тут как тут. Толпа вокруг Николаса без особой спешки рассеялась, а точнее — сместилась, сделав своим ядром стол с расставленными кружками. Кто-то начал разливать вино. Подняв свой бокал, вдова провозгласила здравицу за компанию, а они — в ее честь. Затем вместе с сыном она удалилась в дом. Грегорио остался: ему было любопытно, что произойдет дальше.

Внезапно Николас оказался рядом с ним.

— Разумеется, я был бы рад остаться и напиться допьяна вместе с приятелями, но полагаю, что нам лучше пройти внутрь. Я сказал Хеннинку, что они могут еще полчаса пьянствовать, а затем ему лучше присоединиться к нам.

Огромным усилием воли Грегорио сохранил маску невозмутимости и удержался от вопроса, как им удалось перетянуть на свою сторону Феликса де Шаретти. Или, если не перетянуть окончательно, то по крайней мере убедить выступить на их стороне сегодня. Вместо этого он сказал:

— А почему ты задержался?

Бок о бок они двинулись ко входу в дом.

— Письмо от… Письмо, — отозвался его новый хозяин. — Я обо всем расскажу демуазель чуть позже. Мне придется спешно отправляться в Италию, на следующий же день после турнира.

— Неприятности? — осведомился мейстер Грегорио.

— Ну, неприятности лишь в том смысле, что у меня будет не так много времени на то, чтобы уладить все здесь. Это несправедливо по отношению к тебе или к демуазель. Я постараюсь сделать как можно больше до отъезда. Но в каком-то смысле это не так уж плохо. Дадим время улечься слухам. Если кто и желает ссоры на людях, то только со мной, а не с демуазель.

— Но кто же может желать поссориться с тобой? — удивился Грегорио.

— Тот, о ком ты сейчас думаешь, — без особой враждебности отозвался Николас. — Ладно, пройдем в гостиную. Там нас ждет особое вино.

— А Италия? — торопясь за ним вслед, полюбопытствовал Грегорио. — Что за неприятности в Италии?

— Неприятности в Италии, — отозвался его новый хозяин, — состоят в том, что Якопо Пиччинино перешел на другую сторону.

Это казалось столь далеким от красильных чанов, свадеб и вина в гостиной, что Грегорио невольно нахмурился.

— Кондотьер? — переспросил он. — Тот самый, что был на жалованье у неапольского короля Ферранте? А, понимаю. Теперь капитан Асторре со своим отрядом поддерживают ослабевшую армию. Пиччинино перешел на сторону анжуйцев?

— Пиччинино теперь поддерживает герцога Калабрии. Да. Они задержались в дверях.

— И что же ты будешь делать? — мессер Грегорио недоуменно воззрился на Николаса.

— Одной левой разгоню целую армию, — отозвался Николас. — Но дело не в этом. На стороне Пиччинино сражается некто Лионетто. И мне очень не по душе та мысль, что теперь он против нас.

— Не понимаю.

— Вот и славно, — отозвался этот поразительный молодой человек с широкой улыбкой. — Иначе ты бы сразу развернулся и поспешил унести ноги подальше. Предупреждаю сразу — тебе лучше здесь не задерживаться, если предпочитаешь спокойную жизнь.

С наступлением темноты Марианна де Шаретти ощутила себя усталой до крайности. Разговоры и обсуждения дальнейших планов продолжались весь вечер. Тильда, которая не пожелала выпить с ними вина, все же вышла к ужину, присоединившись за столом к Феликсу, Катерине, Николасу и матери. С напряженным, опухшим от слез личиком Тильда едва отвечала, когда кто-то обращался к ней, и весь вечер просидела рядом с матерью, крепко держа ее за руку. Николас не обращал на нее внимания и завел разговор о турнирных боях.

Прямо на глазах Феликс начал оттаивать. Изъяснявшийся сперва лишь междометиями, он вскоре заиграл ведущую скрипку в разговоре, и никого не удивило, когда он внезапно во всеуслышанье провозгласил: