Монархическая государственность - Лев Тихомиров

Действие Церкви проникает очень глубоко в национальный организм, привходя к действию множества учреждений, по существу, уже социальных, но соприкасающихся с Церковью. Церковь, посредством прихода, посредством семьи, различных общин (как монашеские и другие), школы, посредством множества временных соединений верующих стремится нравственно очистить и освятить каждый акт жизни человека. Не входя в дела чисто мирские, она соприкасается с ними, стараясь воспитывать в них личность христианина.

Но государство не может отказаться от собственного верховенства во всем, что касается отношений гражданских, политических, экономических и т. д. Повсюду, где церковный союз переходит от чисто духовной и мистической области в сферу отношений общественных, государство не может отказаться от верховного над ними владычества, и самый святой или иерархически высокий член Церкви есть такой же подданный государства, как наиболее грешный, неверующий, или даже отлученным от Церкви гражданин.

В каких же формах возможно совместить существование двух этих союзов, из которых каждый в своей области не может и не должен отказаться от верховенства? Это было бы совершенно невозможно, если бы сами области действия обоих не были по существу различны. Область действия Церкви есть "Царствие Божие", которое "не от мира сего".

Как справедливо говорит профессор Н. Заозерский ["О церковной власти", 1894 г.], "Церковь, в смысле юридическом, должна быть мыслима, как социальный порядок параллельный или соподчиненный социальному порядку, называемому государством, но не подчиненный ему и тем менее входящий в состав его". Ибо "социальный порядок Церкви аналогичен социальному порядку государства, но не только не тождественен, а и разнороден до противоположности". "Цель иерархии есть возможное уподобление Богу и соединение с Ним". Задача церковной иерархии "направить жизнь членов Церкви соответственно высшим и нормальным требованиям духовной природы". Сфера действия церковной власти есть "духовный мир человека, человеческая душа... Возрождающая сила Церкви оказывает помощь душе человека в ее борьбе с греховными стремлениями". К этому назначению призвана церковная власть. Мир, с его политическими, экономическими и т. д. стремлениями, не ее область: здесь действует государство. Но зато никто, кроме Церкви, не имеет власти в ее области действия.

Хотя нравственные требования отражаются и в сфере стремлений политических, экономических и т. д., но ввиду существенной противоположности основных областей ведения Церкви и государства при желании легко избежать столкновений в пограничной области, тем более что противоположность их существа не есть противоположность враждебная, а лишь выражает две различные стороны одного и того же человеческого существования, долженствующие быть гармонически связанными.

Церковная политика.

Отделение Церкви от государства и союз их

 Мы уже видели выше, что смешение Церкви и государства в единое целое одинаково искажает и государство, и Церковь. Создание цезаропапизма уничтожает духовность церкви и создает принудительное господство там, где можно господствовать только добровольно, свободным восприятием духовного влияния.

Истинная Церковь есть та, в которой царствует Бог и воля Божия. Но Господь столь могущественен, что если бы Он желал действовать внешним принуждением, то легко всех бы заставил поступать по Своей воле, без всякого начальства, законов, штрафов, тюрем и т. п. Раз только Церковь прибегает к системе внешнего принуждения, она уже этим одним фактом показывает, что перестает руководствоваться волей Божьей, то есть перестает быть Церковью.

С другой стороны, и государство при этом искажается, ибо вместо своей реальной задачи обязательного поддержания норм простой справедливости переходит к невозможной задаче принудительного поддержания святости, берет на себя, на свои слабые силы то, что создает только Всесильный Бог.

Ложность всякого папоцезаризма столь же велика, как ложность цезаропапизма и какого бы то ни было обожествления государства или государственной Верховной власти. С религиозной точки зрения это есть идея антихриста, который есть "сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святыней, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога" (2 Фес. 2: 3-4). С государственной же точки зрения это есть система упразднения высшего этического идеала и замена его низшим, то есть преступление государства перед нацией.

Естественным выходом из таких противоречий кажется отделение Церкви от государства. При этом государство не берет на себя излишней и непосильной обузы руководить религиозными отношениями. Оно снимает с себя всякую ответственность за действия Церкви, предоставляя следить за ними самим ее членам. Для государства остается тогда лишь следить за действиями Церкви с такой же точки зрения, как за деятельностью всякой другой корпорации, то есть пресекать в ней все нарушающее общие для всех граждан государственные законы, не делая никакого различия между нарушителями закона, будут ли это верующие или неверующие, духовные или светские.

Но эта система правильна, и даже единственно возможна, лишь в том случае, когда нация, которой держится государство, не имеет общего верования. Когда нет возможности связать государство с верой, то понятно, что приходится мириться с фактом. Но если отделение церкви от государства исходит из преднамеренной тенденции отрезать политические отношения от воздействия религиозно-этических, то это система крайне вредная для нации, для развития народа и общественных отношений.

Если же в государстве имеется верующая нация, то так называемое отделение Церкви от государства составляет даже простое недоразумение, а в действительности выражает лишь демократический союз Церкви и государства. Действительно, церковь при этом не исчезает в нации, она действует на душу и сознание того народа, который именно и составляет Верховную власть в государстве. Следовательно, Церковь при этом отделяется лишь от системы управительных государственных учреждений, но не от самой Верховной власти, а через эту последнюю (то есть самодержавный народ) воздействует косвенно и на управительные учреждения.

При таком условии и в таком смысле система "отделения" Церкви от государства во всяком случае более разумна, нежели папоцезаризм или цезаропапизм. Но тут мы должны признать неточным выражение "отделение церкви от государства", ибо здесь имеется лишь отделение ее от управительных учреждений.

В демократиях по чрезвычайной трудности для народа большого государства непосредственно следить за управительными учреждениями почти нет другого способа установить союз Церкви и государства, как посредством этого якобы отделения. Сверх того, в демократии и само государство по идее управляется не этическим началом.

Но в монархической политике, основанной на верховенстве этического начала и имеющей внешним органом личность монарха, отношения государства к Церкви могут и должны быть устанавливаемы на единственной нормальной почве союза.

Этот союз нужен особенно для монархии, так как Церковь есть та среда, в которой воспитывается миросозерцание, указывающее человеку абсолютное господство в мире верховного нравственного начала, т. е. именно основной принцип монархии.

Миросозерцания, при которых нравственное начало является элементом производным и потому подчиненным, вообще принижают людей. Нет ни одного государственного деятеля, который бы не понимал необходимости известной нравственной дисциплины для существования общества. Но те практические правила нравственного поведения, по которым гражданин не грабит, не убивает, повинуется, когда нужно, и когда нужно отстаивает право своей личности, лишаются твердой основы при отсутствии религиозного чувства и религиозного миросозерцания.

Они держатся тогда или на ничем не просвещаемом инстинкте, или же на основаниях соображения общественной пользы. Но инстинкт - дело непрочное у существа рассуждающего, а общественная польза понятие условное, о котором каждый может иметь свое мнение.

От такого хаотического состояния нравственного чувства нации страдает вообще государственная идея, ибо ставит обязательным государство может лишь то, что народом сознается как действительно обязательное. Демократический принцип еще справляется с этим, ибо пока в обществе сохраняется сила большинства, остается возможно демократическое государство. Но монархическое начало власти - при исчезновении абсолютного нравственного идеала- немыслимо.

Этот ряд обстоятельств приводит монархию к сознательному исканию союза с Церковью.

При этом является двойная задача: для монархии нужно сохранить свое верховенство во всей области государственных отношений, в которые входит церковная организация. Для Церкви, в свою очередь, необходимо сохранить свою верховную власть в области духовной. Во всей же области социальной взаимные отношения Церкви и государства определяются желаниями и потребностями церковной организации, поскольку их признает удовлетворимыми государство, и требованиями государства, поскольку им способна подчиниться Церковь.