Гений войны Суворов. «Наука побеждать» - Арсений Замостьянов

Солдаты, безымянные авторы народных песен, прославили Суворова в своих бесхитростных стихах прежде всех столичных служителей муз. Так и должно было случиться с полководцем, остающимся в истории российского общества неразрешимой загадкой. Ни первые подвиги Суворова в Польше, ни славные победы при Туртукае, Козлудже, Гирсове, Фокшанах, Рымнике не были воспеты одописцами екатерининского века, если не считать суворовского друга и родственника Д.И. Хвостова, который в своём кургузом стихотворном послании Суворову сподобился лишь на несколько стройных строк:

О, ты, сияющий у Рымника брегов,Герой, России честь и страх её врагов!В тебе Ахилла дух и Аристида нравы,Завиден чистый луч твоей бессмертной славы!

Но у Хвостова — одна из худших репутаций в истории русской литературы. И Суворов, ценивший его как друга, конечно, не был поклонником хвостовской музы. К счастью, мнительный граф Рымникский не знал злой эпиграммы М.В. Милонова, который писал о Хвостове уже после смерти полководца:

Прохожий! Не дивись, на эту рожу глядя,А плачь и горько плачь: ему Суворов дядя.

Словом, Хвостов — не в счёт, а другие поэты Суворова до поры до времени не замечали, хотя Александр Васильевич был в добрых отношениях и с Державиным, и с Херасковым, и с Рубаном. Можно вспомнить лишь беглое упоминание Суворова в «Храме Марсовом» М.Н. Муравьёва:

Готовит Панин стен проломы,Репнин, Каменский — бранны громы,Суворов — быстротой орел.

Даже вот такие беглые упоминания были редкостью! Кстати, князя Репнина Муравьёв в стихотворениях периода первой екатерининской Русско-турецкой войны упоминает трижды… А солдаты уже пели, противопоставляя своего любимца другим генералам:

Князь Румянцев генералМного силы истерял.Вор Потёмкин генералВ своём полку не бывал.В своём полку не бывал,Всю-то силу растерял,Кое пропил-промотал,Кое в карты проиграл;Которая на горе —Стоит по-груди в крове;А котора под горой —Заметало всю землёй.А Суворов генералСвою силу утверждал,Мелки пушки заряжал —Короля во полон брал.

В годы первой екатерининской Русско-турецкой войны, после побед при Туртукае и Козлудже Суворову посвящает стихотворение поэт Василий Иванович Майков (1728–1778). В.И. Майков был товарищем Суворова по Семёновскому полку (поэт служил там в 1747–61 гг.). Он откликнулся на подвиги однополчанина поэтическим посланием «Стихи А.В. Суворову»:

Кто храбрость на войне с искусством съединяет,Тот правильно число героев наполняет;Суворов, ты в себе те качества явил,Когда с немногим ты числом российских сил,На превосходного напав тебя злодея,Разбил его и так, как вихрем прах развея,К Дунайским гнал брегам, упорной сей народПрогнал и потопил в струях кровавых вод…

Конечно, Суворову, ценителю поэзии, было приятно получить такой стихотворный подарок. Но каноны классицизма требовали, чтобы герою посвящались торжественные оды, а Майков написал дружеское послание… Од не было ни после покорения Крыма, ни после Кинбурна, ни после Фокшан… Гораздо позднее у читающей публики создалось впечатление, что Суворов всегда был излюбленным героем Державина и Петрова. Нам, помнящим державинского «Снигиря», трудно представить, что великие победы при Фокшанах и Рымнике, принесшие Суворову мировую славу и графский титул, не нашли своего одописца… А в своей знаменитой оде «На взятие Измаила» Гаврила Романович, оставшийся в истории как друг и литературное alter ego Суворова, не упомянул Александра Васильевича — тогда уже графа Рымникского — ни разу. И только честнейший Ермил Костров, в том же 1791 г. посвятивший Суворову свой перевод «Оссиана, сына Фингалова, барда третьего века…», восславил тогда Суворова в эпистоле «На взятие Измаила», да всем своим положением обязанный Суворову легендарный графоман Дмитрий Хвостов восславил дядьку своей жены в «Стихах на отъезд Его Сиятельства Графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского по взятии Измаила в Санкт-Петербург из Москвы 1791 г. февраля «…» дня». Хвостов, по своему обыкновению, в том же 1791 г. за свой счёт издал сие творение, — но Суворов ждал чего-то иного, ждал своего Оссиана, который восславит военные подвиги измаильского героя достойными стихами.

Ермила Кострова Суворов ставил высоко — но этот поэт был также человеком суворовского круга. Суворов, как меценат, помогал Кострову рублишком. Между тем Александр Васильевич ждал откликов от литераторов, не обязанных ему ни материальным благополучием, ни положением в обществе. Признание властителей дум пришло к Суворову не сразу, великий полководец задержался в безвестности, чтобы уже старцем сделаться героем лучших военных од своего века, а после смерти остаться тайной за семью печатями, которую и поныне разгадывают философы и поэты, историки и политики. После Измаила, пребывая в финляндской меланхолии, Суворов получил ещё один привет от поэта «второго ряда» Павла Ивановича Голенищева-Кутузова (1767–1829) — «Его сиятельству графу А.В. Суворову-Рымникскому, на взятие Измаила»:

Отечества краса, России слава, честь —Суворов! Я тебе дерзаю дар принесть.

До пражской победы и взятия Варшавы было написано ещё одно любопытное стихотворение — «Ода его сиятельству графу А.В. Суворову-Рымникскому, в проезд его через Белгород» (1792 год). Автором оды предположительно был архиепископ Курский и Белгородский Феоктист (1732–1818, в миру — Фёдор Васильевич Мочульский), в прошлом — законоучитель Сухопутного кадетского корпуса. Один из лучших проповедников того времени, святитель и учёный, белгородский архиерей молился за Суворова:

О, Боже! Благо россам строя,Храни Суворова-герояВо славу россам, страх врагам;Храни его заслуги верны;Труды отечеству усердны;Храни его любовь к трудам.

Пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать эпизоды торжества российского военного могущества в европейских столицах. Семилетняя война, Наполеоновские войны, Вторая мировая… Психологическое значение польской кампании 1794 г., блестящих побед при Кобрине, под Брестом, наконец, пражской виктории, было велико: не дикие турки, а прежние теснители Московии поляки, да ещё хворые французской болезнью, были наголову разбиты полным генералом Суворовым. Уже после брестской победы Василий Григорьевич Рубан (1742–1795) засел за песнь Суворову, а Иван Иванович Дмитриев (1760–1837), к удивлению друзей, начал свою оду вместо привычных «безделок»: «На победу графа Суворова-Рымникского, одержанную над польскими войсками, когда он в три дня перешёл семьсот вёрст». Поэт восклицал: «Се ты, о Навин, наш Суворов! Предмет всеобщих днесь похвал!» Дмитриев не случайно в заглавии намекнул на быстроту Суворова: полководец успеет занять Варшаву раньше, чем стихотворцы завершат оды на взятие Бреста…