Доверься мне (ЛП) - Мак Бекка

Мы занимаем свои места за главным столом, и Оливия вытирает глаза на протяжении всех поздравлений, когда мы слушаем речи наших друзей и семьи. Когда Хэнк произносит лишь половину своей речи, она уже совсем не контролирует свои эмоции.

— Картер, сынок, я знаю, что в тот день, когда мы встретились… ну, я знаю, что это был, вероятно, худший день в твоей жизни. И, черт возьми, я бы так хотел, чтобы мы встретились при других обстоятельствах. И все же, встреча с тобой — одно из лучших событий в моей жизни. Я искренне верю, что нас свели Ирландия и твой отец, за что я благодарю их каждый чертов день. У нас с Ирландией не было детей, и, возможно, именно поэтому я встретил тебя, когда уже прожил половину жизни. Когда ты вошел в мою жизнь, я понял, что ты особенный. Ты заполнил пустоту в моем сердце, чего не мог сделать никто другой. Я знаю, что Ирландия полюбила бы тебя, и твой отец с небес смотрит на тебя, и чертовски гордится тем, каким человеком ты стал. Oливия… мой Бог. Я рад, что ничего не вижу. Я слышу, как ты рыдаешь, и, увидев это, мое старое сердце разбилось бы вдребезги.

Оливия со смехом наклоняется, и я опускаю руку ей на спину, поглаживая ее гладкую, теплую кожу.

— В ту секунду, когда я услышал новость о том, что Картер пригласил даму потанцевать в баре, я понял, что он нашел ту единственную. Сразу. Два глаза на моем лице, возможно, работают не так хорошо, но третий глаз вот здесь, — он постукивает пальцем по точке между бровями, — работает очень хорошо. Этот парень был очарован тобой с тех пор, как ты вошла в его жизнь. Я никогда не встречал пары, более идеально подходящей друг другу. То, как вы усердно работаете, чтобы стать лучше, чтобы быть вместе становится лучше, становитесь настоящей командой, это вдохновляет. Я не обязан желать тебе всего счастья на свете, потому что я знаю, что ты уже нашел его, — Хэнк поднимает свой бокал. — За любовь, которая с возрастом становится только сильнее и никогда не заканчивается.

Оливия вскакивает со своего места прежде, чем я успеваю оттолкнуться от стола, врезаясь в Хэнка с такой силой, что я на мгновение беспокоюсь, как бы они вдвоем не свалились на пол. Но я поддерживаю их, присоединяясь к ним и наслаждаясь каждой секундой этого группового объятия.

Когда тарелки с ужином опустошается, а болтовня достигает небывало высокой громкости, я наклоняюсь к уху своей жены.

— Почти пришло время для нашей речи. Хочешь сбежать отсюда на пять минут?

Она знюще приподнимает одну бровь.

— На пять недолгих минут или на быструю пятиминутку?

— Я бы предпочел долгие два часа, но быстрых пяти минут вполне хватит.

— Ты никогда не бываешь быстрым, и уж точно никогда не укладываешься в пять минут, — и все же она все равно встает, складывает салфетку рядом со своей тарелкой и поднимает меня со стула.

В ту секунду, когда Оливия оказывается за запертой дверью, я набрасываюсь на нее, прижимая спиной к раковине в уборной.

— Я люблю, когда ты плачешь.

У нее на лбу появляются морщинки.

— Что за странные вещи ты говоришь.

— Ты чертовски красива, когда плачешь. Твои глаза становятся мягкими и тают, и в них появляются самые красивые блики зеленого и золотого, — я задираю ее платье так деликатно, как только могу, стягиваю с ее ног белые кружевные трусики и сажаю ее на столик. — К тому же, ты такая мягонькая, и я получаю огромное удовольствие, наблюдать за этим. Такой контраст с той крутой девчонкой, которой ты прикидываешься.

— Я крепкий орешек, — ее голова склоняется набок, язык облизывает верхнюю губу, пока она наблюдает за тем, как я достаю свой член, сжимаю его у основания, и провожу им по ее складочкам и по клитору. Такому влажному клитору.

— Такой крепкий орешек, — я притягиваю ее к себе, прижимаюсь губами к ее ключице и погружаюсь в нее. — В тот вечер, когда мы встретились, ты посмотрела всю рекламу с щеночками с благотворительного проекта лишь бы не встречаться со мной взглядом.

— Это была пытка, — говорит она со стоном, прижимаясь ко мне бедрами. Она начинает дергать меня за галстук, возиться с пуговицами. — Снять. Я хочу это снять.

— А-а-а, — цыкаю я, накрывая ее руку своей. — Быстро, — напоминаю я ей. — Пять минут.

Боже мой, никто так не дуется, как Оливия — она вся хмурая и выпячивает нижнюю губу. Смеясь, я целую ее лицо.

— Я так сейчас стараюсь не испортить тебе прическу, — ворчу я, набирая скорость. — Но все, что я хочу сделать, это засунуть туда руку, вытащить все эти чертовы булавки и крошечные цветочки и, блять… трахнуть тебя. Я хочу трахать тебя так сильно и долго, что ты не сможешь вспомнить, каково это, не чувствовать меня внутри себя. Я хочу уложить тебя на нашу кровать, сорвать с тебя это гребаное платье и поклоняться каждому дюйму этого тела, пока ты не узнаешь, каково это, когда каждая частичку тебя так безмерно любят.

Оливия хнычет, наклоняясь вперед, сжимая мою рубашку в кулаке, когда я тру ее клитор.

— Я уже знаю… уже знаю, каково это.

— Да? — я прижимаюсь лбом к ее лбу, вглядываясь в эти глаза цвета мокко, и наблюдаю, как она оргазмирует на мне, ее тело дрожит в моих объятиях, когда я ввожу член еще раз, еще два, а затем я кончаю вместе с ней.

— Да, — выдыхает она, прикасаясь своими губами к моим. — Если твоя любовь, это единственное, что у меня будет на всю оставшуюся жизнь, мне этого будет более, чем достаточно.

Мне чертовски нравится этот ответ, мы приводим себя в порядок, и возвращаемся в банкетный зал.

Моя сестра останавливает нас как с выражением чистого отвращения на лице.

— О, фу. Вы вдвоем только что занимались сексом.

— Мы этого не делали, — настаивает Оливия в то же самое время, когда я восклицаю: — Еще как.

Дженни закатывает глаза и смеется, направляясь к своему месту.

— Мы готовы к тосту с шампанским, мистер Беккет, — говорит наш организатор, когда мы возвращаемся к нашему столику. — Вы хотите, чтобы мы подали его сейчас или подождем до десерта?

— Сейчас самое подходящее время. Спасибо вам.

Как только раздают шампанское и у меня в руке оказывается микрофон. Оливия говорит, что он мне не нужен, потому что я достаточно громкий, но, пф-ф-ф. Мы занимаем свои места перед нашими друзьями и семьей. Мимо проходит официант с последним подносом, предлагая Оливии бокал шампанского.

— О, нет. Никакого алкоголя для нее, — я заботливо кладу руку ей на живот. — Разве это не так, маленькая мамочка?

— Картер! — Оливия ахает, и опасный прищур ее глаз и поджатые вишнево-красные губы говорят мне, брачная ночь и все такое, эта девушка убьет меня прямо здесь, прямо сейчас.

— Что? — я спрашиваю так невинно, как только могу, потому что я не хочу умирать сегодня ночью, но я, очевидно, совершил огромную ошибку, которую не осознаю.

Мой взгляд скользит по ее лицу, выражение которого, кажется, с каждой секундой становится все более возмущенным, к моей руке на крошечном выпуклости ее маленького живота, который по-настоящему можно увидеть, только когда она обнажена, от которого я, кажется, никогда не могу отвести глаз, когда мы дома, и, наконец, к толпе, нашей семье и друзьям, к их потрясенным, но счастливым лицам.

Потому что я только что сказал всем двумстам пятидесяти гостям, что моей жене нельзя алкоголь.

Каким-то образом моей прекрасной леди удается прищуриться настолько, что это кажется невозможным. Она вообще все еще видит меня?

— Одно правило, — отчитывает она меня своим учительским голосом, похожим на шепот, от которого съеживаются все мои шесть футов четыре дюйма роста. — Сегодня у тебя было одно правило.

Я знаю. Одно правило.

Никому не рассказывать о ребенке, которого я случайно заделал в свою жену этим летом.

И я думал, что смогу это сделать. Правда, я так и сделал.

Кара и Дженни хихикают, потому что знали, что я не справляюсь. Я замечаю, как Адам вздыхает, протягивая купюру Гаррету и Эмметту, которые самодовольны, каким обычно бываю я.