Том 3. Корни японского солнца - Борис Пильняк

• В эту же ночь начали формироваться отряды самообороны. Полиция и жандармерия, которых ни огонь, ни вода, ни взбесившаяся земля почему-то не догадались слопать, немедленно установили связь с этими отрядами. Слухи ширились с каждой минутой. И вот тогда началось то ужасное, что легло навсегда несмываемым пятном на японцев, – избиение корейцев и японских левых. Надо быть, справедливым – это правда, что полиция и жандармерия спасла много левых от верной смерти, принудительно интернировав их в участки. Но пе во всех участках удержались от сладостного соблазна. Жандармский капитан Амакасу не вытерпел этой невообразимой пытки и собственноручно задушил веревкой вождя японских анархистов Осуги, его жену и его девятилетнего племянника. Два больших трупа и один маленький трупик были швырнуты в колодец во дворе жандармского штаба. Эти полицейско-жандармские грехопадения случились еще в ряде мест, например, в Камэидо, где была изрешетена пулями куча юношей-коммунистов и вожаков рабочих союзов.

• Но корейцев не щадил никто – ни люди с пуговицами ни в кимоно. Безоружных, потешно лопочущих о чем-то, дружно трудолюбиво истребляли как в конце XVI века во время корейского похода Хидэйоси. Мне, корейцу, трудно писать со спокойным дыханием об этих сентябрьских расправах. Нужно быть беспристрастным и уметь строго и незамутимо ясно писать подобно китайским придворным хронографам.

• Великое землетрясение и гекатомбы нанесли оглушающий удар левому флангу японской общественности и рабочему движению. Но, как говорит японская пословица: «После ливня твердеет земля». Через год рабочие и левые опять построились в боевое каре. Но здесь начинается новая страница.

Намечаются два крыла. Экстремисты и реформисты (по-японски «хийоримиха» – «следящие за погодой», «погодники»). Начинают скрытую борьбу за преобладание в рабочих союзах. Переходят к открытой борьбе. Начало войны алой и желтой роз. Съезд Федерации Труда в феврале 1925 г. Схватка. «Погодники» изгоняют алых. Те возводят цитадель с красным флагом-Хьогикай-Совет рабочих союзов. Осень 1926 г. – у «погодников» –43 000 рабочих, у хьогикайцев – 34 000.

Попытка хьогикаицев образовать с Крестьянским союзом «Рабоче-крестьянскую партию» в начале 1925 г. Миивнудел разгоняет партию.

Попытка «погодников» образовать с Крестьянским союзом «Рабоче-крестьянскую партию» в начале 1925 г. Минвнудел кивает утвердительно.

• Левый фланг японской интеллигенции сейчас в мучительной идейной диаспоре. Большая часть попутчики пролетариата. Позиция дружественного нейтралитета. Интеллигентский актив – «погодники» и алые. Алые делятся на: 1) хьогикаицев и их союзников, работающих в рядах рабочих союзов, революционеров – одиночек, террористов.

• Террористы сделали после землетрясения 1923 г. несколько неудачных выступлений. Пули студента Намба Дайсукэ только поцарапали августейшую карету, а выстрел Вада Кютаро в спину генерала Фукуда вызвал только ожог величиной в пятисенную монету. Высокопоставленные объекты отделались дрожью в ногах и сердцебиением, но напугавшие их были решительно вычеркнуты из жизни: Намба задохся на «давилке», а Вада недавно пошел на пожизненную каторгу, в прощальном письме-завещании друзьям, помещенном в журнале «Кайдзо», Вада, перед тем как навсегда уйти в мир тюремного мешка и чугунной тачки, жизнерадостным, звонким, срывающимся от юности голосом заявляет:

– Что капиталистическому строю осталось жить очень мало, это ясно. Наше дело все время идет вперед!

Б. А. Пильняк приводит любимую песенку текстильщиц. Приведу еще несколько из незабываемой книги японского пролетарского писателя Хосода «Печальная повесть о работницах». Песенки состоят из 24 силлаб и соответствуют русским частушкам.

• Работницы, живущие в фабричных интернатах-тюрьмах поют:

Эх, хорошо бы, еслиИнтернат снесло бы водой,Если б фабрика сгорелаИ от холеры сдох бы сторож

• Или:

Эх, мне бы крылья,Чтоб улететь отсюдаНу, хотя бы вот тудаДо того холма!

• Перед свиданием работницы-интернатки с родителями:

Я хотела бы слезы от радости встречиВ чайную чашку собратьИ дать родителям выпитьСказав, что это – сакэ…

ХVII. Вместо глоссы советуем

Желающему подробно познакомиться с политико-экономической организацией сегодняшней Японии советуем взять две дельные методологически выдержанные книги «Япония» проф. О. Плетнера и «Япония в прошлом и настоящем» доцента К. А. Хариского.

Всякий, кто честно прочтет эти книги, может со спокойной совестью на следующий день вы ступить в Политехническом зале на Лубянке с публичной лекцией на тему: «Судьбы японского капитализма или куда идет Япония». Успех гарантируем!

Послесловие

Глазами художника

Борис Пильняк впервые поехал в Японию в 1926 году. До этого он побывал в Европе, Америке, на Ближнем Востоке. И вот – Дальний. «Я поехал в Японию не только потому, что я хочу рассказать о Японии в России, и не только потому, что в Японии я хотел рассказать о России. Основная цель моей жизни – писательство <…> искусство, как все прекрасное, вечно присуще человеку, – и писатель над бытом и временем, прорываясь через них, должен стремиться к тому, чтобы его творения жили не только сегодняшний день». В другом письме из Японии он пишет: «…ты спрашиваешь, как я себя чувствую в Японии, – кроме того, что все кругом меня таинственно и чудесно, кроме того, что каждый новый день несет мне новые невероятности, которые я осмысливаю величайшими головными болями <…>», вот «мои ощущения, мое состояние в этой таинственной стране».

Пильняк поехал как писатель, уже известный в Японии, по приглашению японской общественности. Советские газеты извещали: «Пильняк „под надзором“ японской полиции. Токио, 20/III, 1926. Полицейский контроль, установленный над приехавшим в Токио Пильняком, вызывает протесты со стороны части японской печати. Так, „Джапан Кроникль“ указывает, что отношение полиции к Пильняку напоминает ее отношение к советской профсоюзной делегации. Полиция обращается с Пильняком так, как если бы он был страшным уголовным преступником. Интересно было бы знать, по чьему приказу подвергается Пильняк такому позорному обращению». В «Вечерней Москве» от 27.3.26 сообщалось: «Японская полиция взяла под контроль Пильняка. Его встречают, как преступника (из телеграммы)».

«Попутчик, в край Восхода СолнцаТы ухитрился забрести,Но оказался для японцаИ так, и сяк… не по пути».

Читатель сам прочтет, как донимала Пильняка полиция, спасаясь от которой, он поселился в советском посольстве у первого секретаря Л. И. Вольфа. Но ни назойливость полиции, ни незнание языка, отгораживавшие от общения с людьми иной, незнакомой культуры, не смогли помешать ему сделать многие и многие заключения, оказавшиеся пророческими. «<…> всем сердцем я хотел проникнуть в душу Японии, в ее быт и время, – я видел фантастику быта, будней, людей <…>». Забегая вперед, скажем, что вот это «всем сердцем» и не понравилось в первую очередь при выходе в СССР «Корней японского солнца». Непредвзятый, доброжелательный взгляд, удивление, иной раз восхищенное, раздражали ортодоксов. Писателя обвинили в идеализации Японии, в том, что он не увидел в ней «темных» сторон.

Надо сказать, что после второй поездки в Страну восходящего солнца Пильняк написал еще одну книгу – «Камни и корни», в которой дал более полную картину состояния японского общества и иронично ответил на несправедливые замечания по книге «Корни японского солнца». В «Корнях…» основное внимание Пильняка было занято непростой, весьма своеобразной, поэтичной культурой Японии, для которой он находит многие похвальные слова. Если первую книгу можно считать импрессионистической, то вторая явно публицистична, с социальным анализом. В первой книге Пильняк увидел и описал то, что ему показалось прекрасным, полезным, интересным, во второй он, уступая критикам, занимался анализом классовой борьбы и рабочего движения, и сейчас еще слабого в японском обществе.

В 1926 г. в Японию Пильняк ехал поездом через Сибирь. Затем Китай – Харбин (Пильняк читал лекции о советской литературе), Корея – март – «после голубых и отчаянных маньчжурских морозов», Фузан, Цусимский пролив, Симоносэ-ки, Токио. Горячая встреча со стороны пригласивших его представителей общественности и газет, а также Ничиро-гейдзю-цу – Японо-Русского Литературно-Художественного Общества.