Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снова все стихло.
Ветлугин стоял на пороге, выжидая, не проснется ли еще кто-нибудь. Нет, не дрогнул, не пошевелился ни один полог.
Географ быстро прошел узким сводчатым коридором, освещая себе дорогу факелом. А вот и «галерея»! На стенах неясно видны цветные рисунки. Они исполнены не очень умело, как бы детской рукой.
Смолистый факел качнулся в руке. Светлые блики поплыли по стене, вырывая из мрака картины первобытной охоты. Возникал ветвистый рог убегающего оленя, потом крутой загорбок росомахи, готовящейся к прыжку, рядом ощеренная морда песца, попавшего в капкан. Пятно света от чадящего факела задевало их и уплывало дальше.
Шаги гулко отдавались под сводами «галереи». Она казалась бесконечной. Черный провал как бы втягивал, всасывал в себя. Сколько пройдено уже?… Онемела правая рука, державшая факел. Заболела шея — голову приходилось все время откидывать, чтобы рассмотреть рисунки под сводами.
Но среди убегающих пеструшек и песцов, среди мчащихся во весь опор оленей с закинутыми на спину ветвистыми рогами не было ничего похожего на птицу.
Другое бросалось в глаза: почти все изображения зверей были мечены крестом, углом или крышевидными значками.
Случайно ли это? Конечно, нет. Чем дальше углублялся Петр Арианович в «картинную галерею», тем яснее становился ему смысл настенной живописи.
Это картины будущей удачной охоты — иначе говоря, ворожба углем и красками, обрядовая живопись.
Обитатели котловины желали, чтобы во время охоты с настоящими оленями и песцами произошло то же, что с их изображениями на стенах пещеры. Искусство здесь предваряло, опережало жизнь. Оно было утилитарно. Люди думали не о прошлом своем, а о будущем.
Однако где же скрывается Птица Маук?
Ветлугин вытянул руку, почти касаясь свода факелом. Не кончик ли острого черного крыла прячется в расщелине? Нет, это только тень от камня, торчащего из стены. Маук здесь нет.
Факел догорал. Темнее стало вокруг. Тени приблизились к Петру Ариановичу, будто начали медленно сдвигаться стены пещеры. Стало труднее дышать.
Он вздрогнул, оглянулся.
Что это? Шелест? Прошелестели крылья над головой?…
Он вспомнил о летучих мышах. Быть может, живое существо прячется в этом лабиринте — почти слепое, с черными перепончатыми крыльями, злое и хищное, еще неизвестный зоологам вампир Северной Азии?
Через мгновение пугающий шелест повторился: то осыпалась земля со свода…
Ветлугин прошел еще несколько шагов, близоруко всматриваясь в настенную живопись.
Вдруг несколько оленей, показавшись из-за поворота, прервали его поиски и увели за собой в сторону от Маук.
То была серия рисунков, связанных друг с другом.
На первом изображалась массовая охота на оленей, по-видимому, в момент их осенней откочевки. Извилистая полоса пересекала рисунок по диагонали. Это была река, пестрая от рогов. Олени переплывали ее. И тут-то, на переправе, путь им преграждали охотники в челнах, вооруженные луками и копьями.
На втором рисунке «дети солнца» пировали. Солнце с расходящимися во все стороны лучами, благожелательно улыбаясь, освещало вереницу костров и людей, которые в два ряда сидели подле них.
Наконец на третьем рисунке был запечатлен апофеоз удачной охоты. На берегу валялись груды костей, множество костей, а сами пирующие лежали вповалку. Они почивали после обильной трапезы, быть может, впервые за год наевшись досыта.
В ближайшем будущем Ветлугину, несомненно, предстояло, увидеть все это: и охоту на переправе, и пиршество, и «детей солнца», погруженных в послеобеденный непробудный сон.
Он стоял в раздумье перед стеной, опустив до самой земли чадящий факел. Что ж, лучший момент, пожалуй, трудно выбрать. Ему удастся уйти, когда все уснут в котловине, утомленные охотой и пиршеством, когда ослабеет бдительность стражей на перевале, с которыми охотники, конечно, поделятся непривычно обильной едой.
Да, это была соблазнительная мысль!..
Воодушевившись, Ветлугин круто повернул и зашагал назад к жилым пещерам.
«Убегу, убегу, — повторял он, сжимая кулаки. — По-хорошему не отпускаете, обязательно убегу! Проснетесь после пира, а меня уже нет! Ищи ветра в поле! Ищи-свищи!..»
Выходя из «картинной галереи», географ оглянулся и в последний раз осветил ее факелом.
Серые оленьи лики выжидательно глядели на него со стен.
Несмотря на беглость, небрежность рисунка, большинство животных было изображено с такой выразительностью, что казалось: вот-вот сорвутся с места, застучат копытами, ринутся вперед, увлекая за собой Ветлугина.
Неразгаданная Маук была забыта.
Географа внезапно охватила радость — предчувствие скорого освобождения. Поиск в «картинной галерее» не был напрасным. Олени должны были помочь уйти из котловины!..
2
От Нырты Ветлугин слышал, что осенью проводится массовая охота на оленей, которую завершает «Праздник сытого брюха», иначе называемый «Праздником солнца».
«Праздник брюха, то есть обжорства, — вновь и вновь прикидывал географ. — Очень хорошо! Очень кстати! Обильная еда располагает ко сну…»
А ему надо было, чтобы «дети солнца» завалились спать после еды. Сон! Сон!.. Пусть благодушное «сытое брюхо» нашлет сон на всех: на подозрительного Якагу, на хмурую Хытындо, на разговорчивого Нырту. Крепкий сон! Крепчайший!..
И тогда, предоставленный самому себе, Ветлугин окажется хозяином котловины.
Ветлугина не покидало ощущение, что его держат под непрерывным неусыпным наблюдением. Даже во время одиноких прогулок по лесу тянуло оглянуться. Спиной чувствовал чей-то настороженный взгляд. Знал: куда ни направится — к реке ли, к перевалу ли, — всюду прищуренный глаз неотступно, из чащи или из-за камня, будет следить за ним.
Наблюдение снималось только в том случае, если Ветлугина в его прогулках сопровождал Нырта.
— Ну что надо от меня? Почему не отпускаете? — ворчливо спрашивал Ветлугин своего приятеля. И, не дождавшись ответа, предлагал прищурясь: — Отпустили бы по-хорошему, а?
Нырта с видом сожаления разводил руками, давая понять, что это не в его власти. (Когда речь заходила о запрете Маук, он старался изъясняться больше жестами, видимо боясь проговориться.)
— Думаешь, устережешь? — говорил Ветлугин с раздражением. — Не устережешь, нет! Уйду! Увидишь, уйду!..
Нырта улыбался на это самой добродушной, самой ослепительной улыбкой и успокоительно похлопывал географа по плечу. На Нырту нельзя было долго сердиться.
Тогда Ветлугин переводил разговор на предстоявшую осенью массовую охоту, чтобы выведать важные подробности у своего простодушного собеседника.
Нетерпение мучило Ветлугина.
Река уже давно вскрылась и несла мимо пещер бурливые темно-коричневые волны, плеском их зовя, маня за собой в далекий путь.
Но выяснилось непредвиденное обстоятельство.
Был, помимо поста на перевале, еще и второй пограничный пост. Он располагался в зарослях тальника на обоих берегах реки, в том месте, где, протискиваясь между скалами, она вырывалась на простор из котловины. (Это место Ветлугин называл условно «Воротами».)
Как проскочить незамеченным через Ворота?
Ночью?… Но по ночам бдительность «детей
