Полное собрание стихотворений - Игорь Северянин

Верстах не более чем в ста,

А потому весьма проста

И перевозка. Веселится

Прислуга, празднуя приезд,-

И шум, и гам идут окрест…

2

Кто не пьянел от мая арий?

Кто устоял от чар весны?

Аристократ и пролетарий

Перед природою равны.

И удивительного мало,

Что так встревоженно внимала

Природе барынька сама,

К пруду спешившая. Зима

В столице ей давно порядком

Уже наскучила. Сезон

В каталептический впал сон.

Ее влекло к куртинам, грядкам,

К забвенью надоевших лиц:

Весною нам не до столиц…

3

Еще влекло мою Елену

Быть с Кириеною вдвоем,

Супружескому целя плену

Стрелу небрежности. Поймем

Ее мы сразу непревратно:

Она страстна, но не развратна,

Любима мужем, но его

Любовь – жене не торжество…

Он – генерал при государе,

Надменен, холоден и сух,

Дисциплинированный дух,

Короче: “человек в футляре”.

Она же вся сплошной порыв,-

Ей кружит голову обрыв…

4

Ей тридцать два, супругу – сорок:

Пустячна разница в летах.

Их жизнь ровна: ей надо горок.

Он в деле весь – она в мечтах.

Но что же их соединило?

Перо, бумага и чернила

В том не участвовали. Ей

Сказал он: “Вас женой своей

Хотел бы видеть”. Не подумав,-

Двенадцать лет тому назад,-

Она дала согласье. Сад

Был полон изумрудных шумов,

Кипела кровь, и – никого

Вблизи, с кем ей сравнить его…

5

И вышла замуж так же просто,

Как мы выходим через дверь,

Когда нам близких до погоста,

Еще не вникнув в суть потерь,

Мы провожаем безучастно,

И вот она почти несчастна,

И эта цифра “тридцать два”

Напоминает, что листва

Впредь с каждою весною блеклей,

А вместе с ней и тоны щек,

И глаз сиянье. Скоро срок,

Когда торжественность биноклей

Не будет целиться в нее:

Лета, летя, берут свое…

6

Лета летят, а сердце юно,

Еще не знавшее любви,

Гладь жизни требует буруна

И соловьи поют: “Лови!”

Но что и как ловить Елене,

Когда не встречен ею гений,

В осколки должный брак разбить

И, полюбив, в себя влюбить?

Ее кузина, Кириена,

Была единственной душой,

Ей близкой. Косо свет большой

Смотрел на Киру: властно сцена

Ее влекла к себе – она

Была актрисой рождена.

7

Ей только двадцать, только двадцать!..

А сколько веры в двадцать лет!

Ей время счастью отдаваться,

Не знающей, что счастья нет…

Едва окончен ею Смольный,

Она уже опять со школьной -

О драматической – скамье

Мечтает, вызвав гнев в семье.

Тогда они бежали обе,-

Одна от мужа, от семьи

Другая, – девушки мои:

Замужней молодой особе,

Любви не знавшей, дамский чин

Навязывать мне нет причин…

8

Она детей имела рано,-

Пыл материнский в ней был рьян:

Два златокудрых мальчугана -

И Альвиан, и Ариан.

Жалея об умершей дочке,

Она любила в них кусочки

Себя самой, но мужа часть

Гасила материнства страсть

В ее любви горячей к детям.

И оттого в ней чувства два

Боролись часто. Торжества

Безоблачного мы не встретим

И в этом случае: любя

Детей, она казнит себя.

9

Хотя и предлагал в Сорренто

Жене поехать генерал

(Ему давала право рента

Жить там, где местность он избрал),

Хотя родные Кириены

Надеялись, что перемены

Стран, настроений и путей

Помогут излечиться ей

От дикой мысли стать актрисой,

Кузины, любящие глушь,

Решили жить в глуши, и муж

Отчасти рад: сановник лысый

Еженедельно день-другой

Мог проводить вдвоем с женой.

10

Hй lй ne, в деревню уезжая,

Удачно меры приняла,

Чтоб ни одна бездушь чужая

На дачу к ней не забрела:

Безличные несносны лица,

Коварна смокинга петлица,

Где на бессердцевой груди

Гвоздику вянуть пригвоздив,

Глупит, сюсюкает, картавит

Гальванизированный фат.

Beau-mond – как некий халифат,

Где вкусами безвкусье правит,

Где от девиц, от рома ли,

Волочит ногу ramoli…[34]

11

Hй lй ne росла на дальнем юге

В именье дяди-старика

Без вдохновительной подруги,

Без родственного языка,

Без материнской несравнимой,

Теоретически-любимой,

Единой ласки, без отца,

Без образного образца…

Трех лет ей не было, как спали

Уже родители в земле,

В большой усадьбе при селе.

Ах, двадцать девять лет опали

С тех пор, как почиют в гробах

Родные листья на дубах.

12

Ее дубы! У них спросить бы

О многом, памятном лишь им:

О днях до горестной женитьбы,

О спальне с шелком голубым,

Об одиночестве духовном,

Телесном, – всяческом, – о ровном

Теченьи весен, лет и зим,

Чей ровный плеск невыразим,

О брате матери – о дяде,

Больном печальном старике,

С бессменной книгою в руке

Сидящем у окна, о взгляде

Его помимном и немом,

Как весь – теперь сгоревший – дом.

13

Росла одна и, кроме Феклы

И англичанки Харингтон,

Не отражали в доме стекла

Ни одного лица. Ни стон,

Ни смех людской не долетали

В заклятый круг ее печали.

Когда ж ей стало десять лет,

От мисс остался только след:

Язык английский, строфы Шелли,

Любимого поэта мисс,

И аткинсоновский “Ирис”,

Что впитан спальней. Неужели

Воспоминаний смолк черед,

Их нет, и жизнь спешит вперед?

14

Как будто нет. А впрочем… впрочем,

Дай вспомнить: кажется, что есть

И внучки дядя бедный – вотчим.

Он в гувернеры взят – прочесть

Курс гимназический. Он учит

Родному языку и пучит

Глаза, когда ребенок вниз

Сойдя, “Прошу вас” в “If you pleas[35]”,

Забывшись, превратит. Филолог,

За нежность к Герцену, изъят

Со службы, обучать был рад

По совести, и честно долог

Урок учителя. Лет в семь

Она прошла по классам всем.

15

В семнадцать лет она узнала

Все то, что удалось узнать,

Из юношеского журнала

Стараясь тщетно жизнь понять.

Ну как же можно тут резвиться,

Когда не более, чем тридцать,

Во всем именье было книг:

Книг не выписывал старик,

Довольствуясь своей бессменной,

Единственной, чей переплет

Он неизбежно клал в комод,

Упрятывая в сокровенный

Потайный ящик. Что за том

Был то, никто не знал о том.

16

Она не раз его просила

Купить ей книг (не про Ягу!)

И получала только мыло

И от Балабухи нугу…

Он говорил слов десять в месяц

(Сюжет веселенький для пьесец!)

И за семнадцать лет пять раз

Впрягались кони в тарантас,

Хотя был Киев верст за восемь…

На слезные ее мольбы

Добряк пожевывал грибы

И говорил несвязно: “Озимь

Поспеет – будет”, и затем

Ставал на две недели нем.

17

Немудрено, когда Фостирий

Вдруг появился в их дыре

(Их дом был отдан штаб-квартире

На срок маневров на Днепре)

И познакомилась с ним Лена,

Отчаявшаяся от тлена

Обставшего, немудрено,

Что ею было решено

Принять немедля предложенье,

Чтоб только жизнь переменить,

Порвав с живой трупарней нить,

И броситься в изнеможеньи,

Раз выхода иного нет,

Пожалуй, даже в высший свет!..

18

…Они живут уже пол-лета,

Отбросив всякий этикет.

Гоняют шарики крокета,

Почти влюбленные в крокет…

Простые ситцевые платья

Зовут в зеленые объятья

К ним расположенных ветвей,

Их увлекает соловей,

И сравнивать то со Ржевусской,[36]

То с Зембрих северный комок,

Что так очаровать их мог,

Они не в шутку любят: русской

Душе доступно чувство то:

Она – прозрачнее Vatteau.

19

Как хорошо из душной спальни

В оранжевый росистый час

Бежать, смеясь, к мосткам купальни,

Быть светской куклой разучась…

Как хорошо в воде прохладной,

Любуясь кожей шоколадной,

Стянувши в узел волоса,

Плескаться добрых полчаса…

Как хорошо ловить руками

Неуловимо карася,

И вновь, и вновь воды прося,

Купальню оплывать кругами.

В воде привольно и свежо…

Как молодо! Как хорошо!

20

А разве плохо, крикнув Груню,

Идти “по ягоды-грибы”

В июне и в леса к июню

Навстречу, может быть, судьбы?…

А разве плохо ледовые

На сыроежки рядовые

С почтеньем осторожно класть?…

Смеясь над мухомором всласть?…

И, перепачкавшись в чернике,

Черникой зубы почернить,

И, утеряв тропинки нить,

Поднявши до колен туники,

Болотничать до тьмы в лесу,

Приняв за зайчика лису?…

21

Пять дней в неделю были днями,

А два совсем ни то – ни се:

Он приезжал, и вмиг тенями

Вокруг подергивалось все…

Смолкали ветреные шутки,

Собаки забивались в будки,

На цыпочках ходил лакей,

И веял над усадьбой всей

Дворцовый сплин. И наши девы,

Меняя в день пять раз костюм

И слушая “высокий” ум,