Тайная история Марии Магдалины - Маргарет Джордж

— Я хотел бы сокрушить их всех! — прорычал Симон с внезапно пробудившейся яростью зилота. — Да, взять дубинку и разбить на мелкие осколки!

— Но главным в этом месте является Пан, — продолжал Иисус, проигнорировав благочестивое рвение Симона. — В этой пещере приносят ему в жертву козлищ. И там, в гроте, находится исток Иордана. Иордан же является священным для нас.

— Они оскверняют нашу священную воду своими непотребными обрядами! — вскричал Фома.

Так ли это? — вопросил Иисус. — А нельзя ли взглянуть по-другому? Может ли исполнение языческих обрядов у его истока как-то умалить тот факт, что Иордан был свят для нас на протяжении всей нашей истории, от Иисуса Навина до Иоанна Крестителя? Может ли святость изливаться из нечестивого капища? Распространяется ли святость или преобладает нечестивость и грех? Подумайте над этим как следует.

Стало быть, сам он им это объяснять не собирался. Мария задумалась о том, зачем Иисус делает это. Зачем изводит их вопросами, но оставляет при себе ответы, которые ему наверняка известны?

— Друзья мои, ибо ныне я должен называть вас не учениками, не последователями, но друзьями, каковыми вы воистину являетесь, теперь мы готовы отправиться в свое главное путешествие, подобно самому Иордану. Как Иордан, никуда не сворачивая, стремит свои воды к великому соленому морю, прокладывая путь через дикие заросли и безлюдные пустыни, так и мне подобает отправиться в Иерусалим, невзирая на все препоны. Как Иордан, я должен устремиться отсюда к конечной цели.

— В таком случае позволь нам тоже отправиться туда и умереть с тобой, — печально сказал Фома.

Иисус, как ни странно, возражать не стал.

Они все умрут? К этому, что ли, сводилась вся речь Иисуса? Мария вовсе не была уверена, обладает ли она достаточной смелостью. Более того, сомневалась, что так уж хочет ею обладать.

Иисус поманил их за собой подальше от языческого храма, под сень ивовой рощи. Когда все собрались вокруг него, он спросил:

— Иуда, письменные принадлежности, с помощью которых ты ведешь счета, у тебя с собой?

Иуда кивнул и полез в свою котомку. А когда поднял глаза, Мария снова уловила в них проблеск какого-то темного, тщательно скрываемого чувства.

— Думаю, друзья мои, будет мудро, если все вы сейчас обратитесь с несколькими словами к тем. кого оставляете позади. Иуда снабдит вас чистыми листами. Если кому-то из вас есть что сказать близким, то сейчас самое время.

Он имел в виду слова прощания! Мария непроизвольно сжала в кулаке висевший на шее талисман Элишебы.

— Но, учитель, — удивился Петр, — ты говорил, что мы должны оставить позади все.

— Да, Петр, я говорил, что начать новую жизнь можно, лишь отказавшись от старой. Но у многих из вас не было возможности как следует попрощаться с теми, кто вам дорог, а сейчас это можно поправить.

Последнее прощание! Потому что потом будет поздно! Потому что нам будет позволено пойти и умереть с тобой!

— Самому мне некому писать. Но если кто-нибудь хочет отправить послание, но сам неграмотен, я могу написать под его диктовку, — предложил Иуда.

— Я тоже, — вызвалась Мария.

Оба они поторопились со своими заявлениями, чтобы успокоить тех, кто не умел писать.

Иисус удалился к маленькому потоку, оставив учеников одних.

— Я… надо бы мне написать Маре. Поможешь мне? — спросил Петр, усаживаясь рядом с Марией.

Она удивилась тому, что он обратился к ней, женщине, а не к Иуде. Правда, ее он знал дольше и лучше.

— Конечно.

Мария тщательно разгладила лист папируса — не лучшего качества, из тех, какие используют для черновых подсчетов, — и кивнула Петру, чтобы начинал диктовать.

— Пиши: «Моя дорогая жена! Надеюсь у тебя и твоей матушки все хорошо. После Капернаума мы совершили великие дела, проповедовали перед огромными толпами людей и исцеляли недужных. Сейчас мы направляемся в Иерусалим, где будем праздновать Песах» — Петр помедлил, чтобы Мария успела записать, а потом сказал: — Ох. и трудно же это, письма сочинять. В письме все равно всего не скажешь, а по мне, так надо говорить или все, или ничего.

— Ну, все на таком листке точно не уместится, — сочувственно поддержала Мария.

— Конечно, куда там… Ладно, продолжим. «Я буду молиться за тебя в храме, и знай, что я все время о тебе думаю. Твой муж Симон бар-Иона». Да, боюсь, получилось как-то… не слишком в моем духе, — вздохнул Петр. — Но что еще сказать, не знаю. Пугать ее уж очень не хочется.

— Думаю, привета и доброго пожелания от тебя будет вполне достаточно. Это все, что ей нужно.

Иоанн, склонив голову, сосредоточенно выводил что-то на папирусе, в то время как его брат Иаков Большой, стоя рядом с ним, бормотал:

— Письма матушке от одного из нас хватит за глаза. Я не хочу писать еще и отцу.

Мать Иисуса подошла к Марии, села рядом и сказала:

— Читать-то я умею, а писать, признаться, не мастерица.

Глянь, тут все нормально?

Она протянула листок папируса.

Я нашла Иисуса возле Капернаума и с того времени остаюсь с ним. Сердце мое радуется тому, что я странствую вместе с ним, и я молюсь лишь о том, чтобы ты перестал гневаться и на него, и на меня. И Бог, и я — мы любим тебя не меньше, чем Иисуса. У меня нет слов, чтобы выразить, как много ты для меня значишь. На Песах мы будем в Иерусалиме, и я обязательно помолюсь в храме за твое здоровье и благополучие.

— От таких слов растает сердце каждого, у кого оно есть, — промолвила Мария, возвращая письмо.

— Я не ставила целью растопить его, только бы достучаться, — сказала мать со вздохом.

Место матери Иисуса заняла Сусанна: она хотела, чтобы Мария помогла ей написать мужу.

— Мне так много нужно ему объяснить, — пролепетала она.

Мария улыбнулась, но улыбка получилась грустной — ей вспомнилось, как сама она надеялась что-то объяснить Иоилю.

— Да, конечно. Только оно должно быть коротким. Помнишь я уже помогла тебе написать одно?

— Так-то оно так, — вздохнула Сусанна, — но ведь мы даже не знаем, получил ли он его.

— Не знаем. Как говорит Иисус, мы лишь передаем послание, но не знаем, до кого оно дойдет.

Когда же Мария стала искать нужные слова для собственного письма к Элишебе, она почувствовала, что на ее глаза наворачиваются слезы. Печаль нависла над ней, как туча, поглощая все мысли и чувства. Мария, раздавленная боязнью никогда больше не увидеть любимую дочурку, решила написать короткую записку Илию и включить в нее несколько строчек для Элишебы. Страх перед Илием. который она некогда испытывала, остался в прошлом.

День спустя Иисус и его ученики пустились в дорогу, направляясь в Иерусалим через Самарию. Так было короче, а Иисус, похоже, после долгого зимнего ожидания спешил. На всем пути через Галилею они постоянно держались начеку, но солдат Антипы больше не видели и беспрепятственно пересекли границу, отделявшую владения тетрарха от земель, находившихся под прямым управлением Рима. Правда Мария не была уверена в том, где для них опаснее: Антипа проявлял большую активность в преследовании тех, кто ему не угодил, но Рим представлял собой безликую, неумолимую и грозную силу, от которой нельзя скрыться.

Они продолжали идти на юг, двигаясь долинами, окаймленными по обе стороны цепью холмов. Выходившие к дороге самаритяне порой осыпали их оскорблениями и насмешками, порой же лишь провожали злобными взглядами. Похоже, со времени того давнего паломничества, совершенного Марией в детстве, отношения между евреями и самаритянами ничуть не улучшились. Но идти с Иисусом и другими учениками было совсем не то, что когда-то с семьей, — теперь они не съеживались под градом насмешек и не страшились того, что могло ожидать их за следующим поворотом.

Дни выдались жаркие, к полудню уже изрядно припекало, и, когда путники приблизились к Сихему, древней столице Самарии, все уже чувствовали, что пора остановиться и отдохнуть. Они нашли подходящий колодец, и Иисус, присев на его край, отправил мужчин в город купить провизии, а сам, со своей матерью и другими женщинами, остался ждать здесь. Из-за полуденной жары местность казалась вымершей, однако вскоре на дороге со стороны Сихема они разглядели пыль, поднимавшуюся из-под чьих-то ног, потом показалась женщина с пустым сосудом. Когда она приблизилась к колодцу, чтобы зачерпнуть воды, Иисус вдруг спросил, не даст ли она ему напиться.

Женщина, уже немолодая, но со следами былой красоты, воззрилась на него с удивлением.

— Что я слышу? Ты, еврей, просишь напиться у самаритянки?

— Именно так, — подтвердил Иисус. — Можешь ли ты набрать воды из колодца и дать мне утолить жажду?

Она так и сделала — наклонилась, зачерпнула и вручила сосуд с водой Иисусу, посматривая на него с опаской и недоверием. Он поблагодарил ее, напился и отдал сосуд.