Кронштадт. Город-крепость. От основания до наших дней - Леонид Ильясович Амирханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из рапорта В.А. Добровольского:
«В 7 или 8 вечера, проходя по верхней палубе ко мне подошел трюмный старшина Путилин, который просил разрешения на шлюпку для катания. Я ему ответил, что сейчас шлюпок свободных нет и добавил, кто поедет. – Он мне ответил, что они сами хорошо управляются. – Но я ему сказал, что без комсостава не разрешаю, попросите кого-либо из комсостава, тогда можете ехать. Потом уже он приходит и доложил, что котельный механик Борисов соглашается с ними ехать, тогда я дал разрешение. Куда они думали ехать, для меня было неизвестно, т. к. они мне не сказали, а я не спросил»[471].
Из показаний М.С. Пронина:
«Часов около 8-ми мы в числе 9 человек посадились в шлюпку и взяли курс на Кронштадт и приставши к стенке выпустили с нами ехавшего какого [-то] в/мора посыльного, последний был взят по приказанию вахтенного начальника на л/к „Паркоммуна“ […] отсюда пошли к Кроншлоту к каковому подошли с южной стороны и высадились. Где купались в/м Иванов и Сизов. Далее пошли на Павел.
Мы, как не видели мин, заинтересовались, стали рассматривать, причем у тех мин каковые мы смотрели горловины были открытые, а в середине пустые пространства, мы думали, что мины разоружены. Специалистов же из среды нас ни кого не было, механик Борисов о минах нам ничего не объяснил».
Из показаний Р.Г. Борисова:
«Прибыв на форт мы направились под арку и вошли во двор форта, затем в левое помещение. Во дворе команда стала собирать рассыпанные угольные свечи.
Один зажег свечу, которая начала тлеть (курсив мой. – Л. А.). Я приказал ее потушить, что он сделал затоптав ногами. Потом вышел из-под арки к пристани. Один купался, о том что он потом оделся и пошел за мной во двор я не заметил.
Случайно оглянувшись, я заметил, что из одной из мин, лежащих приблизительно в количестве 60–70 шт. показался черный дым, потом огонь. Я спросил, в чем дело и получил ответ, что военмор Пронин бросил в мину горящий уголь».
Несколько страниц дела и соответственно дознания посвящены выяснению, кто первым зажег свечу. А зачем их стали собирать? Путилин показал, что свечи собирали для того, чтобы отдать боцману «для прикурки на баке»[472]. Причем Путилин тоже зажег свечу, но, по его словам, от свечи Колерова, так как не имел спичек. Пронин показал, что не знает, кто первый зажег свечу, а свою он разжигал от свечи, горевшей в руках Путилина.
О том, что представляли собой эти свечи, пока можно судить только по словам Борисова, объяснившего военморам, что «японские свечи употребляются во время военных действий в окопах для грелок, горение их тлеющее и бездымное».
Из показаний А.А. Сизова следует, что он с Колеровым и Прониным «стали рассматривать в горловину мины и увидели там что-то желтое и порох».
Как можно увидеть в горловину мины что-то жёлтое и, главное, порох?! Вспомним, что белые ночи уже не такие белые, и в половине 11-го вечера не так уж и светло. Но если в мине увидели порох, то каким надо быть, простите, идиотом, чтобы бросить в порох грелку? Впрочем, наверное, и среди ста тысяч нормальных людей найдется один, попытавшийся с помощью зажженной спички узнать, сколько еще бензина в бензобаке…
Сизов спросил Колерова, «что это такое желтое. Он мне ответил, что это желтое – динамид и вот если туда попадет горящая грелка, то может образоваться взрыв, но Пронин тут же сказал, какой динамид! Это ржавчина! И свечу бросил в мину и сразу же образовалась вспышка, мы, не принимая никаких мер, бросились бежать к шлюпке».
На следующем допросе Пронин не подтвердил показания Сизова о том, что именно он, Пронин, бросил свою свечу в мину, после чего из нее «образовалась» вспышка. К сожалению, составить целостную картину из этих противоречивых показаний весьма трудно. И понять обвиняемых можно – крестьянские парни из голодных деревень вдруг в одночасье стали военморами, к ним обращаются на «вы», ни получают паек и даже денежное довольствие, вместо обмоток и лаптей – клеши и бляхи. И вдруг – эти мины, которые почему-то имеют тенденцию взрываться. Видимо, путаница в показаниях экскурсантов естественна. В тюрьму кому ж охота…
Вернемся к показаниям Борисова на первом допросе. Он утверждал, что они были на форту 15–20 минут, до «Парижской коммуны» дошли за 7-10 минут. При этом Борисов предупредил свою команду, чтобы молчали, так как собирался доложить старшему помощнику командира линкора Добровольскому.
27 июля, на втором допросе, Борисов добавил, что «военморов, катавшихся со мною […] ранее не знал, знал только в/м Пронина и Путилина, с которыми встречался раньше по службе. После купания у Кроншлотского (так в тексте. – Л. И.) один из военморов, кажется Путилин попросил зайти на форт Павел, на что я согласился. Что находится на форте Павел я не знал, но знал, т. е. от кого-то слышал еще в 1922 г., что туда ходили с экскурсиями, я направил к форту Павел, но подходя к нему я почему-то все-таки не хотел туда заходить, но команда стала просить зайти, чтобы оправиться, после чего мы пристали к форту. Когда подходили к форту, а также когда уходили от него, я заметил катающуюся шлюпку под парусом шестерку или четверку, причем в момент нашего ухода от форта она направлялась на „Аврору“, но подошла ли она к ней, я не знаю, не видел».
Отметим в показаниях Борисова шлюпку под парусом, а пока попытаемся понять логику действий старпома «Паркоммуны».[473] Из рапорта Добровольского:
«19.07 механик в/м Борисов явился ко мне и доложил, что катаясь на шлюпке с командой 7-й роты (трюмными), он по просьбе команды подошел к форту Павел, где часть команды купалась, а часть прогуливалась по форту.
[…]
Борисов, докладывая, указал, что они хотели горящую мину откатить на стенку в воду, но от растерянности ничего сделать не могли, а потому им дано было приказание немедленно всем посадиться в шлюпку и идти к „Паркомму-не“. Я заявил, что сейчас пойдем к начальнику штаба, но его в каюте не было. Поднялись на верхнюю палубу – здесь начальник штаба и другие штабисты. Я в этот момент
