Седьмой круг ада - Игорь Болгарин

Осведомлен был Слащов о положении – общем – в Советской России. Смертельно опасен был для нее польский фронт, туда были оттянуты едва ли не главные силы красных. На Дальнем Востоке хозяйничали японцы, американцы и армия Миллера. В Средней Азии – войска эмира бухарского. На Украине шли ожесточенные схватки с бандами Петлюры и Махно. Голод и разруха ужасающие. Сейчас самое время вновь попытаться решить многие вопросы в этой войне. Сейчас или уже никогда. Такого благоприятного стечения обстоятельств больше не будет. На завтрашнем совещании надо потребовать у главкома, чтобы он наконец определенно высказался о своих планах. Еще можно спасти Россию! Еще можно!..

Странно, но все эти размышления не принесли Слащову успокоения.

Задрожал под ногами пол, неторопливо поплыл за незашторенными окнами феодосийский пейзаж. Слащов увидел, что поезд набирает скорость.

– Пантелей! – позвал он.

Денщик тотчас же вырос в проеме двери:

– Слушаюсь, ваше превосходительство!

– А что Барон? Так и не вернулся?

Пантелей развел руками:

– Никак нет, ваше превосходительство! – И словоохотливо продолжил: – Убег, подлец! И что, скажите, не жить ему здесь было? Так нет же, на помойки потянуло!..

– Ступай! – махнул рукой Слащов и уселся в глубокое кресло. Долго сидел так, задумавшись…

После того как Бондаренко доложил о бронированном сейфе в салон-вагоне Слащова, Фролов понял, кто им еще нужен для успешного проведения операции: Красовский. Медвежатник Юзеф Красовский…

Фролов знал, где его можно отыскать вечером.

Из гостиницы он вышел, когда на город уже опустились, сумерки, и, неторопливо прогуливаясь, двинулся по Приморскому бульвару.

Еще со времен адмирала Ушакова Приморский бульвар предназначался исключительно для благородной публики. Десятилетиями висели здесь таблички: «Нижним чинам, а также с собаками вход воспрещен». После 1905 года бульвар разделили на две части – платную и бесплатную. Билетик стоил пятнадцать копеек, простому человеку не по карману, так что благородная публика по-прежнему гуляла отдельно. Сейчас плату отменили, но привычка к раздельному гулянью осталась.

Фролов шел по «благородной» аллее вдоль невысокой узорчатой ограды. Внизу вздыхало и шевелилось море. Легкая прохлада и свежий, настоянный на запахах моря воздух успокаивали, помогали собраться с мыслями. События последних дней требовали от Фролова особой собранности. Вынужденная прогулка пришлась как нельзя кстати. Можно было спокойно еще и еще раз обдумать все, с чем придется столкнуться завтра. Ибо завтра предстояло раскрыть тайну, от которой зависело слишком многое. Операция была рискованная. Удастся ли она? Сойдутся ли воедино все нити? Обрыв любой из них грозил провалом.

Над обрывистым берегом в конце бульвара светился ресторан, цветные лампочки освещали открытую, повисшую над самыми волнами веранду. Фролов знал, что Красовский должен был появиться здесь ближе к полуночи, проведя первую половину вечера в казино. Однако, на удивление, он был уже здесь, сидел в самом углу.

После того как метрдотель усадил Фролова, Красовский, велев официанту перенести коньяк, проследовал через зал к нему.

– Позволите? – спросил он.

– Что случилось, граф? Вы не в казино, а сейчас там, кажется, самый пик игры?

– Игра сделана, ставок больше нет! – голосом профессионального крупье произнес Красовский. И уже буднично, невесело продолжил: – Игра идет полным ходом, а выиграть невозможно – одни банкроты вокруг. Нищает Крым.

– А я, признаться, думал, что вам обычно везет.

– Эх, Василий Борисович! – с горечью вздохнул Красовский. – Раньше говорилось «везет дуракам», а теперь и этого не скажешь: столько их расплодилось, что никакого везения не хватит! Играют в жизнь, как в рулетку, и каждый уверен, что его ставка – самая надежная. Красное или черное – других цветов в рулетке нет. А эти дальтоники поставили на белое и ждут, когда последняя их ставка куш сорвет.

Фролов нахмурился.

– Извините, но ваши аналогии дурно попахивают, граф!

– Ради бога, – Красовский прижал руки к груди, – хоть вы меня за провокатора не принимайте, и без того тошно!

Рядом с ними вырос официант. Салютуя присутствующим, вырвалась пробка из укутанной белоснежной салфеткой бутылки, шампанское запенилось в хрустальных бокалах.

– А я ведь подошел к вам, чтобы попрощаться, – неловко улыбнувшись, сказал Красовский.

– Как, вы покидаете Севастополь? – удивился Фролов.

– Вот именно. – Красовский отодвинул в сторону бокал с шампанским, налил в рюмки коньяку. – Не откажетесь выпить со мной на посошок? Есть такой русский обычай.

– С каких это пор поляки начали придерживаться русских обычаев? – пошутил Фролов.

– Бог с ними, с поляками! – отмахнулся Красовский. Оттолкнувшись от подлокотников кресла, он пружинисто встал, выпрямился и склонил голову. – Позвольте еще раз представиться: русский дворянин, но не граф, Юрий Александрович Миронов.

Фролов с любопытством смотрел на него: такого превращения не ожидал даже он. Сделав паузу, словно давая возможность привыкнуть к себе новому, Красовский-Миронов продолжил:

– Не надо удивляться: люди часто оказываются не теми, за кого мы их принимаем. Полбеды, если фальшивым оказывается имя, хуже, если таковым окажется сам человек. Хотя имя очень меняет личность. Вам никогда не приходилось испытывать этого?

Фролов решал: как следует ему принять эти откровения? Проще всего было бы отнести все сказанное к грубой провокации и не мешкая послать Красовского к чертовой матери. Но ведь он может обидеться и уйти, как найдешь его потом! А он нужен, очень нужен… К тому же Фролов чувствовал: этот человек растерян и подавлен, нельзя оскорблять его сейчас.

– Зачем вы мне все это сказали? – спросил Фролов.

– А некому больше. – Миронов тяжело опустился в кресло. – Знаете, Василий Борисович, я и сам себе напоминаю сейчас грубо сработанный империал, с которого в самый неподходящий момент слезла фальшивая позолота. Потому и плачусь вам в жилетку, так как вы – единственный порядочный человек…

– И комплименты ваши, и обвинения явно преувеличены, но – допустим, – Фролов без тени улыбки посмотрел на Миронова, – однако все остальное… О том, что вы – профессиональный игрок, я догадывался, понаблюдав за вами в казино. Не в моих правилах вмешиваться в чужие дела, и все же… Вам нужна помощь?

– Нет, Василий Борисович. Спасибо, но – нет. – Миронов покачал головой, улыбнулся. – Жизнь приучила меня рассчитывать на себя, и только. Я мог бы рассказать вам, как способный и восторженный мальчик из старой дворянской семьи превратился в профессионального шулера, взломщика и прочее в том же духе. История сама по себе поучительная, но дело не в том. В другом дело: устоявшиеся мои убеждения – пусть дурны они и порочны – вдруг дали трещину. Я приехал в Севастополь полный надежд и планов, догадаться о них не составит труда. Но все пошло вкривь и вкось. Потому что полковник Татищев отвел мне в своих игрищах некую малопочтенную, надо сказать, роль. Видит бог, я умею играть и играю во все игры, кроме одной – политики! Слишком велики здесь ставки, можно и голову на кон положить. А меня вынуждают!