Собрание сочинений. В 4-х т. Т.4. Пожиратели огня - Луи Жаколио

Маленькое воздушное судно неслось с наивысшей скоростью, на какую только было способно, и менее чем через десять минут было уже над Франс-Стэшеном. Иванович замедлил ход и стал носиться в воздухе над жилищем, описывая плавные круги.

Тогда произошла неописуемая сцена. Все обитатели дома вышли на эспланаду. Оливье, канадец, Джонатан Спайерс все смотрели в немом оцепенении, точно загипнотизированные этим зрелищем. Между тем Иванович, все продолжая носиться в воздухе, спустился настолько, что можно было слышать его голос, и крикнул:

— Привет предателю Джонатану Спайерсу, Красному Капитану! Привет графу д'Антрэгу и Дику-канадцу! Привет всем от «человека в маске»!

— Негодяй! — воскликнул капитан в бешенстве. — Он бежал и похитил «Лебедя»!

— Прощайте, господа! — злобно крикнул Иванович. — «Человек в маске» дает вам сроку восемь дней, чтобы вы успели приготовиться к смерти! Через восемь дней мы с вами свидимся! И, направив свое воздушное судно на запад, он вскоре скрылся из виду.

— И подумать только, что я бессилен! — воскликнул Красный Капитан, скрежеща зубами. — Сейчас этот негодяй не знает управления аккумуляторами, но через восемь дней… как знать, что будет через восемь дней?

— Бежим скорее на прииск и заявим Джильпингу, что если ранее восьми дней нам не удастся поднять «Ремэмбер», то все мы погибли!

На другой день на закате солнца три нготакских вождя, торжественные и важные, появились у крыльца Франс-Стэшена: они пришли для того, чтобы воткнуть свои топоры в двери белых людей из-за похищения их кобунга, и объявляли войну всем жителям этого прииска, а также помогавшим им нагарнукам.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Таинственная маска

I

ПРЕЖДЕ ЧЕМ ПРИГЛАСИТЬ ЧИТАТЕЛЯ последовать за нами на новое поле битвы, той отчаянной битвы, которая вот уже более двух лет велась между графом д'Антрэгом и Невидимыми, следует рассказать о последних событиях, вследствие которых Оливье и его друзья покинули Австралию.

Виллиго и Коанук умерли от своих ран в ту самую ночь, которая последовала за объявлением войны нготаками и наглым вызовом «человека в маске». Никакие заклинания знахарей не помогли.

Предупрежденный Нирробой о близости смерти вождя, канадец поспешил к нему, чтобы закрыть глаза дорогому другу, который в течение пятнадцати лет был неразлучным спутником его бродячей жизни, разделяя все его горести и радости.

Небо было покрыто тучами; порой сверкали огненные молнии; воздух был насыщен электричеством… То была настоящая похоронная ночь, и суеверного канадца невольно бросало в дрожь…

Когда Дик вошел в хижину своего друга, пребывавшего теперь в полном сознании, Виллиго встретил канадца ласковой улыбкой, полной кротости и радости. Он был счастлив тем, что мог унести в большие луга, где охотились его предки, взор своего приемного брата, которого он так любил. Согласно поэтическому поверью нагарнуков, умирающий сохраняет в своем взгляде, как в зеркале, отражение тех образов, которые он видит в последние минуты своей жизни. Затем вереница всех этих дорогих для него образов и предметов постоянно сопровождает его в загробном мире, так что умерший воин постоянно видит вокруг себя все, что он больше всего любил при жизни.

Взяв за обе руки пришедшего, Черный Орел с усилием произнес:

— Брат Тидана, старый воин, прежде чем умереть, очень хотел бы видеть подле себя и молодого Мэннаха!

Так называл он Оливье.

— Он тоже хотел прийти, но не посмел помешать нашему последнему свиданию! — проговорил Дик, и тяжелая слеза упала на исхудавшие руки умирающего.

— Не плачь, — проговорил Виллиго, — разве мы не отомстили за Цвет Мелии? Моту-Уи решил, что Черный Орел достаточно жил, и направил пулю белого человека, которая должна была отправить старого воина в страну предков.

Взор умирающего устремился куда-то в пространство, как будто какое-то чарующее зрелище непреодолимо приковывало его к себе.

— Вот они, — сказал он, — я их вижу, всех храбрых воинов нашего племени, ушедших раньше меня в страну предков; они пришли за мной — проводить меня в обширные охотничьи угодья, где кенгуру больше, чем листьев на деревьях, где опоссумы кричат днем и ночью на берегах озер, усеянных цаплями и лебедями… Подождите меня! Я сейчас иду за вами!

Минута просветления и ясности рассудка позволила Виллиго узнать своего верного друга, когда тот вошел к нему, но затем предсмертный бред снова овладел им, и, хотя железный организм Черного Орла еще некоторое время боролся со смертью, он уже не приходил в себя. Бред сменился полной потерей сознания, и наконец великий воин угас.

Хотя в последние дни канадец потерял всякую надежду на выздоровление своего друга и ждал его смерти, все же когда она наступила, это было страшным ударом для него. Ему казалось, что в жизни его произошел какой-то ужасный перелом, что отныне он, как путник, сбившийся с дороги, будет бродить без цели в жизни. Пятнадцать лет совместной жизни и тесной дружбы сроднили его душу с душой Черного Орла; борьба и удача, радости и горе тесно связали их, и эти узы, спаянные долголетней привязанностью и привычкой, стали неразрывными. А теперь, когда смерть порвала их, ничто на свете не могло их заменить. Конечно, дружба молодого графа со временем должна была утешить его скорбь, но она не могла заставить его забыть верного друга и товарища лучшей поры его жизни!

Старый траппер опустился на колени возле ложа, на котором отошел в вечность его друг, и в продолжение долгих часов предавался сладким воспоминаниям прошлого. Временами тяжелые слезы капали на грудь покойного, и подавленные рыдания вырывались из уст его друга. На рассвете он очнулся от крика и воя туземцев, приступивших к похоронной церемонии. Все племя — воины, женщины, старцы и дети, узнав о смерти великого вождя, пришли к его хижине, чтобы отдать ему дань скорби, причем крики мщения преобладали над всем остальным.

— Кто убил Виллиго, нашего великого вождя, кто убил Коанука? — восклицала толпа. — Месть! Месть убийце!

Когда канадец появился на пороге хижины, из толпы начали раздаваться громкие крики:

— Тидана! Тидана, кто убил твоего брата Виллиго, кто лишил нас нашего возлюбленного вождя?

На протяжении всей своей болезни и Виллиго, и Коанук, точно по взаимному соглашению, упорно молчали о происхождении своих ран и подробностях ночной схватки, которая произошла между ними и белолицым пришельцем, а потому, кроме европейцев, никто не знал, кто был виновником смерти вождя и его неразлучного спутника. Несмотря на свое горе, Дик был достаточно справедлив, чтобы не вменить в преступление Джонатану Спайерсу смерть своего друга и молодого Сына Ночи. Те напали на него, он защищался; это было его право, а потому он не считал справедливым выдать его туземцам. Но не таков был взгляд нагарнуков. По их понятиям, кровь взывала к крови, к мщению. Были ли Черный Орел и Коанук первыми зачинщиками или нет — в их глазах это не имело никакого значения; смерть двух доблестных воинов должна быть отомщена.