Агония и возрождение романтизма - Михаил Яковлевич Вайскопф

Я люблю Вас, ах, я люблю Вас, кем или чем бы Вы ни были! Ваши приходы и исчезновения только разжигают мою страсть, не суля ей исхода. Вчера я вновь увидал Вас – в обрамлении зыбких ветвей, в проеме вечернего неба. Вы сливались с сумраком – нет, Вы и сами были этим сумраком; Вы были бледным дождем, пением иволги, кромкой над нежной бездной.

Заклинаю Вас, отзовитесь на мое письмо – любым из тех бесчисленных способов, которыми Вы владеете. Не зная ни здешнего, ни тамошнего Вашего адреса, я решил воспользоваться самым надежным. Завтра я брошу письмо в камин – его жертвенный дым дойдет до Вас, как фимиам доходил некогда до богов. Дождусь ли я ответа еще в здешнем мире? Или Вы ответите позже?

Памяти Мурра

Докладная записка Фемистокла Тимофеева, сравнительно молодого котенка

Никогда еще не возникало у меня ни малейшего желания уподобиться моим вымышленным предкам, чтобы портить досуг графоманией, чуждой нашей кошачьей натуре. Если бы не испытанное потрясение, никогда бы я не взялся за перо, а продолжал бы прокладывать по крышам и стокам свой жизненный путь.

Виною всему – мать моя, И. Тимофеева. Мать моя, трехцветная кошка Исидора Тимофеева, проживающая со мною по адресу ул. Пятницкая, д. 4, давно уже выказывала странные наклонности, идущие вразрез с кошачьими ценностями как морального, так и социального порядка. Чураясь общества, она проводила ночное время в медитациях, обхватив передними лапами веник, вибрируя хвостом и изливая свое томление в непристойных завываниях, напоминающих человечьи песни о любви и дружбе. Так продолжалось уже более месяца, и я, хотя и сознавал всю предосудительность такого поведения, не придавал ему поначалу серьезного значения. Но продвигаясь по стезе взросления и умудряясь с каждым ее витком, я стал все чаще задумываться над причинами этого безрассудства, тем более прискорбного, что его виновницей оказалась особа, произведшая меня на свет и потому несущая предо мною нравственную ответственность. Погрузившись таким образом в планомерные изыскания, я обнаружил, что вышеупомянутая мать моя, Исидора Тимофеева, посредством энергичного трения туловищем о веник, усиленного вибрирования хвостом и вращения обоими глазами начала вытягиваться, стремительно возрастая в размерах и параллельно с этим лысея по всему телу. Через несколько минут она превратилась в обнаженную людскую особь женского пола, в которой я сразу опознал проживающую в доме № 9 по нашей улице вдову Элеонору Крепдешин, хозяйку овощного ларька. Означенную Элеонору (в девичестве Степаниду) Крепдешин я не раз встречал как в вышеуказанной лавке, так и в ее пешем следовании по Пятницкой улице и должен особо отметить, что по отношению ко мне эта дама всегда проявляла дружелюбие, хотя, по правде сказать, и пользы от ее расположения было немного, ибо я никогда не был охотником до капусты и брюквы, коими она пыталась меня потчевать.

Однако, совпадая теперь в телесных очертаниях с этой особой, мать моя, в очевидном отличии от Элеоноры Крепдешин, оставалась совершенно нагой, что, насколько мне известно, расходится с привычками, характерными для большинства людей. Что же касается Элеоноры Крепдешин, то она на моей памяти всегда облекалась в платья темных тонов, выделяющие те участки, где у людей сосредоточена женственность.

Мать моя, Исидора Тимофеева, будучи, повторяю, совершенно нагой, обхватила задними ногами веник и вылетела на нем в окно – что опять-таки, как мне кажется, не входит в привычки Элеоноры Крепдешин, всегда передвигающейся, по моим наблюдениям, способом прямоугольного и равномерного хождения.

Взволнованный – и, не скрою, глубоко возмущенный увиденным, я ринулся вслед за матерью моей из окна и, невзирая на ушибленную при падении лапу, пустился бежать по улице, над которой пролетала И. Тимофеева, но вскоре потерял ее из виду, ибо она летела со скоростью, показавшейся мне сверхъестественной или даже антинаучной.

До раннего утра поджидал я на Пятницкой улице ее возвращения, глядя в небо и обнюхивая мусорный контейнер № 126, в котором мать моя имела обыкновение трапезовать и обсуждать с подругами городские новости. В 6 часов 11 минут, согласно показанию городских часов, я увидел у овощной лавки Элеонору Крепдешин, забиравшую товар у крестьян. Никаких следов наготы, кроме обычной открытости лица и всех четырех конечностей, я в ее облике не приметил, равно как и следов недавнего полета, произведенного матерью моей, И. Тимофеевой. Единственное, что могло свидетельствовать об этих воздушных передвижениях, это повышенная растрепанность ее волосяного покрова, да еще угрюмый, отчетливо подозрительный и, противу обыкновения, недружественный взгляд, брошенный ею на меня. Через три минуты, однако, она внезапно скрылась в глубине склада и в течение дня, по моим сведениям, на улице не появлялась, что могло объясняться, впрочем, недомоганием, связанным с конституцией женского организма, или неудачной коммерческой конъюнктурой того дня. Вместе с тем немедленно по ее исчезновении меня окликнула сзади неизвестно откуда появившаяся мать моя И. Тимофеева, в грубой форме предложившая мне убраться подальше. Исидора Тимофеева выглядела как обычно, то есть предстала предо мной в знакомом кошачьем облике, искаженном разве что излишней взъерошенностью, косматостью и грубым, уклончивым взглядом.

Вот, собственно, и все, что я имею сообщить. Хотелось бы присовокупить к сказанному несколько замечаний. Э. Крепдешин я с тех пор часто встречал как в ее лавке, так и на городских коммуникациях; видел ее и выходящей из собственного дома по Пятницкой улице дом девять. В то же время мать моя И. Тимофеева вела обычное кошачье существование и даже прохаживалась подле Э. Крепдешин, ничем не выдавая своей с ней тождественности. Не исключено поэтому, что мать моя только изредка превращается в Э. Крепдешин, подменяя ее собою, а в остальное время является другой личностью. Но столь же вероятно, что Э. Крепдешин – только служебный двойник моей матери, и ее торговые операции служат прикрытием для подлинной деятельности И. Тимофеевой, занимающейся ночными полетами в человеческом образе.

Позволю себе высказать, наконец, еще одно, самое ужасное допущение. Быть может, Э. Крепдешин и есть моя подлинная мать, принимавшая в целях маскировки кошачьи черты И. Тимофеевой.

Признаюсь, все вышеизложенное вселило в меня глубокую тревогу. Что, если я сам некий гибрид кошачьей и человечьей природы? Тот факт, что я, будучи простым и к тому же довольно молодым котенком, так быстро научился писать, воспринимается мною как подтверждение человеческого начала, присутствующего в моем естестве. Находясь в отчаяньи, я использую теперь этот злополучный дар, чтобы побудить всех тех, кому дороги интересы общества, содействовать скорейшему выявлению истины, сколь бы пугающей она ни была.

Графиня

Памяти Михаила Зощенко

Вот, дорогие мои товарищи и сограждане, говорят, у нас бывшие дворяне давно ликвидировавшись.