Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса» - Даниил Тумаркин

Отношение к Миклухо-Маклаю не было, однако, единодушным: в консервативных кругах ученой и чиновничьей бюрократии нашлись «правоверные», видевшие в путешественнике человека с вредными и опасными мыслями; зашевелились также завистники и интриганы. Никто из них не решился выступить против всеобщего любимца в печати, с открытым забралом. Но в кулуарах, шепотком распространялись разного рода сплетни и небылицы, даже обвинения в авантюризме и шарлатанстве. П.Н. Полевой, присутствовавший на всех чтениях Миклухо-Маклая и ставший свидетелем этой закулисной возни, с возмущением поведал о ней читателям своего издания: «"Помилуйте, — говорили одни, — что же он сделал? Привез какие-то рисунки, нового ничего не рассказал". <…> "Помилуйте, — говорили другие, — он ничего не привез, никаких коллекций". <…> Третьи, более бойкие на язык, решались даже негодовать: "Это шарлатанство! Какой-то недоучившийся студент! В Робинзоны играть вздумал, а теперь, когда мы ему понадобились, он приехал сюда нам очки втирать!"». Дав достойную отповедь этим злопыхателям, Полевой подчеркнул, что заметил среди них членов Географического общества[768].

Восторженный прием, оказанный Миклухо-Маклаю, повлиял на позицию П.П. Семенова. 30 сентября он отправил письмо министру внутренних дел графу Д.А. Толстому: «Имею честь представить Вашему Сиятельству краткую записку о Миклухо-Маклае и его деятельности и напомнить о том, что Маклай желал бы иметь счастие представиться Государю Императору. Я решился представить Вам записку о Маклае не раньше первого его сообщения, которое было встречено русским обществом с живым интересом и несомненным сочувствием к личности путешественника». Ответ, полученный Семеновым, гласил: «Государь Император изволит принять г. Маклая в среду 6 октября в 12 ч. в Гатчине»[769].

У Александра III была еще одна черта, которая играла важную роль в его отношениях с Миклухо-Маклаем: он нелегко сходился с людьми, но отличался устойчивой привязанностью к тем, кто ему однажды понравился. Оказывается, он впервые встретился с молодым путешественником еще весной 1871 года, посетив великую княгиню Елену Павловну в Ораниенбауме, и был увлечен его планом отправиться на далекую и неведомую Новую Гвинею, а впоследствии следил за его странствиями. Британский посол в Петербурге сообщил в 1886 году в Лондон со слов русского министра иностранных дел, что Миклухо-Маклай «весьма заинтересовал нынешнего императора, когда тот был цесаревичем, своими удивительными путешествиями в странах дикарей»[770].

Царская резиденция в Гатчине размещалась в построенном в готическом стиле дворце, в котором некогда жил Павел I. Дворец был одновременно и крепостью. Его защищали рвы со сторожевыми башнями, откуда потайные лестницы вели в царский кабинет. Дворец с примыкавшими к нему озерами и великолепным парком был обнесен высокой оградой, вдоль которой несли круглосуточную службу сотни полицейских и агентов в штатском, разъезжали казачьи патрули. Здесь, под надежной защитой, Александр III предавался радостям семейной жизни, ловил рыбу, охотился, принимал высших сановников, занимался другими государственными делами.

Император любезно принял Миклухо-Маклая, который доложил о проведенных экспедициях, не умолчал о своих нуждах. Царь внимательно выслушал нашего героя. Но особенно заинтересовалась услышанным Мария Федоровна. Через пять дней Николай Николаевич снова приехал в Гатчину, чтобы по желанию императрицы рассказать царской семье и придворным наиболее занимательные эпизоды своих странствий. Вероятно, уже тогда царь дал принципиальное согласие урегулировать финансовые проблемы Миклухо-Маклая, ибо 12 октября, накануне решающего заседания совета РГО, созываемого для обсуждения его запросов, путешественник позволил себе вместе с Суфщинским уехать на неделю в Москву.

«Златоглавая» превзошла Северную столицу по размаху, хлебосолью и торжественности, с которыми москвичи принимали Миклухо-Маклая. Еще накануне приезда ученого годичное собрание Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (ОЛЕАЭ) избрало его своим непременным членом и присудило ему золотую медаль. 15 октября путешественник выступил с докладом о своих исследованиях на Новой Гвинее в Большом зале Политехнического музея. Послушать именитого гостя собралась «вся Москва», в том числе генерал-губернатор, митрополит, ученые, чиновники, местные толстосумы. Собралось более семисот человек. «Давка у дверей была страшная, — сообщал он младшему брату. — Наконец, толпа без билетов ворвалась. Женщины, как и в СПб., теснились и бросались вперед»[771].

Николай Николаевич говорил около часа, тихим прерывистым голосом, временами с трудом подыскивая подходящее слово или выражение. Но большинство присутствовавших не очень-то вслушивались в его слова: они пришли, чтобы поглазеть на «белого папуаса», выразить ему свое уважение и восхищение. После торжественного вручения золотой медали состоялся банкет, который дали в его честь «профессора и другой ученый люд московский». Нервный подъем помогал путешественнику держаться на плаву, но он чувствовал себя все хуже в сыром и дождливом осеннем климате. Банкет грозил затянуться допоздна. Но усталый и нездоровый Миклухо-Маклай, привыкший рано укладываться спать, не стал обижать отказом своих коллег, а только поставил условие: «Дать мне бифштекс и молоко и не заставлять говорить»[772]. На следующий день после лекции, уступая многочисленным просьбам, он устроил в Политехническом музее две «демонстрационные беседы» — одну для ученых, другую для прочей публики.

На банкете присутствовал старый знакомый — Егор Иванович Барановский, который, вернувшись в Россию, занялся коммерческой деятельностью и с 1880 года после смерти хозяина управлял предприятиями знаменитого миллионщика-золотопромышленника и сахарозаводчика В.Н. Солдатенкова. Барановский привез путешественника в огромный дом Солдатенкова на Арбате, познакомил с его детьми. Уютно устроившись на тигровой шкуре возле кресла, в котором сидела одна из осиротевших дочек, Антонина, сразу влюбившаяся в него, Николай Николаевич, попивая кофе из чашечки, рассказывал благодарным слушателям увлекательные эпизоды своих скитаний. Побывал он и у купца-мецената П.Н. Третьякова, который по просьбе Тургенева участвовал в сборе денег для помощи путешественнику[773]. Д.Н. Анучин — тогда приват-доцент Московского университета, много лет следивший за экспедициями Миклухо-Маклая по иностранным публикациям и знакомивший с ними русскую публику, — встретился с путешественником и имел с ним обстоятельную беседу. Николай Николаевич показался ему уставшим и изнуренным. Анучин откликнулся на приезд Миклухо-Маклая статьей в либеральной московской газете «Русские ведомости». Высоко оценив его путешествия и исследования и подчеркнув, что «человек с Луны» занимался не только чистой наукой, но и защищал интересы папуасов и других островитян, Дмитрий Николаевич тактично рекомендовал почтенному ученому поскорее сделать свои труды достоянием человечества.