Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма - Эмиль Золя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
© Перевод И. Шафаренко
ЭДМОНУ ГОНКУРУ
Медан, 30 мая 1896 г.
Дружище, вчера я получил последний том Вашего «Дневника», а сегодня вечером уже кончаю его читать. Для меня это — самое волнующее чтение, так как в Вашей книге я снова вижу нашу литературную жизнь. В конечном счете из книги с необычайной силой выступает одно: Ваша возвышенная страсть к литературе. Мы все ее любим, конечно, но я уверен, что Вы ее любите больше, чем мы. Во всяком случае, Вы умеете находить для выражения своей любви такие интонации, каких не найдешь ни у одного писателя нашего времени. Именно это мне дорого во всех томах Вашего «Дневника», именно это придает ему неизмеримую ценность.
Искренне преданный Вам.
Е. СЕМЕНОВУ
Париж, 27 ноября 1896 г.
Дорогой Семенов!
Вы сообщаете, что переводите на русский язык книгу доктора Тулуза, и спрашиваете, что я думаю о публикации этой книги в России.
Да я просто в восторге! Вот уже много лет, как добрейший Тургенев, мой большой друг, способствовал возникновению моего духовного общения с русским народом, с которым у нас ныне установились братские отношения. Я знаю, что в вашей стране меня охотно читают и немножко любят. Поэтому мне особенно хочется, чтобы всякое правдивое слово обо мне было у вас известно. На мой счет распространяется столько отвратительных легенд, что самая полная, самая неприкрытая правда будет мне только на пользу.
Вот почему я благодарю Вас за желание познакомить русских читателей с книгой доктора Тулуза.[151] Она правдива, и я ее принимаю.
Сердечно преданный Вам.
1897
© Перевод И. Шафаренко
ГАЛЬПЕРИНУ-КАМИНСКОМУ
25 февраля 1897 г.
Дорогой собрат, чтение моих сочинений на литературном утреннике у г-жи Виардо было в самом дело первым моим публичным выступлением в этом роде, и я перед ним три ночи не спал.
Заметка в «Голуа» полна ошибок, я это знаю.
Душевно Ваш.
ШЕРЕР-КЕСТНЕРУ
Париж, 20 ноября 1897 г.
Милостивый государь!
Я испытываю настоятельную потребность крепко пожать Вам руку. Вы не можете себе представить, насколько я восхищен Вашим великолепным поведением, исполненным спокойствия под градом угроз и низкой брани. Нет более прекрасной роли, чем избранная Вами, — что бы ни произошло в дальнейшем, — и я Вам завидую.
Я еще не знаю, что буду делать, но до сих пор ни одна человеческая драма не вызывала во мне такого сильного душевного волнения. Идет битва за правду, глубоко справедливая, великая битва. Даже при кажущемся поражении победа в конечном итоге несомненна.
Знайте, что я разумом и сердцем с Вами.
АНРИ БЕРАНЖЕ
18 декабря 1897 г.
Милостивый государь и многоуважаемый собрат по перу!
Я за неограниченную свободу; я требую ее для себя и стараюсь терпимо относиться к свободе других людей. Вот почему я не желаю, чтобы посягали на свободу слова для пишущих. Если сегодня покушаются на газету, то завтра могут покуситься и на книгу. Кроме того, всякое ограничение грозит опасностями; острый серп, предназначенный для удаления сорняков, может попутно срезать и хлебный колос. Но какая охватывает тоска, как негодует и возмущается совесть, когда наталкиваешься на какую-нибудь очередную отвратительную стряпню бульварной прессы, которая, спекулируя ради своей гнусной выгоды на любопытстве публики, возбуждает и отравляет нацию! При виде этого сердце мое кровоточит, и нужно мучительное усилие рассудка, чтобы сохранить ясность духа и надежду. Тем не менее я хочу верить в прессу, побуждающую к добрым делам, несущую с собой освобождение, трудящуюся на ниве образования и просвещения. Даже нечистый поток делает почву плодородной. Истина может утверждать себя только через свободу.
Вот, милостивый государь и многоуважаемый собрат, вкратце мои соображения на этот счет; сожалею, что не могу сейчас изложить Вам их лучше и подробнее.
1898
© Перевод И. Шафаренко
ЛУИ АВЕ
Париж, 20 января 1898 г.
Милостивый государь!
Я хочу вызвать в качестве свидетелей в суд департамента Сены ученых — палеографов, историков, привыкших пользоваться теми научными методами, о которых однажды говорил г-н Дюкло.
Мой адвокат задаст им следующий простой вопрос: «Можете ли вы по совести, от чистого сердца подтвердить, что почерк, которым написано бордеро, не есть почерк Дрейфуса?» О капитане Эстерхази не будет и речи.
Прошу Вас дать мне знать, могу ли я рассчитывать на Ваше свидетельство.
Примите, сударь, уверения в совершенном моем почтении.
ДЕЛЬПЕШУ
Париж, 29 мая 1898 г.
Дорогой господин Дельпеш!
Вы просите меня написать для Вашего старшего сына Жака, чье семнадцатилетие Вы собираетесь отпраздновать, и для его трех младших братьев — Пьера, Жана и Поля, письмо с разъяснением, в чем, по-моему, состоят источники радости в жизни деятельного человека и каково мое представление о нравственной красоте.
Я могу лишь повторить то, что писал уже многократно: всю свою жизнь я посвятил труду и в нем нашел себя. Только работа, только мысль о своем деле, о долге, который я призван исполнять, позволяли мне высоко держать голову. В труде черпал я все свои радости, и я твердо знаю, что если сейчас я стою чего-нибудь, то это благодаря ему одному. Через посредство труда вершится дело правды и справедливости, и человек ему обязан всем: своим разумом и своими добродетелями.
Я желаю Вашим сыновьям быть просто тружениками и твердо верить в то, что, шествуя таким путем, они познают все радости жизни и всю красоту мира.
И прошу Вас, дорогой господин Дельпеш, принять уверения в моей сердечной преданности.
ГЕНЕРАЛУ БИЙО Военному министру
16 июня 1898 г.
Господин министр!
Я поручил моему поверенному, г-ну Эмилю Колле, обратиться к Вам с ходатайством о выдаче мне послужного списка моего отца, Франсуа Золя, равно как и его личного дела, если таковое существует. Мой поверенный вручил мне ответы на два письма, направленных им на Ваше имя; и я вижу, что мое ходатайство было плохо понято.
Министр вовсе не должен знать, что против меня ведется судебное дело, — кстати сказать, разбираемое в таких процессуальных условиях, при которых доказательства не принимаются во внимание и любое ходатайство о документах будет наверняка отклонено. Министр не должен знать даже, каким образом и для какой цели намерен я использовать данные документы; я — сын Франсуа Золя; я прошу позволить мне ознакомиться с его личным делом и выдать мне копию его, так же как мне была выдана копия его послужного списка. Этого должно быть достаточно.
Теперь я самолично повторяю мое ходатайство, господин министр. Я прошу Вас прямо ответить на вопрос, согласны ли Вы выдать мне копию личного дела моего отца, причем непосредственно мне в руки и только на основании моего ходатайства, без прохождения названного документа через какую-либо промежуточную инстанцию, судебную или иную, чего я никак не могу допустить, тем более что речь идет, как заявляете Вы сами, о секретных бумагах и я не расположен никому давать отчета в том, как именно намерен я ими распорядиться.
Благоволите принять, господин министр, уверении в совершенном моем почтении.
АЛЬФРЕДУ БРЮНО
21 августа 1898 г.
Надеюсь, друг мой, что Вы не сердитесь на меня за то, что я не ответил на Ваше милое письмо на следующий же день по моем прибытии сюда. Я должен был принять разного рода предосторожности, я больше всего боялся, как бы не стали вскрывать корреспонденцию от моих друзей. Кроме того, я полагал, что Вы получите сведения обо мне каким-либо иным, менее опасным путем.
После месячного пребывания здесь я наконец устроился и почти обрел спокойствие. Первое время было мучительно тяжело жить в стране, языка которой я не знаю, скитаться, хоронясь от людей и испытывая тревогу обо всем, что я оставил позади себя. Нынче, когда я смог вернуться к работе и каждое утро регулярно выполнять поставленную себе задачу, жизнь моя стала сносной. Я страдаю теперь только от неопределенности, размышляя о завтрашнем дне, ибо приходится ждать, как развернутся события, чтобы принять то или иное решение. Конечно, то, что происходит сейчас, гнусно; мне кажется, что положение еще никогда не было таким ужасным; но я упорно сохраняю веру в правое дело; я более чем когда-либо прежде убежден в конечном его торжестве. Испытания, через которые мы проходим, удвоят для нас ценность победы.
